Николай Коляда - Уйди-Уйди

• Название: Уйди-Уйди
• Автор: Николай Коляда
• Жанр: Драматургия

---

ЛЮДМИЛА. А, да. Да, да. (С улыбкой.) Ешьте Евгений. Так вот, Валентин Иванович. Продолжаю обрисовывать ситуацию. Пункт восемь или двадцать восемь уже? Живём у военного городка, район — Гнилые Выселки. Улицы тут вокруг: Далёкая, Окрайная, Последняя, Огородная, Колхозная, Навозная — кошматерно! Другой раз думаю — стрелянули бы из городка этой установкой, «Градом» этим, — называется так, — стрелянули бы, чтобы всех нас накрыло разом, чтоб мне не хоронить поочередке всю эту коблу. Вот так — раз бы! — и нету нас. То есть, страшнее хоронить, чем самой помирать. Ещё солдапень эта вокруг. Мимо гаражей пройти женщине ночью нельзя — изнасилуют сразу. В самоволку уйдут, бродят вокруг, девок развращают, а они — голодные.

ВАЛЕНТИН. Кто? Девки?

ЕВГЕНИЙ. (Смеётся.) Обе стороны. И те, и другие.

ЛЮДМИЛА. Вы бы ели, Евгений, а мы поговорим пока.

ЕВГЕНИЙ. Ну, разговаривайте. (Икнул.)

ВАЛЕНТИН. (Наелся, вытирает рот платком.) А ведь правда, трудно тут жить женщине. Трудно. (Встал, смотрит в окно.) А вы знаете, как интересно, вы посмотрите…

ЛЮДМИЛА. Да что мне смотреть, я это каждый день наблюдаю. Вы отойдите, вам там на лысинку капает…

ВАЛЕНТИН. А я вытрусь, у меня платочек… Интересно. Собак — стадо, спят на траве, спокойные. Бездомные, а на людей не бросаются. Да. А смотрите, на деревьях: они от воды розоватые такие, и капельки на них, как слёзы. И как не замерзают, не понимаю.

ЛЮДМИЛА. Что?

ВАЛЕНТИН. Я говорю, вот человека — облей водой и выпусти на улицу на ночь в мороз — помрет, а эти стоят и — ничего. А ведь они живые, как и человек, в них что-то такое внутри есть непонятное, что и в человеке, что-то, от чего они живут. А? (Пауза.) Вот, вышел в ванную, а уже испугался, страх просто пробрал всего. Не могу, когда нету кого рядом. Вот ведь болезнь какая. Фу-у, теперь надо успокаиваться долго.

ЛЮДМИЛА. Бедный, бедный, вы сядьте, выпейте вот. Дак вам обязательно надо пару, Валентин Иванович. Ну, понимаю — вы ещё меня не знаете предлагать, и так далее. Ой, мне бы только какой адрес, зацепиться, где пожить на первых порах. Но вот возьмите меня хоть как квартирантку, я буду платить. Или домработницу. А потом — я уж сама.

ВАЛЕНТИН. (Смотрит в окно.) Это что за грохот?

ЛЮДМИЛА. Вот, град вдруг пошёл. То снег, то дождь, зараза два раза…

ВАЛЕНТИН. А вилы вы в доме зачем держите?

ЛЮДМИЛА. Чтоб они не заржавели. А что?

ВАЛЕНТИН. А по четвергам там женского дня не бывает? В армии служат и женщины, кажется? Бывает ведь в столовых рыбный день, а тут, может…

ЛЮДМИЛА. Не знаю, не служила. (Пауза.) Вы так и не показали, что же у вас в портфеле кроме фоток? Может, ещё что-то интересненькое есть, нет? (Евгений смеётся.)

ВАЛЕНТИН. Значит, нету женского дня?

ЛЮДМИЛА. Да вам зачем?

ВАЛЕНТИН. Так спросил.

ЛЮДМИЛА. (Анжелике.) Анжелочка, не грызи ногти.

АНЖЕЛИКА. Кто грызёт?

ВАЛЕНТИН. (Сел за стол.) Я вот анекдот расскажу.

ЛЮДМИЛА. Ой, давайте! (Хлопает в ладоши.) Давайте, только без картинок! У нас в семье это запрещается. Да, Анжелочка?

ВАЛЕНТИН. (Кашлянул.) Итак, два червяка вылезли на кучу, извините, «гэ». Маленький червячок говорит: «Мама, тут солнце светит, деревья растут, красиво как, останемся тут!» А жирная червячиха ему: «Да, тут красиво, но мы сейчас полезем назад в „гэ“, потому что там — наша Родина!» (Смеётся.)

ЛЮДМИЛА. (Помолчала.) Всё?

ВАЛЕНТИН. Всё. Смешной анекдот. Я всем женщинам его предлагаю, так сказать. Это тест на юмор. Моя подруга жизни должна быть с юмором. А вы не поняли, нет?

Евгений хохочет, большой палец показывает Валентину.

ЛЮДМИЛА. Ну, не знаю. Не прошла я ваш тест. Мне слишком это больно, понимаете? Я провожу параллель с нашей жизнью, и мне уже не смешно. Но я оценила ваш юмор. Что могу сказать: анекдот жизненный, есть в нём человеческий фактор.

ВАЛЕНТИН. А?

ЛЮДМИЛА. Я говорю, что в вас присутствует некий человеческий фактор. А это отрадно. То есть, что вы вежливый такой. (Поправила лямки.) А это повсеместно приятно. (Чихает.) И ваш рассказ о Кавказе — просто какой-то роман. (Евгений смеётся.) Что? Я что-то не то сказала?

ЕВГЕНИЙ. (Смеётся.) Нет, так. Чётко вы всё сказали.

