Газета Завтра Газета - Газета Завтра 432 (9 2002)

• Название: Газета Завтра 432 (9 2002)
• Автор: Газета Завтра Газета
• Жанр: Публицистика

---

В.Ч. Эта критика справедлива. Но справедливо и то, что мы сами себя зомбируем. Я вспоминаю горький иронический монолог из письма сибиряка, поступившего недавно в газету. Нынешние коммунисты, говорит он, отрастили себе комплекс вины за все: за Сталина и за Гитлера, за помощь Кубе в 60—80-е годы и за помощь США в войне с Японией в 45-м, за коллективизацию, индустриализацию и культурную революцию разом, за разрушение церквей и построение космодромов, за красный (и белый!) террор в гражданскую войну и за самую гражданскую войну. Осталось взять на себя вину за Цусиму и Хиросиму — вот тогда-то народ поверит в социализм. как только какая-нибудь сволочь повесит на нас очередную дохлую собаку, так мы мигом начинаем бить себя пяткой в грудь и каяться: больше не повторится, мы осознали и учтем!.. Прав этот сибиряк: отрастили комплекс и путаемся в нем, как в вековой бороде.

А.П. Нас, левых патриотов, народ поддерживает только потому, что мы обещали ему и подтверждаем каждый раз желание вырвать власть у ренегатов и предателей. Выпрямить ось исторического развития России. Сумеем ли мы это сделать? Не слишком ли успокоенным является сегодня наше оппозиционное движение? Не смирились ли мы с теми правилами игры, которые нам предлагает власть в парламенте, на думских выборах, на разных ассамблеях, на страсбургском форуме? Не слишком ли нам понравилось это комфортное, не связанное с риском, издержками, жертвами социальное положение нашей оппозиции? Ведь, скажем, народовольцы, не такая уж значительная группа людей, шли на тотальную конфронтацию с властью и кидали бомбы в царей-губернаторов, знали, что им грозит виселица. Большевики, тоже небольшая группа, мыслили радикально, и все побывали кто в Шушенском, кто в Туруханске, кто умер от чахотки в тюрьмах. Не слишком ли мы свыклись с этой социальной ролью, которую нам предложили? Является ли наше политическое поведение действительно социальной ролью или мы все-таки претендуем на историческую миссию политического движения, которое отберет власть у коллективного агента?

В.Ч. После длительной полосы затмения к нашим людям возвращается исповедание коммунизма, но не в радужных образах беспечной райской жизни, а в образе совестливого, семижильного, умелого русского мужика, способного по-справедливости защитить, вывести из бедствия. Теперь, когда наперегонки похваляются предатели, люди увидели, какой толстый слой ядовитой пены накрывал многомиллионную партию, как клинило все усилия честных коммунистов воспрепятствовать развалу страны. И какой синдром придавленности возник у самых порядочных партийцев, они ушли в себя, в свою духовную обитель и бездеятельно-мрачно наблюдали за происходящим. Эти силы, к сожалению, и до сих пор не встроены в наше оппозиционное движение. Если мы где с ними и соприкасаемся, то, может быть, на выборах, когда нам выражаются симпатии, но и только.

Наш идеологический ресурс оказался суженным, мы не смогли эффективно работать в разных слоях общества в реально текущем времени с учетом происходящих перемен. А ведь и те десять лет, которые прожила страна, не могут просто так, как дым, улетучиться. Это все впитано. Многие слои уже усвоили новые реалии, и нужно разобраться, что полезно для человека, для страны, что смерти подобно. Для этого требуется и исследовательская, и духовная мессианская работа, которую могут проделать только люди, пользующиеся доверием.

Ты правильно сказал: церковь реконструировала себя, но она не приобрела никакого мессианского значения. И до сих пор в народе более всего ценятся честность и самоотверженность левой, коммунистической когорты. Коммунистам, даже когда они избираются во власть, верят больше, чем любому демократу, и требуют многократно больше.

Конечно, возникает вопрос, насколько та сила, которая ныне собрана под знаком КПРФ, НПСР, пронизана мессианской ответственностью. Простые люди прямо так и говорят: вы взялись, так действуйте! От нас ждут поступков, всеми видимых организационных усилий.

