Александра Миронова - Гамаюн

• Название: Гамаюн
• Автор: Александра Миронова
• Жанр: Фэнтези

Рассказ для конкурса Imhonet.ru «Золотая Чаша -2009».

---

Такая перемена долго была бы для меня загадкой, но, зная любовь Тура к демонстрированию его – надо сказать, действительно обширных! – познаний о мире, а так же пользуясь статусом непререкаемого лидера и (что в данном случае оказалось гораздо важнее) хорошего его друга, я смог однажды ненавязчиво навести его на нужную тему.

Мы приближались к городу и уже вошли в знакомые всем леса, подходившие с запада почти к самому побережью. Здесь каждый в отряде, вне зависимости от национальности и происхождения, чувствовал себя как дома, поэтому лагерь перестал быть компактной и строго охраняемой мобильной крепостью, а скорее напоминал пикник: каждый устраивался там и так, как хотел, никто не спешил разводить опостылевший уже общий костер. Тур и Гамаюн расположились вдали от других, в лощинке, скрытой, к тому же, от окружающего мира поваленным стволом огромного дерева. Я, пользуясь случаем, постарался и вовсе спрятаться ото всех, разведя персональный костер на живописной поляне на противоположной стороне того, что с некоторой натяжкой все-таки можно было назвать лагерем: несмотря на отсутствие видимого порядка, я был уверен в том, что в случае опасности мои люди окажутся на ногах и во всеоружии, готовые дать отпор хоть человеку, хоть зверю, хоть демону.

Наслаждаться одиночеством, впрочем мне пришлось недолго, потому как очень скоро Тур, считавший, что негоже человеку сидеть ночью одному, ненавязчиво заманил меня на свою часть лагеря.

Гамаюн, как всегда веселый как птаха, сверкнул мне навстречу улыбкой, все эти годы так меня смущавшей. У всех людей, хоть белых, хоть серых, хоть серо-буро-малиновых, зубы одинаковые, с плоскими резцами и чуть выдающимися клыками, это настолько привычно, что любое отличие способно лишить нас душевного равновесия. Отходили от этого правила лишь Тур, блиставший торчащими вкривь и вкось пенечками, оставшимися в память о не слишком приятной поре его жизни, и Гамаюн. Этот демонстрировал всему миру два ряда мелких, острых, треугольной формы, с синеватым оттенком зубов, которых на том же пространстве, похоже, помещалось раза в два больше. По привычке напомнив ему о том, сколь неприятное впечатление может производить даже самая искренняя его улыбка, я все же устроился напротив.

Мы ели, по очереди отпивали понемногу то из моей, то из туровой фляги. Потом долго сидели, болтая о том о сем, а по сути – ни о чем. Гамаюн, подтянув колени к груди, задумчиво глядел перед собой, прутиком вороша уголья в костре. Его фигура казалась мальчишеской, хотя я точно знал, что ему не меньше двадцати, а скорее – ближе к тридцати. По крайней мере, такое впечатление складывалось из его обрывочных неохотных рассказов, а так же возраста и количества «добрых знакомых», которые обнаруживались практически по всему свету. Светлые волосы, впереди остриженные и торчавшие хохолком, а сзади спускавшиеся почти до пояса худосочным «хвостиком», в свете костра отливали золотом. Своим почти детским личиком, тем не менее, вызывавшим смутное беспокойство некоей диспропорцией (как я теперь понимал, выдававшей его нечеловеческое происхождение), и хрупким мальчишеским телом он менее всего походил на воина. Многие обманывались – себе на беду – но только те, кто ни разу не видел, как ловко этот «мальчик» держится в седле и управляется с двумя изогнутыми на восточный манер клинками, непривычно легкими, но острыми как бритвы. Однажды увидев его «танец» - никогда еще искусство и бой были так близки друг другу – никто не посмел бы относиться к нему несерьезно.

Тур, опершись на локоть, лежал рядом, с нежностью разглядывая своего подопечного, а я устроился напротив них, наблюдая за обоими через затухающий костер.

- Так что, Гамаюн, - как можно небрежнее начал я, - я слышал уже две версии о том, что же ты у нас такое. Мне вот думается, что из первых рук информация будет понадежнее. А то я уже порядком запутался во всех этих таинственностях: супермагические способности, крылышки твои, которые то есть, то нет, узор, якобы, прекраснее которого нет на целом свете. Кстати, кое-кто из знатоков, - тогда, на Востоке, - объявлял, что он, мол, сделан неумело. А они-то, кажется, должны бы разбираться. Все эти гаремные сальности, опять же…

Гамаюн недовольно покрутил головой и еще больше нахохлился – в последнее время все сравнения по отношению к нему стали какие-то… птичьи. Тур, несколько недовольно взглянув в мою сторону, протянул руку и успокаивающе погладил его по плечу – у меня мороз по спине пробежал от простоты и, одновременно, многозначительности этого жеста.

