Дмитрий Емец - Книга Семи Дорог

• Название: Книга Семи Дорог
• Автор: Дмитрий Емец
• Жанр: Детская фантастика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-62997-8

Давным-давно три сильнейших темных мага создали собственный мир – Книгу Семи Дорог – и заключили в него свои эйдосы. Поселившись в новой реальности, маги получили абсолютную власть и неуязвимость. Однако, чтобы жить вечно, они должны периодически заманивать к себе семь добровольцев. Попавшие в книгу навсегда забывают прошлое и воспринимают любого встречного как врага. Именно на этот артефакт и сделал ставку Лигул. Мефодий, Дафна, Шилов, Чимоданов, Прасковья, Варвара и Мошкин – все они для главы канцелярии Мрака отыгранные карты, но если он заставит их сражаться друг с другом, то отомстит Свету за поражения.

Тем временем Аида Плаховна Мамзелькина, а проще говоря Смерть, ищет преемницу. И выбор падает на бывшую валькирию – Ирку. Но вот как устроить ей ловушку?

---

По дороге Меф развлекался тем, что маркером переправлял на факультетских досках объявления. «Свободное жилье» переделал в «Свободное жулье», добавив яркую и нравную завитушку, а «Уголок потребителя» в буфете стал «Уголком употребителя».

Лучше бы он, конечно, в буфет не заходил, потому что там его подстерегала Лада из Подольска. Это была бледная, всегда очень тепло одетая девушка, пожалуй, даже хорошенькая, но это как-то не замечалось, потому что на лице у нее был вечный испуг.

На курсе Ладу называли Миссис Трабл.

Если со шкафа падал тубус с картами – можно было не сомневаться, что упал он на нее. Если сломалась ручка в туалете и кто-то оказался запертым внутри – это, конечно, тоже была Лада. Ее кусали тишайшие жертвенные лабораторные крысы, двери охотились за пальцами, а зубец сломавшейся пластиковой вилки ухитрялся так застрять между передними зубами, что выковыривать приходилось кончиком шила.

Разумеется, рядом с такой девушкой всегда должен находиться супергерой, который вышибает плечом хлипкие двери туалетов, чинит отлетевшие каблуки и доступно объясняет лежащей у биофака ленивой дворняге, что совсем необязательно всякий раз лаять на одного и того же человека, когда мимо тебя идет целая толпа.

И вот, зорко обозрев курс своими близоруко-всевидящими глазами, Лада выбрала своим супергероем Мефа и уже почти полгода не оставляла его в покое.

– Мефодий! – крикнула Лада, на радостях роняя себе на колени стаканчик и опрокидывая стул. – У меня сломалась молния на сумке! Ужасная, адская ситуация! Ты не посмотришь?

– Посмотрю, – пообещал парень и, выполняя обещание, вежливо изучил молнию. Потом повернулся и пошел.

– Ты куда, мальчик-герой! А чинить?

– Не сломалась она. Край платка застрял.

– Правда? – поразилась Лада. – Так вот в чем дело! И как ты догадался? Это же невероятно сложно!

Меф с усилием сохранял на лице вежливое выражение. Лада его ужасно раздражала. И не только своей патентованной беспомощностью. Если бы спросили, на какое животное она похожа, он, не задумываясь, ответил бы: «На лису». Именно так: вкрадчивая, улыбчивая, передвигающаяся полубоком, точно плывущая. Не просто врет, а врет всегда. Где вчера была? Ответит «в кино», хотя просто гуляла. Какой хлеб покупаешь: белый или черный? Если ответит «белый», значит, покупает черный. Даже время у нее спрашивать опасно. Ответит «без пяти десять», а будет без пятнадцати. А зачем соврала, и сама объяснить не сможет. Как-то само совралось.

Буслаев выпутал из молнии застрявший платок и рванул к выходу. Уже на пороге его догнал очередной вопль: «Мефодий! Подожди!» Буслаев остановился, убежденный, что за прошедшие три секунды у девушки еще что-нибудь сломалось, потерялось или испачкалось.

– Чего тебе? – спросил он опасливо.

Глаза Лады – огромные, как два блюда – трагически глядели на него. В каждом Меф видел себя – спешащего молодого человека со скрещенными на груди руками.

– Ты сейчас подумаешь, что я ку-ку! Ты же так не считаешь? – с мольбой спросила Лада.

– Конечно, нет! – сказал Мефодий.

Лада с облегчением вздохнула.

– Мефодий, – торжественно продолжала она. – Думай про меня, что хочешь! Топчи меня ногами, презирай! Я тебе все прощу!

– Ну да. Здорово. Буду иметь в виду, – осторожно откликнулся Мефодий, замечая, что на соседних столиках очень заинтересовались подробностями. Две девушки даже забыли жевать, рискуя остаться голодными.

Он взял Ладу за локоть и отвел к окну. Девушки поневоле перестали подслушивать и вернулись к наматыванию вермишели на легко ломающиеся пластиковые вилки.

Она прижала руки к груди.

– Ты не понимаешь! Ты меня даже не слушаешь! ЗА ТОБОЙ КТО-ТО СЛЕДИЛ!

– Да? – Буслаев с сомнением оглянулся на дверь.

– Нет! Оттуда! Я сама видела! – Лада, дрожа, показала на стену.

Между горшками с комнатным виноградом висела большая картина маслом. Называлась она «Березовая роща» и ничего крамольнее березок не содержала. По ним, безуспешно пытаясь совершить прогулку на природе, ползали мухи.

