Барбара Картленд - Против течения

• Название: Против течения
• Автор: Барбара Картленд
• Издательство: Библиополис
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996

Роман Барбары Картланд «Против течения» из сборника «Театр любви» с легким интригующим сюжетом — это красивая любовная история с запутанными ситуациями и очаровательными героями и героинями.

---

Леди Мелтон вдохнула и вернулась к первому вопросу:

— Так могу я вернуться в Галивер?

— Конечно!

— И когда я вернусь, мы с вами, Энн, будем друзьями до… до конца?

Это был вопрос, но Энн сказала просто:

— Спасибо.

В дверь постучали, и вошла сестра.

— Старшая сестра говорит, что ей попадет от доктора, если ваша посетительница задержится еще, леди Мелтон.

Энн бросила взгляд на часы: без четверти час.

— Мне пора идти.

— Я устала, — призналась леди Мелтон. — Но надеюсь, что через день или два доктор разрешит мне перебраться домой.

— Вам не нужно чего-нибудь еще?

— У меня есть все, — ответила леди Мелтон. — До свидания.

Энн встала и после некоторого колебания импульсивно наклонилась и поцеловала свекровь в щеку. Мгновение казалось, что старая женщина оттолкнет ее, но потом слабый румянец окрасил бледную кожу.

— Спасибо, дорогая, — сказала она.

Когда Энн отвернулась, она знала, что леди Мелтон был приятен ее порыв.

Возвращаясь в машине в Галивер, она вспоминала весь разговор, еще более пораженная сейчас, когда у нее была возможность все обдумать, чем во время разговора. Многие вещи стали понятными, разговор этот объяснил Энн так много, что она была слегка испугана. Внезапно ей показалось, что она слышит довольный смех отца и его шутливый вопрос:

— Разве я не говорил тебе, что все люди всего лишь люди, в какую бы шкуру ни рядились?

18

Уложив близнецов и пожелав им доброй ночи, Энн спустилась вниз. Парадная дверь была открыта в теплые летние сумерки, в озере отражалось темнеющее небо с первыми робкими звездочками. Из гостиной слышались голоса, но ее влекло полное молчание и покой в природе. Она подошла к двери и ощутила прохладу ночного бриза после жаркого дня. Ветер развевал нежный шифон ее платья, как будто хотел подхватить и унести из этого мира в таинственную неизвестность. Она ощущала в себе какую-то неудовлетворенность, словно чего-то ожидала, но чего, не знала сама. Может быть, это было просто предгрозовое состояние природы, а может, что-то личное, касающееся только ее жизни.

«Я становлюсь чувствительной», — подумала Энн, но все же не смогла двинуться и только тесней прижалась к серым камням.

Она вспоминала о волнующих событиях последних недель, думала о свекрови: враги стали друзьями. И Вивьен не выходила у нее из головы — она недавно поговорила с ней по телефону. В Лондоне Вивьен «охотилась на чердаки», как сказала она со смехом, но при этом в ее голосе слышались гордость и волнение. Энн знала, что какой бы бедной ни была квартира, в которой они с Доусоном будут жить, Вивьен сделает ее теплым домом, потому что любит и любима. «Какие они счастливые!» Энн невольно вздохнула. В ее столе лежали два письма — одно от Доусона, другое от Вивьен. Они написали ей, чтобы поблагодарить и сказать, что своим будущим счастьем они обязаны ей и что никогда этого не забудут. Энн чувствовала себя счастливой, читая эти письма, она знала, что написаны они от души и с любовью.

Как много произошло за последние дни!

Но Энн не могла не думать, что ее собственная жизнь осталась прежней: она и Джон все еще были чужими, просто знакомыми, которые при встрече вежливы и предупредительны, но лучше друг друга так и не узнали.

После откровений леди Мелтон Энн старалась увидеть Джона в новом свете, но это было трудно. Одно дело представлять себе одинокого маленького мальчика, лишенного любви и привязанности и взамен в качестве утешения имеющего лишь великое историческое здание и славное имя. И Энн по-матерински тосковала по этому малышу, страстно хотела взять его на руки и увидеть свет любви на его лице и ощутить тепло его губ на своих щеках.

Но стоило вспомнить, что этот мальчик стал серьезным замкнутым Джоном, которого она так непостижимо боялась, — и это было уже совсем другое дело. Не было никакой пользы уговаривать себя — она боялась его. Энн знала это по внутренней дрожи, которую ощущала, как только он входил в комнату. Она знала это по напряжению всего тела, по биению пульса даже при воспоминании о том странном и таинственном визите в ее спальню, когда он думал, что она спит.

Ей было любопытно, приходил ли он еще. И часто по ночам она лежала, глядя в темноту, ожидая услышать щелчок открываемой двери. Но если он и приходил, она его больше не видела, и по утрам никто ее не тревожил.

