Габриэль Витткоп - Белые раджи

• Название: Белые раджи
• Автор: Габриэль Витткоп
• Жанр: Классическая проза

---

— Чтобы стать купцом или парламентарием, дорогой, тебе понадобится солидный капитал.

Опаловые ленты то сгущались, то рассеивались, порой закрывая лицо Маргарет. Эмма и Джеймс были похожи на отца, а Маргарет унаследовала от матери тонкий профиль, нос с горбинкой и оживленную жестикуляцию, смягченную склонностью к полноте.

— Отец не откажет мне в ссуде. А если за меня вступится мама...

— Ты требуешь, чтобы она забыла о своих чувствах: будь ее воля, она бы никуда тебя не отпустила.

Впрочем, это были только разговоры, а Компания оставалась реальностью. В конце марта Джеймс неохотно сел на «Замок Хантли» - парусное судно Ост-Индской компании; тогда еще ничто не предвещало огромного опоздания, вызванного быстрой сменой шквала и мертвого штиля. Кроме того, корабль должен был доставить послание, в котором Совет директоров Компании напоминал правительству Бенгалии о парламентском указе и о возможных его последствиях для мистера Джеймса Брука.

«Замок Хантли» прибыл в Мадрас 18 июля и, разумеется, не смог тотчас отплыть в Калькутту, а никакого другого корабля больше не было. Добраться до Бенгалии по суше за двенадцать дней невозможно. Джеймс решил использовать последний шанс и получить временную работу в Мадрасе: едва сойдя на берег, он отправился прямиком в контору Компании.

Его провели в прихожую, где воняло мочой и карри. Ослепленный ярким уличным светом, он поначалу ничего не разглядел в комнате, где было темно из-за противомоскитных сеток. Джеймс только услышал, как кто-то ставит печати на документах, как скрипит панкха, раскачиваемая панкхавалой, да в соседней комнате отдает распоряжения негромкий гнусавый голос.

— Пусть мистер Брук войдет, - сказал голос.

В затхлой комнатке Джеймс заметил голову мистера Смита, Миллера или Тейлора, будто лежавшую на резной, из красного дерева балюстраде фактории. На желтушном лице плавали выцветшие глаза с темными мешками под ними. Мистер Смит выслушал Джеймса без особой благожелательности, а затем слабым голосом произнес, будто роняя тряпки:

— Сожалею, мистер Брук, но в настоящее время в Мадрасе нет ни одной вакансии.

— В таком случае, сэр, я буду вынужден подать в отставку. Компания вполне обойдется без моих услуг. Завтра же утром я отправлю письмо в Калькутту.

Джеймс холодно поклонился и оставил мистера Смита наедине с его больной печенью. Нет, он никогда в жизни не смог бы выполнять распоряжения подобного человека. Всю вторую половину 25 дня Джеймс писал письма: Компании, родителям, Эмме и Маргарет.

«Я выбросил фуражку, зашвырнул в море свой диплом и распрощался с Компанией Джона Буля и со всеми ее мерзостями. Я чувствую себя лошадью, которая, сбросив тяжелую упряжь, скачет на воле и пасется, где ей взбредет в голову».

Сгорело уже три свечи, когда около часа ночи бой принес ему чай и фрукты. Джеймс все еще писал. Он не знал, что встревоженный непогодой мистер Брук повлиял на Совет директоров и добился отправки правительству Бенгалии второго письма, где говорилось, что опоздание, вызванное ненастьем, ни в коем случае не помешает лейтенанту Бруку вернуться на службу, если только он ступит на землю Британской Индии не позже 30 июля. Формулировки парламентского указа были настолько обтекаемы, что его можно было трактовать, как угодно, играя словами. Но в данном случае это уже не имело значения. Как ни извиняйся мистер Томас Брук перед Советом директоров и как ни настаивай на восстановлении Джеймса в должности вопреки его желанию, жребий был брошен. Наверное, отставка казалась сущим безумием, но это было вдохновением свыше.

В Мадрасе нашлось мало интересного, если не считать изящных зданий вдоль реки меж вечно мокрыми пальмами, нескольких обветшалых дворцов близ черного города да зловещего старого форта, чей одинокий силуэт проступал на раскаленном небе.

Джеймс возмужал и благодаря чтению открыл для себя неизвестную сторону британского колониализма. Он сурово осуждал погрязших в своем нелепом этикете джентри, их спесь, косность и предрассудки. В первую очередь он упрекал их в недостатке воображения, в том, что они прятались в герметичные коконы и развращали туземцев, навязывая им религию и обычаи, противоречившие устоям, которые многие столетия служили залогом добродетельности. Джеймс был одним из тех, у кого любая новая страна вызывает желание усовершенствования. Он придумывал реформы, систему энциклопедического образования, а также рациональной и, по возможности, гуманной эксплуатации. Он не собирался пропагандировать догмат о Троице или ботинки на шнурках, а представлял себе способ колонизации, основанный на частной инициативе, совместном управлении, разделении интересов, уважении местных традиций и, наконец, внедрении тех принципов, краткое изложение которых вызвало бы апоплексический удар у чиновников, представлявших себе планету в виде огромного чайного шарика.

