Феликс Кандель - Люди мимоезжие. Книга путешествий

• Название: Люди мимоезжие. Книга путешествий
• Автор: Феликс Кандель
• Издательство: Jerusalem
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1986

---

– Чтобы печь была...

– И валенки теплые...

– И одёжа сухая...

– И хлеб с молоком...

– И лук – связками...

– И кошка, – черт с ней...

– Бабуля, – кричит вниз мой озабоченный друг, – избу не продашь?!

Аж осела с перепугу:

– Ты что... Что ты! Скажет такое...

Спрыгнули с печи.

Поскидали ее одежды.

Понадевали свои, сухие да прогретые.

– Бабуля, сколько с нас?

Не поняла:

– Это еще за что?

– За хлеб. За молоко. За печь теплую.

Опять губы поджала. То ли плакать собралась, то ли сердиться.

– Хлеб у меня не продажный. Молоко у меня не покупное. Печь у меня деньги не берет. Одарить бы вас чем?..

Теперь уж мы не поняли:

– За что это?

– Хлебца моего поели. В доме моем погостили. Одной-то как стыло: поминать вас буду.

И на табуретку полезла.

– Луку, – сказала. – По низочке. Крепкий да сладкий, такого и в городе нету.

– Не возьмем, – твердо сказали мы.

Снова губы поджала.

– Возьмем, возьмем!

Мы шли по улице, по самой ее середине, и на шее у нас висели связки до пояса, золотыми, крупными цибулями.

– Хлебом кормят, – блажил мой друг. – Молоком поят. Луком дарят. Сытеем, братцы!

Тут он и объявился, этот человек, нам на удивление. Стояла изба, раскрытая поверху, как крышу сняла – поздороваться, и глядел на нас сверху, из-за стены, мужчина с топором, в фуражке наискось, глаз щурил тертый.

– Наше вам, – сказал бодро. – Чего припоздали?

Сунулся из-за стены другой мужичок, на голову пониже, на тело пожиже, глазок круглый, пуговичный, спросил подозрительно:

– Кто такие?

– Кореша мои, – ответил первый. – Навестить приехали.

– Сергей! – заныл тот. – Изба раскрытая... Который месяц...Дожжем зальет...

– Не зальет, – сказал авторитетно. – Небось. Дождя нонче не будет.

– Сергей! Залило ночью... Плаваем ужо...

– Совесть у тебя есть? – возмутился Сергей. – Люди из города едут. За сто верст. Друга проведать. Почитай, с Отечественной не видались. А ты?

Засомневался:

– Молоды больно...

– Мальчонки были, – пояснил Сергей. – Сиротки. К роте прибились. Я им портки стирал. Я им носы подтирал. Я их с пулемету учил стрелять. Тот – первый номер, тот – второй.

Мужичок колыхнулся в раздумье:

– Может, подсобят? Вчетвером-то – как ладно...

Аж подпрыгнул:

– Да чтоб я! Да фронтовиков! Да вкалывать!! Ах, Петя, Петя, никудышная твоя душа...

– Сергей! – взвизгнул в отчаянии. – Отсырели! Размокропогодились! Покрой, Христа ради...

А этот – как маленькому:

– Отсырели – просохнем. Ты пойми, дур-человек: нельзя нынче крыть. Наше дело плотницкое: в дождь избу не кроют, а в вёдро и сама не каплет. Верно я говорю, ребята? День в день, а топор в пень.

Воткнул его в брус и полез вниз.

– Ну, – говорю, – чего делать будем?

– Уходить надо, – отвечает мой друг. – Не то загудим.

Куда там!

Вывалился из избы, покатился к нам, как собаки за ним гнались, на бегу руку тянул: одна нога целая, другая – колесом.

– Сергей, – кричал, – Михалыч! По кличке – облапоха! Пулеметчик, плотник, пасечник, несчастный в любви человек! Деньги у вас есть?

– Какие у нас деньги? – затемнились. – Так, копеечки...

Пришагал из избы Петя, дур-человек, встал в стороне, а Сергей деловито и категорически:

– План такой. Сначала гуляем на ваши. Потом на мои. Потом на Петины. Магазин открыт. Закуска есть.

Щелкнул ногтем по цибуле.

– Да мы, – сказал мой озабоченный друг, – избу намылились купить.

– А надо?

– Надо, – вздохнули. – Ой, надо!

– Петя, – велел тут же. – Продай им свою. Я те потом другую срублю.

– Не надо другую, – сказал Петя. – Ты мне эту покрой.

– Дур-человек! – закричал. – На кой тебе эта? Отступись! Гниль-труха! Пущай лучше люди купят.

Задумался:

– А быстро срубишь?

– До снега станет. И крышу крыть не надо.

Как укололо:

– Сергей! Вымерзнем! Бога побойся!..

– На печи-то? – сказал Сергей с пониманием. – На печи не вымерзнешь, хоть и без крыши. Пошли, что ли?

– Куда это? – спросили мы.

– Избу покупать. Заодно и обмоем.

И побежал вперекачку.

Мы за ним.

Дур-человек за нами.

– Чтоб те ежа против шерсти родить...

Крыша крышей, а погулять всякому охота.