Один мудрец-читатель, между прочим, профессор православного университета святого апостола Иоанна Богослова, недавно в письме рассуждал: КПРФ правильно анализирует положение в стране, хотя кое в чем поспорить с ней вполне необходимо. Но главная ее слабость — организационная, отсутствие реальных внепарламентских действий, чрезмерная увлеченность важной, но спокойной и малоэффективной парламентской формой борьбы. Так же действуют и местные подразделения. Вот в вашей газете,— говорит профессор,— жены шахтеров хорошо известного многим, и мне в том числе, г.Новошахтинска (по первоначальному образованию я горный инженер, неоднократно посещал процветающие шахты Новошахтинского района в 50-х и 60-х годах) пишут о том, что местные работодатели чуть ли не по году задерживают выдачу их мужьям более чем скромной зарплаты. Да есть ли там, в Новошахтинске, хоть какая-нибудь ячейка КПРФ? Есть ли там хоть один смелый профсоюзный организатор и защитник интересов трудящихся? Смотрят ли они репортажи о протестных акциях жителей Аргентины? Может быть, вместо многодневного стояния женщин у сбербанков лучше на неделю забастовать: взять по примеру аргентинцев пустые кастрюли, ложки и осадить местное правление угольной промышленности, мэрию или даже "самого" сытого и властолюбивого г.Чуба в Ростове, и потребовать свое заработанное? Не ждать же, пока КПРФ организует в октябре 2002 года "общероссийскую акцию" в защиту русского народа!

А ведь прав профессор богословия. Нам надо гораздо строже спрашивать с самих себя. Мне кажется, нам недостает полноты ответственности, внутреннего содрогания, когда лично решился объявить себя народным заступником.

Мне кажется, самое главное,— нам сейчас нужно почувствовать, насколько наши лидеры загружены нравственно, интеллектуально болью народной, бедой страны. И еще я уверен, что жажда социальной справедливости как бы передается с генами, и нынешняя молодежь, повзрослев, почувствует в себе работу этих генов.

А.П. Может быть, она и почувствует, но будет поздно. Я исхожу из страшного сценария, связанного с тем, что к середине XXI века останется 50 миллионов русских. Пусть из них даже 7—10 миллионов почувствуют это, все равно центром мира останется Вашингтон. Этот ужасный сценарий народ интуитивно предвидит. И я слышу гул загнанных в резервацию, пульсацию глухого подполья, тех запертых в жуткое демократическое гетто, которое под двойным, шестерным прессом пытается создать самые разные формы отпора.

Из числа очевидных угроз, которые существуют в нашем движении, я бы отметил и старение. Наш базовый слой — это старики, ветераны. Потому что советские люди последнего десятилетия, 70-х—80-х годов, подверглись мутации, многие из них довольно легко перепорхнули в новую формацию, нашли себе место в фирмах, бизнесе, в структурах власти, в губерниях. Это молодые люди с большим запасом модуляций. А поколение, которое было наполнено советским мессианством, состарилось. Это очень достойные люди, почти светоносцы, лучшее, что есть в человечестве. Они устали, больны, плохо видят, начинают сдавать умственно. На них нельзя строить реальную политику. Они совершают на последнем издыхании свой подвиг не на Мамаевом кургане, а у избирательных урн, на костылях движутся от подъезда к подъезду. А среди нового поколения сопротивленцев нет пассионарного взрыва, не видно интеллектуального, исторического творчества. Думаю, это огромная проблема — обновление нашего базового слоя с включением в него новых возрастов, новых контингентов. Если этого не произойдет, мы перестанем быть опасными для режима.

В.Ч. Конечно, это так, но я бы сделал пару примечаний к твоему монологу. Знаешь, у меня была надежда сперва на партию, потом на силовиков. Мне казалось, "орден меченосцев", если вдруг сама партия захромает, примет на свои плечи все заботы о безопасности народа, страны. Но и эта надежда рухнула. Потом у меня была еще надежда на этих советских стариков, про которых ты сказал. Это люди, пришедшие в Берлин молодыми офицерами. Люди, которые потом восстанавливали страну, занимали ключевые посты, были директорами заводов, командовали корпусами. Но я не увидел в них активной сопротивленческой силы. Они остались для меня иконой. Я молюсь на икону, но я знаю, что икона вместе со мной не пойдет сражаться с олигархами, останется в красном углу. И было прискорбно наблюдать, как эти святые старики сами впадали в обман, как легко их приспосабливали к ельцинским уродствам. К сожалению, наши герои, буквально завешанные медалями и орденами, остались в лучшем случае наблюдателями. В принципе, я не имею права их укорять, и не укоряю. Просто говорю о своих несбывшихся надеждах. И, как и ты, задаю теперь себе самый важный вопрос — о преемственности. Мне бы не хотелось думать, что через полвека от России ничего не останется. Но я вижу, как развертывается оккупация. Это уже не ельцинский период первичного расхвата заводов и земли. Сейчас уже оккупируются образование, культура, язык и, самое главное, конечно, ум молодежи. Иной раз кажется, что просто производится нейрохирургическая операция в головах целого поколения.