«Чего я жду?» — спросила себя Энн и прогнала этот вопрос: он неизбежно вызывал в ее памяти лицо Вивьен, воодушевленное, трепетное, озаренное светом, который дает только любовь.

Темнело. Деревья в парке сливались с глубокими тенями. Озеро под мрачным небом приобрело цвет расплавленного серебра. Энн повернулась, чтобы войти в дом, и в этот момент дверь гостиной открылась. Чарлз вышел в холл.

— Энн! — воскликнул он. — Я думал, куда вы делись. Я иду искать вас.

— Я вам нужна? — спросила Энн.

— Вы мне всегда нужны, — ответил Чарлз, — но особенно сейчас.

Энн улыбнулась:

— Ну вот я и здесь.

— Вижу. — Он посмотрел на нее оценивающе, оглядев от прелестной головки до красных носков атласных туфель, выглядывающих из-под полы платья. — Полагаю, вы сочли бы за банальность, если бы я сказал, что вы выглядите очень мило.

— О, не бойтесь, что говорите это чересчур часто, — парировала Энн. — Каким бы странным это ни казалось, мне нравится слышать похвалы в свой адрес.

— То есть я должен это понять так, что вы не слышите похвал достаточно часто? — спросил Чарлз. — Дорогая моя, не станьте самонадеянной. Одно из ваших наиболее чарующих качеств — отсутствие самоуверенности.

Он говорил так серьезно, что Энн засмеялась.

— Не думаю, что вы должны беспокоиться, — сказала она. — Вы и Энтони — единственные мужчины в доме, удостаивающие меня комплиментами. Они редки, тем более высоко я их ценю.

— Вы получите столько комплиментов, сколько пожелаете, когда Джон увезет вас в Лондон, — сказал Чарлз. — А когда огромный успех в обществе вскружит вам голову, вы, оглядываясь назад, будете смеяться, вспоминая мои жалкие потуги.

— Откуда такая скромность? — поддразнила Энн.

— Я робею, — сказал Чарлз. — Вот об этом-то я и хочу с вами поговорить. Давайте пойдем в оранжерею, там нам не помешают.

Заинтригованная, Энн пошла с ним.

Оранжерея в Галивере была построена за южной стеной еще во времена Карла II. С тех пор ее расширили, но не испортили: прекрасные пропорции строения и законченная утонченность каждой детали принесли ему славу одного из самых великолепных зданий Галивера. От красоты цветов захватывало дух, а старания леди Мелтон и ее постоянные инструкции садовникам неизменно приводили к одному результату: цветы не уменьшали впечатление от архитектуры, а только подчеркивали ее достоинства. Окна оранжереи располагались прямо над озером, и создавалось впечатление, что корабль из цветов плывет по серебряной воде.

Энн подошла к удобному дивану в алькове, где часто проводила время, взяла одну из многочисленных оранжевых подушек, подложила ее под голову и с комфортом устроилась.

— Что вы хотели сказать мне? — спросила она. — Новости хорошие или плохие?

— Это вам решать, — загадочно сказал Чарлз.

Брови Энн поднялись:

— И они имеют отношение ко мне?

— Самое непосредственное.

И тут Энн вдруг поняла, что Чарлз совсем непохож на себя. Она посмотрела внимательней: впервые с тех пор, как она познакомилась с ним, Чарлз выглядел серьезным, почти мрачным. Она так привыкла к его улыбке, к искоркам в его глазах и слегка насмешливому тону! Энн поняла, что перед ней новый Чарлз, совершенно незнакомый.

— Я хочу сказать вам, — начал Чарлз, — о себе и о Майре.

— Майра! — эхом отозвалась Энн.

Чарлз набрал воздуха в легкие:

— Я прошу разрешения жениться на вашей сестре.

Энн была чересчур изумлена, чтобы что-нибудь сказать. Она могла только ошеломленно взирать на Чарлза. Наконец она воскликнула:

— Но она еще слишком молода!

— Я чувствовал, что вы скажете это, — ответил Чарлз. — Но не выслушаете ли вы меня, Энн? Мне двадцать семь, я на девять лет старше Майры. Я жил, как вы сами, наверное, заметили, ленивой, никчемной жизнью с тех пор, как повзрослел. Очень легко найти извинения для себя, я это знаю, но я выбрал линию наименьшего сопротивления. Люди всегда говорили мне, что я ни на что не гожусь, и я поверил им или по крайней мере не прилагал усилий, чтобы возражать им или развеять их иллюзии. Я мог бы сделать что-нибудь стоящее во время войны, если бы не был ранен почти в самом начале, а потом оказалось невозможным преодолеть медицинские барьеры, чтобы снова начать летать. И я сломался, получая удовольствие от жизни, но в то же время оставаясь таким ленивым и расточительным, каким и хотели меня видеть окружающие. Мне то и дело говорили: «Ты сын своего отца весь с головы до ног: он в своей жизни ни дня честно не трудился» — и качали головами.