3

Мы бежали гуськом по улице, как догоняли кого-то, связки с луком бестолково мотались на шее, и бабки прилипали к стеклам, оглядывая с прищуром, сторожко и любопытно.

– Вам какую избу? – через плечо кричал Сергей. – Четырехстенку? Пятистенку? С амбаром, с горенкой, с подполом, с садом-огородом?

– А какие есть?

– Какие хошь, – кричал весело. – Молодые уходят. Старики помирают. Полдеревни заколочено. Детей и собак нету. Выбирай – не хочу!

– Хочу, – говорю. – Я тоже хочу. Нам – две избы.

– Одну, – говорит мой друг. – Нам – одну. И хорошую.

– Тогда эту.

Споткнулись:

– Как... эту?

– А так. Чем плоха?

– И крыша целая, – с завистью сказал Петя. – Везет дуракам.

Забоялись.

Отступили на шаг.

Оглядели с сомнением.

– Шутите...

– Какие шутки! – закричал Сергей. – Входи и живи.

Еще отступили.

Забор вокруг – частым штакетником. Ворота глухие – не прошибешь. Калитка доской заколочена. И оттуда, из-за забора, изба грузная, бревна тяжелые, окна светлые, наличники резные, крыльцо с пузатыми столбиками да дверь под замком.

– Хозяева где? – осторожно спросил мой друг.

– Нету хозяев, – ответил радостно. – Померли оба. Дочка в городе осталась, ей и заплатишь.

– Ну, – говорю другу, – игра закончилась. Это уже всерьез: входи и живи.

– Да у меня, – оробел, – и денег таких нет...

– Потом отдашь, – беспечно сказал Сергей и принялся отдирать доску от калитки.

– Сергей! – тут же заблажила бабка от ближней избы. – Безобразник! Ты чё делаешь?

– Чё надо, – ответил с натугой и ногой уперся. – Городские приехали. Избу купить.

– Да не твоя жа! Кто те просил, облапоха окаянный?

– Продам – так спасибо скажут.

Выдрал доску вместе с гвоздями, дыры оставил глубокие, щепу отколол долгую.

– Полегче бы, – сказал с неудовольствием мой озабоченный друг. – Калитку мне попортишь.

– Я те другую собью, – пообещал Сергей. – Завтра же.

– Сергей! – заверещал дур-человек. – А крышу?..

– Подождет твоя крыша, – сурово сказал Сергей, и мы вошли во двор.

Мы шли к крыльцу, как нашкодившие подростки, притихшие и неспокойные, ждали оклика, брани, топота ног за спиной и лая собак.

Половик лежал на крыльце.

Веничек в углу.

Скребок в полу – от грязи осенней.

Будто вышли хозяева по делам, дверь за собой замкнули, воротятся вот-вот.

– Заперто, – сказал с облегчением мой озабоченный друг. – В другой теперь раз...

– Заперто – отопрем.

Полез за ключом в потайное место.

– Сергей! – заблажила бабка через улицу. – Игрец тебя изломай! Ужо мужиков кликну!..

– Кликни, кликни, – бормотал Сергей, отмыкая тугой замок. – Так они и придут, твои мужики, с того света, что ли? Полтора мужика на деревне: дур-человек да я...

И распахнул дверь.

– Ноги вытирайте, – сказал ворчливо мой озабоченный друг, и мы потерли их о скребок.

Изба была пустая, чистая, сухая, светлая. Печь беленая. Стол с лавками. Божница с иконами. Чугуны, кринки, ведра, кочерга с ухватом. Под потолком висели пучки сушеных трав, и запах наплывал от них – легкий, дразнящий, полынно-шалфейный.

– Годится? – спросил Сергей.

Мой озабоченный друг так и пристыл на месте, руки приложив к горлу, медленно влажнел глазами, жилкой подрагивал на виске.

– Годится, – сказал наконец.

– Гони задаток.

Сергей сгреб деньги, пихнул, не считая, в карман, сказал деловито от дверей:

– Я побег. Я мигом. В магазин и обратно. Тут недалеко: взад-назад десять верст.

– Стой, – говорю, умирая от зависти. – А мне? И мне бы такую...

– Сделаем, – заорал. – Вон их кругом сколько! Готовь гроши.

И покатил по дороге: одна нога целая, другая колесом.

А дур-человек остался.

– Может, махнемся? – сказал между прочим. – Время мочливое, а я без крыши.

– Не махнемся, – сурово ответил мой друг. – Мне – зимовать тут.

Он и пошел с обидой.

– Стой, – говорю и дорогу загородил. – Тут кто жил прежде?

– Тебе зачем?

– Знать хочу.

– Жили... – затемнился. – Люди Божьи, кто еще?

– Знаю, – говорю с нажимом. – Баба Настя жила. Дед ее жил. Куда деда девали?

– Эва, – говорит. – Хватился! Схоронили давно.

– Да он по полям гуляет. Он по Насте тоскует. Утешения ищет.

– Кто его не ищет? – сказал дур-человек да и пошел себе с грустью.

Тогда уж я прижал руки к горлу, жилкой задергал на виске.

– Не разоряй, – говорю другу. – Уйди отсюда. Тебе Бог не простит.