Джеймс возвращался в Англию на борту «Замка Хантли», но, поскольку суда Компании должны были приспосабливаться к маршрутам китайским торговцев, приходилось ожидать множества отклонений от курса. Вдобавок Джеймс завел себе друзей: бортового хирурга Крукшенка, Миллета, Уэбстера и Кеннеди, а также молодого Стонхауза - племянника епископа Херефордского.

Взяв курс на Кантон, корабль добрался до Пенана, своего первого порта захода, к концу августа. Затем последовали скрытая для Джеймса завесой лихорадки Малакка; два тайфуна, из-за которых судно застряло на сингапурском рейде; Зондские острова и, наконец, Китай, точнее, Кантон с его вице-королем - слабоумным опиоманом. Далее, описав широкий круг, «Замок Хантли» вновь повернул на запад. Удалось даже причалить к острову Святой Елены, который Джеймс окрестил «маленьким военным пеклом». Гладкие новые здания, могила Наполеона между вербами с вырезанными по живому инициалами, долины, скалы и полнейшее однообразие, напоминающее неимоверно холодные пейзажи на обоях вестибюлей.

Пятнадцать месяцев спустя Джеймс вновь вернулся в Бат - к ласковому и роскошному домашнему очагу, где, по собственному признанию, чувствовал себя немного чужим.

— Вот что я называю салатом из анчоусов, - невозмутимо сказал Джеймс. Крукшенк покачал головой - совершенно круглой и смутно похожей на полую тыкву.

— Гммм... Наверное, его мог бы спасти лишь большой глоток бренди.

— Если верить воскресной проповеди, бренди еще никого не спасало, - возразил Темплер. - В любом случае, этот салат отвратителен.

— Мой салат!

— Полноте, салат Джеймса не так уж плох, и я бы сравнил его с блюдом из красной фасоли на Королевском флоте.

— Какие же вы неблагодарные, горластые тупицы... Но что делать с этим восхитительным салатом?

— Давайте похороним его в тесном дружеском кругу, - предложил Темплер.

Задний окорок косули и пирожки с абрикосами восстановили репутацию обеда. Джон Темплер сварил свой фирменный напиток - кофе. На этой привилегии он настаивал всякий раз, когда друзья собирались в крошечной дамбартонской лачуге - затерянном среди папоротников обветшалом ските.

— Antirrhinum, - записал Джеймс, поместив в гербарий львиный зев, чьи крючковатые стебли доставили ему немало хлопот, а затем, подняв глаза на прессовавшего цветок жимолости Крукшенка, добавил: - Думаю, теперь мы пришли бы к полному согласию в политике. Я стал гораздо умереннее, чем два года назад, и превратился в заклятого врага радикалов... хотя и остался другом вигов, - честно признался он.

Крукшенк улыбнулся. Он сразу почувствовал двоедушие Джеймса Брука и вспомнил очерк против избирательной реформы, который тот прислал ему в феврале 1832 года, присовокупив, что, хотя взгляды корреспондента сильно отличаются от его собственных, он всегда будет относиться к нему с прежними уважением и симпатией. Таков уж был Джеймс.

— Теперь-то я за реформу, которую считаю необходимой, потому что коррупция просто вопиющая... Тем не менее, думаю, многие ее приверженцы, добившись результата, будут разочарованы... Convulvulus vulgaris - жаль одна почка помялась...

Несколько лет назад в Парламент был подан декрет, распространяющий избирательное право на зажиточную буржуазию, и, несмотря на бурное сопротивление Палаты лордов, в мае 1832 года его, в конце концов, утвердили. Хотя Англия официально считала себя оплотом крупной буржуазии, путем ловкой уступки ей удалось избежать возмущения средних классов.

— У нас в Шотландии есть несколько видов диких орхидей, - сказал Крукшенк, - совсем маленькие, но красивые. Я тебе покажу, когда приедешь.

Разумеется, Джеймс поехал осенью на них взглянуть, ведь в следующем году Крукшенк вновь 29 занял на борту «Замка Хантли» место хирурга.

Темплер молчал. Он знал, что Джеймс начал новый очерк «Оправдание нашей внешней политики в отношении Голландии» - холодный, медленно продвигавшийся текст, который Джеймс решил все же дописать, хотя и постепенно отказывался от идеи парламентской деятельности. Несмотря на то, что образ жизни члена парламента требовал финансовых средств, которыми Джеймс Брук тогда не располагал, оседлая жизнь в вестминстерской тени ему претила. Лучше уж исследовать затерянные уголки света.