Ханна Арендт - Истоки тоталитаризма

• Название: Истоки тоталитаризма
• Автор: Ханна Арендт
• Издательство: ЦентрКом
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: 5-87129-006-Х

Данная книга — первое издание на русском языке всемирно известной ученой, философа и политолога, — Ханны Арендт. В ней исследуются истоки, условия формирования и принципы функционирования тоталитарного общества.

Автором предложено оригинальное и всесторонне обоснованное определение термина «тоталитаризм».

Адресовано специалистам и широкому кругу читателей.

---

Борьба за тотальное господство над всем населением планеты, игнорирование всякой противостоящей нетоталитарной реальности заложены в самой природе тоталитарных режимов; если они не стремятся, как к конечной цели, к тотальному господству, то, скорее всего, утратят ту власть, которую смогли уже захватить. Даже абсолютное и прочное господство над конкретным индивидом возможно только в условиях глобального тоталитаризма. Следовательно, приход к власти означает главным образом установление официальных и официально признанных органов правления (или филиалов в случае государств-сателлитов), подчиняющихся движению, и создание своего рода лаборатории для экспериментирования с действительностью или, скорее, против нее, для экспериментирования по организации народа в соответствии с конечными целями, пренебрегающих и индивидуальностью, и национальностью, — в условиях, по общему признанию, несовершенных, однако достаточных для достижения важных промежуточных результатов. Пришедший к власти тоталитаризм использует рычаги государственного управления для достижения своей дальней заветной цели — завоевания мирового господства и руководства всеми ответвлениями движения; он учреждает тайную полицию, сотрудники которой служат исполнителями и охранниками его внутреннего эксперимента по непрерывному превращению действительности в вымысел; и, наконец, он создает концентрационные лагеря — специальные лаборатории, позволяющие поставить полномасштабный эксперимент по установлению тотального господства.

12.1 Так называемое тоталитарное государство

История учит нас тому, что приход к власти и связанная с ним ответственность оказывают серьезное воздействие на природу революционных партий. Опыт и здравый смысл с полным правом ожидают, что пришедший к власти тоталитаризм постепенно утратит свою революционность и утопизм, что дела повседневного управления и осуществление реальной власти умерят устремления движений и постепенно разрушат вымышленный мир их организаций. Такова, казалось бы, сама природа вещей, личных и общественных, что крайние заявления и цели проверяются объективными обстоятельствами, и действительность в целом лишь в очень малой степени определяется склонностью к созданию вымышленного массового общества, состоящего из атомизированных индивидов. Многие ошибки нетоталитарного мира в его дипломатических контактах с тоталитарными правительствами (самые впечатляющие из них — уверенность в мюнхенском пакте с Гитлером и в ялтинских соглашениях со Сталиным) были вызваны, несомненно, доверием к опыту и здравому смыслу, которые, как вдруг оказалось, утратили свою способность понимать реальность. Вопреки всем ожиданиям, важные уступки и чрезвычайно возросший международный престиж не способствовали реинтеграции тоталитарных стран в сообщество равных наций и не смогли заставить их отказаться от ложных стенаний, будто весь мир объединился против них. И дипломатические победы отнюдь не предотвратили, а лишь ускорили их обращение к насилию и привели к возросшей враждебности по отношению к державам, которые обнаружили стремление к компромиссу.

Эти разочарования в новых революционных режимах со стороны государственных деятелей и дипломатов аналогичны более ранним разочарованиям со стороны благожелательных наблюдателей и сочувствующих тоталитарным движениям до установления их власти. Они надеялись на установление новых институтов и создание нового свода законов, которые, сколь бы революционным ни было их содержание, привели бы к стабилизации обстановки и, таким образом, обуздали бы тоталитарные движения, по крайней мере в тех странах, где они захватили власть. В действительности же террор и в Советской России, и в нацистской Германии увеличивался обратно пропорционально силе внутренней политической оппозиции, так что политическая оппозиция, видимо, была не предлогом для террора (как хотели думать либеральные обвинители режима), а последней помехой его полному разгулу.[857]