ЭНГЕЛЬСИНА. (Поёт под пледом вдруг и громко.) «Я в осеннем лесу, пил березовый сок!!!! С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…»

МОЛЧАНИЕ

ЛЮДМИЛА. Мама выпьет и поёт. Мама, проснулась? Иди на улку, на лавочку. (Пауза.) Видите, никого из дома выгнать не могу, всем интересно, человек приехал из другой жизни. (Смеётся.) Бабушке сто лет сегодня. Это я уже говорила.

ЕВГЕНИЙ. Сто лет в обед! (Смеётся.) Вашздоровье! (Пьёт и закусывает.)

ЛЮДМИЛА. (Пауза.) Анжелочка, не грызи ногти. (Чихает.)

АНЖЕЛИКА. Да не грызу я, с чего ты взяла.

ЛЮДМИЛА. А-а, да, это не тебе, а маме надо было сказать.

ЭНГЕЛЬСИНА. (Села на кровати, поёт громко.) «… Что любил — не сберёг! Что хотел — потерял! Был я молод-удачлив! Но счастья — не зна-а-а-ал!..»

Энгельсина накрашена, ей на голове «химию» из остатков волос сделали. Она, как и Марксина, в очках с толстыми стёклами. Марксина уснула, спит, игрушку в руке зажала.

ЛЮДМИЛА. Выпила и хулиганит. Мама, не надо петь. (Улыбается Валентину.) Обострение. Угощайтесь. Выпьем за бабушку. За её столетний юбилей. (Выпили.) Бабушка, мы за тебя выпили, слышишь? Спит она. Ну, пусть спит.

ЭНГЕЛЬСИНА. (Поёт громко.) «Я в татарах, я в татарах, я в татарах родила-ась!..»

ЛЮДМИЛА. Да что «в татарах-то»? Растатарило тебя! Заело пластинку? Мамочка?!

ЭНГЕЛЬСИНА. (Поёт громко, качаясь из стороны в сторону.) «Я в татарах, я в татарах, я в татарах родила-ась! Я татару, я татару, я татару отдала-ась!!!!..»

ЛЮДМИЛА. Мамочка, не у Пронькиных, поди, а? Кушинькай лучше. Дочка у меня кесарёнок, папа наш как Гагарин… Это я уже говорила. Выпьем. (Выпили снова.) Итак, у вас семь комнат. А ещё что?

ВАЛЕНТИН. (Ест.) Тепло очень. Поля широкие. (Пауза.) Урожай — ужасно большой. Просто красота везде и во всём.

ЛЮДМИЛА. (Стукнула по столу кулаком.) Вот это я понимаю! А у нас два месяца холод, остальное — зима. То снег, то град… Ну, за что им это всё, — погода и так далее. С каким наслаждением и удовольствием я бы туда! Мне бы только зацепиться бы.

ЭНГЕЛЬСИНА. (Поёт.) «Нехотя-а-а-а-а вспомнишь и время-а-а-а-а былое-е-е-е!!!!!»

ЛЮДМИЛА. Да дайте же мне поговорить с человеком?! Они заснут сейчас. Или по телевизору кино пойдёт. (Чихает.) Аллергия. Я говорила, приношу прощение. У меня, Валентин Иванович, очень простая фамилия. Ромашкина. Подарки на день рождения просто делать: подарить ромашки, коробку конфет «Букет» или килограмм шоколадных «Ромашка». И подарок есть. Людмила Ромашкина. Что это я говорила? Ещё минутку внимания, я забыла сказать! Про юмор! У нас с ним всё в порядке! (Смеётся.) Кому-то попадётся счастливый пельмень. Я в него монетку закатала. Не подавитесь. А то будет счастья, как поперёк горла… Это такая шутка. Но у кого-то счастье будет… Ой, не знаю, счастье, да. Может, где-то и есть оно у кого. А мне кажется — ни у кого его нету. Это я уже говорила, ну да — ещё раз, не грех. А вот кольцо у вас, Валентин Иванович…

ВАЛЕНТИН. (Смеётся.) В ухе? Это мода такая. У нас все так ходят. Мода.

ЛЮДМИЛА. Понимаю. Кавказ. А у нас мода — только для молодых. А неправильно! И пожилым надо тоже модничать иногда.

ВАЛЕНТИН. Я молодой, мне сорок.

ЛЮДМИЛА. И мне тоже. И я молодая. Я вот модное платье купила. Он глазами как сверкает, да? Это я уже говорила. (Смеётся.) И правильно, что в ухо. Кольцо, в смысле. (Чихает.) Так, так? Я вас слушаю, ну? Я вас поняла, лысый, с кольцом…

ЭНГЕЛЬСИНА. (Поёт, широко разводя руки в стороны.) «Не такой уж горький я пропойцццц-а-а! Чтоб тебя-а не видя-а уми-ре-е-еть!!!!»

ЕВГЕНИЙ. (Смеётся, ест.) Баба Эля чётко надюдюнькалась!

ЛЮДМИЛА. Зачем вы, Евгений, сказали ей налить? Видите? Стыдно перед людьми. Иди на лавочку, мама! Не наливать ей. (Повернулась к Валентину. Поправила лямки, улыбается.) Да, да, Валентин Иванович, я вас слушаю?

ЭНГЕЛЬСИНА. (Поёт громко.) «Помню я ещё молодушкой была! Красна Армия в поход куда-то шла! Вечерело! Я сидела у окна!..»

ЛЮДМИЛА. (Пауза.) Всё, мама? Можно, мы будем разговаривать?

ЭНГЕЛЬСИНА. Всё. Можно. Забыла я дальше. Забыла. (Вдруг — брык! — упала и уснула.)

ЕВГЕНИЙ. (Хохочет.) О, наклюкарилась, баба Эля, о, как — будто её убили!