Лада подбежала к холсту и тревожно разглядывала его вблизи.

– Тут! Между этими двумя деревьями! Кто-то высунул голову, посмотрел, куда ты идешь, и скрылся!

Буслаев задумчиво ковырнул ногтем пыльное масло. Поверить Миссис Трабл? Да никогда в жизни! Лучше он и дальше будет проявлять мелкий героизм, защищая ее от захлопывающихся дверей, пауков и капель конденсата из текущего кондиционера.

– Думаю, это были зеленые человечки… Они, знаешь, любят ошиваться в буфете, – заявил он.

Лада жалобно смотрела на него.

– Я клянусь! Ты же не считаешь меня больной? Ведь правда?

Меф увильнул от прямого ответа.

– И как он выглядел? Ну, этот… между деревьями?

– Маленький, толстый, с усами! И челка у него такая вся… под горшок! – выпалила Миссис Трабл.

Мефодий снова оглянулся на картину. Между корнями березы в траве лежало что-то малозаметное, светло-зеленое, с белой оторочкой. Скорее всего, шапка.

– А одет он был как? В синее или зеленое? – спросил Меф.

Миссис Трабл мучительно попыталась не соврать: лицо у нее задрожало от напряжения, кончик носа побелел.

– В… в… в… синее, – ответила она.

– Значит, в зеленое, – пробормотал Буслаев и снова посмотрел на картину.

Точнее, попытался. Между корнями ничего уже не было – шапка с белой оторочкой исчезла.

* * *

Меф вышел на улицу. Москва захлебывалась в осени, такой сказочно яркой, что просто не могла не оказаться краткой. Все с тревогой ждали проливных дождей, как ждут несчастья во время безоблачного счастья. Дожди, конечно, уже шли, но ночные, легкие. В мелких лужицах на асфальте клочками отражалось небо. Весело было наблюдать, как какая-нибудь белая тучка беспокойным барашком прыгает из одной лужи в другую, пока совсем не исчезнет где-нибудь за поворотом дорожки. Солнце изливалось на желтые листья, и казалось, что они светятся сами по себе. Каждая козявка, выползшая на упавший желтый лист, каждый цветок на клумбе, каждая сидящая на ограде птица кричали: «Я есмь! Я существую! Это мой город! Мой мир! Моя вселенная! Мое мгновение жизни!»

Ощущение слежки не покидало Мефодия, но слежки осторожной и не назойливой. Он ускорился, несколько раз поменял направление движения и потом долго стоял у зеркальной витрины, притворяясь, что его очень заинтересовали кастрюли и фирменные ножи. Никого и ничего.

Тот, кто следил, делал это грамотно и неуловимо, возникая то на рекламе авиалиний рядом с марципанового облика барышней с таким пухлым ртом, точно ее в губы ужалила оса, то в луже рядом с барашковой тучей, то выглядывал из водосточной трубы, на миг высовывая и сразу пряча любознательную голову.

«Суккуб, что ли? Или комиссионер?» – соображал Меф, однако отклика в душе не получил, решив, что едва ли угадал.

Ехать в общежитие озеленителей Буслаеву не хотелось. В последнее время там стало слишком беспокойно. То пожар, то прорыв водопровода, то в окно на верхнем этаже влетит вдруг на полную длину тяжелая парковая скамейка, когда кто-то неосторожно швырнет в форточку пивную банку и она упадет у ног проходящей Прасковьи. Озеленители суеверно притихли, перестали галдеть по ночам и резать баранов на баскетбольной площадке и к себе в каменные норки пробирались трусливо, вдоль стеночки, втягивая головы в плечи.

Особенно тихо они вели себя рядом с 70-й комнатой, в которой жила молчаливая девушка, а с ней два неразлучных друга – Зигя и Виктор Шилов.

С последним Прасковья, вопреки всем ожиданиям, неплохо поладила. Оба они тартарианцы, и это сближало, несмотря на разность привычек. Шилов при необходимости мог пообедать и тухлой рыбой из ближайшего мусорника, разделав ее осколком там же найденной бутылки. Прасковья же не согласилась бы есть и черную икру, упади на нее тень какого-нибудь нестерильного предмета.

При всех очевидных тараканах своей новой соседки Меф ловил себя на мысли, что относится к ней гораздо терпимее, чем прежде. Безотносительно к свету и мраку, с каждым днем он понимал ее все лучше. И порой вспоминал слова, сказанные про Прасковью Иркой:

«Мое основное отличие от нее – что я иногда проигрываю ситуацию в голове, а она мыслит поступками. Каждая ее мысль равна поступку. Захотела разнести – разнесла. Захотела поджечь – подожгла. Захотела убить – убила. Но не факт, что я лучше. Ведь то, что она делает, я совершаю в мыслях. И мысли мои гораздо страшнее любых поступков Прасковьи, потому что я сложнее ее. То есть внешне вроде как действия хуже мыслей, а на деле я чувствую наоборот. Куда ж тут нос задирать?»

Меф шагал вдоль проспекта, изредка от полноты сил прыгая за низко висевшими листьями, и думал о чем угодно: о чудящей Улите, купившей своему нерожденному ребенку ролики; о Корнелии, который, устав воевать с непослушной флейтой, раздобыл для охраны Варвары травматический пистолет и уже нанес им первую травму: уронил его себе на ногу так, что получил трещину мизинца.