- Все-то тебе надо знать, командир, - протянул он, вновь устраиваясь перед костром.

- Не верю, что тебе ничуть не интересно – парировал я. – Жить рядом с тем, кто умеет прозревать будущее и знает все о прошлом!..

Гамаюн встрепенулся, и поверх огня сфокусировал глаза на мне:

- Нет, это скорее можно назвать… родовой памятью? – его тихий голос был низким и чуть сипловатым, и мне в голову невольно пришло сравнение с ветром, шуршащим листьями сада. – Память поколений, - он кивнул сам себе, подбирая подходящее слово. - В какой-то момент каждый из нас как бы вспоминает то, что было с его предками. Это сложно объяснить. И ни о каком предвидении будущего, конечно же, речи не идет. Я просто помню своих далеких предков, - он отвел глаза, - а вот близких почему-то не помню…

- А эти рисунки? Может, они как на крыльях у бабочек, и по ним можно узнать, откуда ты?

Тур окатил меня и вовсе ледяным взором, значения которого я сначала не понял. Гамаюн тихо усмехнулся:

- Люди вечно путают хвост с мордой. Не могут упомнить, что было сначала, а что они натворили потом сами… - он вовсе отвернулся от костра, явно не желая продолжать эту тему.

- Не только ошейник и цепи могут быть знаком рабства, - мягко вклинился в наступившую неловкую тишину Тур. – Раньше на Востоке наложниц и наложников в гареме отмечали особыми знаками. Но кто станет портить внешний вид дорогого товара уродливым клеймом? Так что отметки ставились подстать рабу – а кто они такие, как не рабы?

Только теперь мне стала понятна симпатия, возникшая между этими двумя такими непохожими друг на друга… людьми.

- Ты сказал «давно», - гаремную тему, вероятно, наиболее болезненную, я решил пропустить мимо ушей – «Давно» это сколько?

- Лет… сто назад. Или двести? - Тур слегка пожал плечами. В его голове хранилось множество фактов и анекдотов из истории всех стран света, но с числами и датами он так и не смог подружиться.

Я только ахнул:

- Это ж столько лет нашему птенчику?!

Гамаюн, до того изображавший молчаливое презрение, тихо и ехидно захихикал. Я только качал головой, пытаясь понять, решили ли они меня разыграть, или для «магической расы» нет невозможного.

- И все же? – раз уж у нас сегодня ночь «приятных» откровений, надо идти до конца!

- Я все равно не могу сказать точно, - Гамаюн снова задумчиво водил прутиком над костром. – Пока не проявилась наследственная память, я плохо соображал, что есть время и зачем оно придумано. Трудно объяснить, но это была… странная жизнь в странном месте. Но я был там, сколько себя помнил, поэтому считал, что только так и можно жить.

- Ужасно! – прошептал Тур.

- Н-нет… Не могу сказать, что это было тогда так уж ужасно. Со мной были другие мальчики, мы вместе гуляли, играли. Нас... обучали. Разному… - он помотал головой. – Я тогда даже не думал о том, что как-то отличаюсь от других. А остальной мир – от того, что я видел каждый день. Только когда я все «вспомнил», понял, кто я такой, и что со мной сделали… Я не хотел больше оставаться там. Я был… зол. И я… ушел.

Он цедил слова, как будто хотел и прервать это тяжкое признание, и избавиться, наконец, от груза воспоминаний, так долго остававшихся под спудом, давившим с каждым днем все сильнее.

- Уже потом я решил сосчитать, сверялся с летописями. Там, конечно, все либо сильно преувеличено, либо вовсе неправда, но, думаю, когда память проснулась, мне было около ста ваших, человеческих лет.

- А потом? – мы оба слушали затаив дыхание, боясь спугнуть это его неожиданное откровение.

- Я вышел в мир. В люди, можно сказать, - пожал плечами Гамаюн. - Не понимая даже, что это такое, этот мир. И что мне делать в нем… - он усмехнулся своим воспоминаниям, но как-то невесело. – Я, например, не знал, что есть такая штука, как женщина. В… том месте, где я жил, женщин не было – только такие же как я, мальчики и юноши, и несколько стражей-евнухов. И хозяева. Странно было обнаружить, что весь мой мир на самом деле – несколько комнат, за стеной от которых есть что-то невероятное, абсолютно другое. Где можно никому не принадлежать, не выполнять ничьих капризов – так, по крайней мере, я думал сначала. А потом оказалось, чтобы выжить, все равно надо кому-то принадлежать…

Я невольно хмыкнул этому мальчишескому открытию, высказанному так упрощенно, но от этого не менее горького. Тур начал приподыматься, пытаясь выразить какой-то протест, но Гамаюн лишь качнул отрицательно головой: