Феликс Кандель - Смерть геронтолога

• Название: Смерть геронтолога
• Автор: Феликс Кандель
• Издательство: «Гешарим – Мосты культуры»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-93273-073-0

---

– Как определить‚ ради чего оно стало явным? Кому это определить?

– Тебе. Только тебе.

Думает Боря‚ погруженный в размышления‚ говорит нескоро:

– Нет у меня ощущения... Будто делаю нечто‚ несообразное с Его замыслом. В этом – высшее мое утешение. Но я могу и ошибаться...

1O

– Стоп! – говорит Шлойм. – Вот стены‚ готовые для торжества. Под куполом‚ взлетевшим в поднебесье.

Хупа – расшитым балдахином – взамен купола. Стоят в ожидании: крохотный раввин с бокалом вина‚ Лёва с Броней‚ Давид Мендл Борух‚ отличный от прочих детей‚ жена его Хана с младенцем на руках‚ а вокруг – души замученных предков со слезами облегчения‚ которых пригласили на свадьбу: мама Двора и папа Мендл‚ Фаня‚ Срулик‚ Голда с Гитой‚ крохотный‚ несмышленый Мойше. А вот и Сарра – хороша видом‚ которую ведут под хупу. Для красавицы-невесты жених требуется особенный‚ с природными добродетелями и отменными качествами. Амос. Пусть это будет Амос‚ которому не сдержать радости.

– Вот‚ ты посвящаешься мне...

Столы‚ накрытые для трапезы. Тарелки на них. Булочка возле каждой. Еда небогатая‚ маслины-салаты‚ рис горкой‚ непременная курица; друзья жениха вкруг столов – с завидным аппетитом. Каждого ожидает хупа в свой черед. К каждому на свадьбу пожалуют души в утехе-радости. Кольцо посвящения. Разбитый бокал. Комната уединения. Свидетели уединения. "И пусть увеселяет жену свою‚ которую взял..."

Боря и Шлойм ложатся на прогретые за день камни‚ лицами в далекое небо. Всевышний так для нас постарался! Такое создал великолепие Своим созданиям! Не придется ли отвечать за то‚ что повидал и не восхитился? Воздух в прозрачности. Просторы неодолимых глубин. Созвездия‚ которые не распознать: выберем себе любое и родимся под ним. Шлойм начинает:

– Когда человек закрыт‚ он мало интересен. Раскрыть его – удовлетворить любопытство, не более. Но если сам раскрывается‚ это вызывает изумление с благодарностью.

Боря спрашивает:

– Ты хочешь‚ чтобы я заговорил?

– Ты этого хочешь.

Небу раскрывается Кугель – навзничь на теплых камнях‚ одному только небу:

– Жил человек с женою своей. Любил ее долгими ночами. При свете дня складывал слова в строчки‚ а строчки в столбцы, сочинял истории‚ достоверные до крайней складочки‚ но правды в той достоверности не было. Постарел человек. Стал близоруким. Мир увидел расплывчатым. Восхитился‚ возрадовавшись‚ уловил тайну на исходе дней: не в фокусе‚ чуть-чуть не в фокусе‚ – вот весь секрет.

Говорит Шлойм и удивляет:

– Секрет не в этом. Истинное‚ единое слово – оно на грани с банальным. Банальное неделимо. Его не растащить на части‚ чтобы выстроить затем случайные сочетания. Прикоснешься к банальному – прикоснешься к вечному‚ а потому истинное слово должно стремиться к нему‚ никогда не сливаясь. Вспомни про десять заповедей‚ Борис...

Боря молчит. И Шлойм молчит. Навзничь‚ лицом к небу‚ впитывая тепло камней. От взрыва купол улетел к звездам и не возвращается‚ потому что некуда. Воздвигнете стены‚ неразумные! Купол вернется‚ встанет на место‚ соберутся под ним люди‚ зазвучит молитва. Боря продолжает:

– Век позади – неукладистый. Годы отошли – миражные. Не единожды уходил в окно‚ в мечтательные свои измышления. Поднимал планку‚ зная‚ что недопрыгну. Воспламенялся от слов-видений. Отлавливал невидимых бабочек, крепил к бумаге несуществующими булавками: форма существования белкового тела по имени Боря Кугель. Выстраивал сюжеты‚ которые возвращаются теперь назад‚ умерщвлял героев‚ порой без надобности‚ чтобы к старости пережить их потери.

Говорит Шлойм и предостерегает:

– Сочинительство – опасное занятие. Сочинители ходят путями своих творений. И если создаешь нечто‚ создаешь некоторых‚ твой путь – повторить их судьбу.

Боря опять молчит. И Шлойм не торопит‚ а надо бы. Старуха-бродяжка встает из-за стола‚ где всё подъедено‚ до последней маслины. Задирает голову к небу:

– Финал! Третьего акта. Пора уходить.

– Ты что?! – кричит Шлойм. – Как можно! Танца еще не было...