Еще более настораживающим было отношение тоталитарных режимов к конституции. В первые годы после прихода к власти нацисты обрушили на страну целую лавину законов и указов, однако так и не позаботились официально отменить Веймарскую конституцию; они даже оставили более или менее нетронутыми гражданские службы, и этот факт позволил многим наблюдателям в стране и за рубежом надеяться на умеренность партии и на быструю нормализацию нового режима. Однако, когда с изданием нюрнбергских законов эта эпоха закончилась, выяснилось, что нацисты не проявляли никакого интереса к собственному законодательству. Наблюдалось «лишь постоянное восхождение ко все новым и новым областям», так что в конечном итоге «цели и сфера влияния тайной государственной полиции», как и всех других созданных нацистами государственных или партийных институтов, «никоим образом не покрывались изданными для них законами и правилами».[858] Перманентное беззаконие нашло практическое выражение в том факте, что «многие общезначимые правила уже не доводились до общественности».[859] Теоретически ему соответствовало заявление Гитлера, что «тотальное государство не должно знать разницы между правом и этикой»;[860] ведь если предположить, что общезначимое право совпадает с этикой, общей для всех и укорененной в совести каждого человека, то, действительно, нет дополнительной надобности в публичных указах. Советский Союз, где дореволюционные гражданские службы были уничтожены в ходе революции и в период революционного изменения режим не уделял практически никакого внимания конституционным проблемам, в 1936 г. удосужился даже создать совершенно новую и тщательно проработанную Конституцию («завесу либеральных фраз и обещании над гильотиной, отодвинутой на задний план»); [861] это событие приветствовалось в России и за границей как завершение революционного периода. Однако публикация Конституции оказалась началом Большой Чистки, которая примерно за два года ликвидировала существующее руководство и стерла все следы нормальной жизни и экономического восстановления, которое разворачивалось в течение четырех лет после ликвидации кулаков и насильственной коллективизации сельского населения.[862] С самого момента принятия Конституция 1936 г. играла в точности ту же роль что и Веймарская конституция при нацистском режиме: на нее не обращали никакого внимания, однако и не отменяли. Вся разница состояла в том, что Сталин мог позволить себе еще один абсурдный шаг — за исключением Вышинского, все участвовавшие в разработке никогда не отмененной Конституции были казнены как предатели.

Если что и поражает наблюдающего за тоталитарным государством, так это конечно, не его монолитная структура. Напротив, все исследователи согласны, по крайней мере, относительно сосуществования (или конфликта) двух оплотов власти: партии и государства. Многие авторы, кроме того, подчеркивали «бесформенность» тоталитарного правления.[863] Томас Масарик рано понял, что «так называемая большевистская система никогда не была более чем полным отсутствием системы»;[864] и совершенно верно, что «даже у эксперта помутилось бы сознание, если бы он попытался разобраться во взаимных отношениях партии и государства» в Третьем рейхе.[865] Часто также отмечалось, что отношение между двумя источниками власти — между государством и партией — есть отношение между официально-показной и реальной властью, так что правительственная машина изображается обычно как немощный фасад, который скрывает и защищает реальную власть партии.[866]

Все уровни административной машины Третьего рейха характеризовались любопытным дублированием канцелярий. С фантастической последовательностью нацисты добивались того, чтобы каждая функция управления государством дублировалась каким-то партийным органом:[867] веймарское деление Германии на штаты и провинции дублировалось нацистским разделением на Gaue, однако же, поскольку границы тех и других не совпадали, каждая местность принадлежала, даже географически, к двум совершенно разным административным единицам.[868] Дублирование функций не прекратилось и тогда, когда после 1933 г. влиятельные нацисты заняли официальные министерские посты в государстве: Фрик, например, стал министром внутренних дел, а Гюртнер — министром юстиции. Эти старые и испытанные члены партии, едва вступив на путь чиновнической непартийной карьеры, лишились власти и стали столь же мало влиятельны, как и другие гражданские служащие. Оба они подпали под фактическую власть Гиммлера, набиравшего силу главы полиции, который в нормальной ситуации должен был бы подчиняться министру внутренних дел.[869] Более широкую известность за границей имела судьба старой немецкой канцелярии иностранных дел на Вильгельмштрассе. Нацисты практически не тронули ее персонал и, конечно, не упразднили ее; однако в то же время они учредили имевшее большую власть Бюро иностранных дел партии, возглавлявшееся Розенбергом;[870] и поскольку эта канцелярия специализировалась на поддержании контактов с фашистскими организациями в Восточной Европе и на Балканах, они учредили еще один орган, конкурирующий с канцелярией на Вильгельмштрассе, так называемое бюро Риббентропа, которое отвечало за иностранные дела на Западе и пережило назначение своего шефа послом в Англию, т. е. инкорпорацию его в официальный аппарат на Вильгельмштрассе. Наконец, вдобавок к партийным институтам был создан еще один дубликат Министерства иностранных дел — канцелярия СС, которая отвечала «за переговоры со всеми группами этнических немцев в Дании, Норвегии, Бельгии и Нидерландах».[871] Эти примеры доказывают, что нацисты считали дублирование канцелярий принципиально важным делом, а не использовали его как простую уловку, позволяющую обеспечить рабочие места для членов партии.