Старый скрипач‚ принарядившийся по случаю‚ вскидывает смычок: скрипач на земле – восторги на небесах. Первым в хороводе крохотный раввин. Он стар и виден на просвет. У него встрепанная борода и взгляд снизу вбок. Ноги его слабы. Шаги неуверенны. Последующие – нескончаемой вереницей‚ приноравливаясь к его немощи. Танцует Броня – опухшими за жизнь ногами. Танцует Лёва‚ ее муж‚ с озабоченностью во взоре. Нервный Ицик с женой Ципорой‚ безумный Шмулик‚ недосягаемый Дуду – все тут‚ в едином хороводе. "Господи! Мы приходим‚ ничего не зная‚ и уходим‚ ничего не ведая. Но мы постарались. Мы сделали своё. Большего не сможем и лучшего не осилим‚ – зачем ждать‚ когда сотворим что-либо‚ не в усладу Тебе?.." Крохотный раввин уводит хоровод в дальние улицы. Раввин пьян от танца. Скрипач пьян от музыки. Амос – от жены своей Сарры‚ которую ему познавать.

Лопается на скрипке струна – звук жалобный. Лопается за ней другая. Бежит следом Дора Ильинична‚ бывший московский адвокат: "Меня обождите! Меня!.." Поспешает без охоты балалаечник-виртуоз с коробкой для подношений. Некто совсем уж неизвестный‚ из иной истории: "И пусть‚ и ладно... В хорошей компании..." Боря принимает парад-прощание‚ пребывая в сомнениях: кто их теперь заменит‚ к кому заново привыкать? Лопнет последняя струна. Вызвучав‚ отзвучит за поворотом скрипка. На привыкание недостанет сил.

– Встань и иди‚ – велит Шлойм.

– За ними?

– За ними.

Хамелеоны жаждут неподвижности‚ чтобы не подлаживаться под иной окрас‚ но неподвижности им не дано. Боря колеблется‚ одинокий пенсионер:

– Иногда мне кажется: мы все Сасоны или порождения Сасонов‚ которым не прожить без геронтолога... У Блюма есть внуки. У Шимони есть внучки. Займусь-ка этим – на оставшуюся жизнь. Соединять пары для радостей. Выбирать место для свадеб...

– Нет‚ – говорит Шлойм. – Начатое пора завершить. Подсказать каждому‚ чего он желает. Познать их голод и утолить его.

– Я пуст. Слаб и неизворотлив. Печален до скончания дней. Где взять силы?

Тот отвечает туманно:

– На этом месте стоял человек‚ оплакивая опустошенные святилища. Он плакал горько‚ но он нашел утешение в слезах. Он разорвал свои облачения‚ но он почувствовал облегчение.

Делает шаг. За ним полшага.

– Вернуться можно?

– Вернуться нельзя. И некуда. Расстанешься с ними – расстанешься с самим собой.

Рассвет приближается. Он уже на подходе. Скоро пробудятся птицы. Опробуют голоса. Бабочки проснутся со стрекозами – Кугелю на подмогу‚ приветствуя день трепетанием крыльев. А хоровод втягивается уже под арку. В переплетения домов‚ смущая покой их обитателей. Посреди стен‚ задерживающих рассветы и приближающих закаты. Лёва с Броней. Ицик с Ципорой. Нюма. Авива. Прочие разные. И прошли они‚ и ушли: пусть их за этим поворотом ожидает покой; Боря Кугель пристроился замыкающим‚ пополняя на ходу устав ордена бабочек. "Пункт первый. Физиология у бабочки – порхание: не стоптать башмаки. Пункт второй. У бабочки не бывает мозолей‚ сколько бы она ни летала. Пункт третий. Всякое летающее‚ взмывающее и опадающее не считается бабочкой‚ пока не докажет обратного. Пункт четвертый. Стрекозы принимаются в бабочки в исключительных случаях и с испытательным сроком. Пункт пятый – категорический. Пегасы не считаются бабочками: крылья – не повод для воспарения..."‚ – на большее времени не достало. Шлойм остается на камнях. Лицом к звездам. Сторож месту сему. В ожидании купола‚ который опустится с небес.

11

Туман за окном. Капли по стеклу. Туча обвисает над домом‚ зацепившись за возвышение‚ моросью омывает камень и неторопливо отчаливает наподобие океанского лайнера. Пыль со стен каплями проливается наземь‚ просачиваясь в глубины почвы‚ чтобы зажить заново заботами земли. Ночь облегает тьмой. Луна на уходе – бронзовой чашей‚ обращенной кверху; пятна по бронзе‚ как по стариковской коже. Млечные пути стекают в чашу‚ доверху наполняя алмазами; луна всё ниже‚ бронза всё тусклее. За окном провисает веревочная лестница – спасительным исходом из невозможного состояния. Боря стоит у окна‚ поглядывая на пустынную улицу. Чудится Боре: некто безобразный видом своим хватает утекающий день‚ комкает листом газетным‚ беззаботно пускает по ветру‚ а он догоняет‚ ловит‚ разглаживает‚ восстанавливая лица и события: Боря Кугель – хранитель памяти. Садится за стол‚ макает перо в чернильницу‚ набирает слова в горсть‚ отогревая дыханием перед вечной дорогой‚ перебирает‚ откидывая негодные‚ как дотошная хозяйка перебирает крупу‚ по одному выпускает на снеговую белизну листа‚ – Соня заглядывает через плечо‚ считывая строки по мере их появления: