Эльхан Мирзоев - Мои останкинские сны и субъективные мысли

• Название: Мои останкинские сны и субъективные мысли
• Автор: Эльхан Мирзоев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Минут пятнадцать наблюдал за ними, снимая все это на скрытую камеру. Конечно, если бы один из них свалился бы — на работе были бы на седьмом небе от счастья иметь такую «картинку». Но я очень сильно молился, чтобы этой «картинки» не было. Когда парни благополучно закончили, спрашиваю у них:

— Вам не страшно так работать?

— Мы уже привыкли, — обыденно сказал один из сварщиков. — Это в начале страшно.

— Но надо же подстраховаться как-нибудь. Техника безопасности всё-таки нужна.

— Да мы не упадём… А вы что — из начальства?

— Нет… А вам зарплату не задерживают?

— Нам четыре месяца не платят… — оживились ребята.

А ведь в будущем здесь будет пентхаус — квартира обычного российского чиновника за пару-тройку миллионов долларов (по 11–19 тысяч долларов за квадратный метр). Или какой-нибудь Бутик-хотель Триумф Палас. Зачем этим парням из Узбекистана зарплата?

Ваня нервно ходил по нашему «штабу» после разговора с пэтэушницей, у которой, видимо, теперь началась новая столичная жизнь.

— Я ей говорю: давай сегодня приезжай вечером к нам в общежитие. Говорю, у меня там койка есть. А она не хочет, сука.

Признался мне, что ещё девственник и ушёл к молдаванкам-маляршам на соседний этаж в поисках женского понимания. Человек он был слишком откровенный в своих помыслах, потому минут через двадцать вернулся ещё более грустный. И стал ломать скамейки, на которых мы иногда дремали.

— Успокойся, Вань. Давай поговорим лучше.

— Все бабы — суки.

— Ну не все… Слушай, Ваня, а что тебе нужно для счастья? — задал я хрестоматийный вопрос.

— Для счастья?

— Ну да. Чтобы считать себя счастливым?

— Честно? — Ваня задумался. — Бутылка пива «Волга» и потрахаться.

Знаю такое пиво. Литровая бутылка вонючей жидкости. Стоила тогда рублей восемь-десять.

— Я серьезно. Это что? Счастье?

— А что ещё нужно? — удивился Ваня.

«Дааа, Кому жемчуг мелок, а кому щи пусты».

— Не будь таким прямолинейным. Тебе потому и девушки не дают. Иди поступи куда-нибудь. Надо выучиться, получить профессию. Будет у тебя и любое пиво, и всё остальное.

— Да нет. У меня регистрации в Москве нету. Здесь могут учиться только москвичи. Остальным запрещено. Или за большие деньги.

— Да ну — ты глупость говоришь? Ты тоже можешь получить образование.

— Нет, я сейчас хочу пиво и потрахаться!

— Но это же не есть счастье. В жизни так много интересного. Ты можешь научиться другому, будешь больше денег зарабатывать. А то так и будешь всю жизнь на стройке работать.

— А что же ты сам здесь работаешь? Иди — делай.

— Я студент. Подрабатываю. А ты же россиянин. Что тебе мешает добиваться в России того, чего добиваются другие.

Ваня думал.

— Во всём Ельцин виноват.

— Почему Ельцин?

— Он же сейчас президент. Это он во всём виноват. Русским не дают нормально жить в России. Это он русских обижает!..

— Ельцин уже не президент давно, дурак. Сейчас Путин президент.

— Путин? Да нет. Но Ельцин все равно главный президент сейчас.

Решил прочесть «коллеге» лекцию про экологию. Это я умею. Лекции.

Про эпоху потребления. Про то, что жадность и понты в конце концов погубят человеческую цивилизацию. Не выдержит бедная Планета-мать нашей ненасытности. Понимаешь, население Вавилона, за всё время расцвета государства произвело меньше бытового экологически вредного мусора, чем жители обычной 9-этажки в Бирюлёво за месяц «жизни». Посчитай, говорю, Ваня, какой объём почвы травит один обычный житель мегаполиса за свою жизнь только пластиком! Во всём современные женщины виноваты: подавай им разноцветный шик, богатство, пресыщенность, коктейли, шезлонги, брендовые тряпки, полуфабрикаты, молочко в пакетиках, батарею банок со «средствами гигиены и чистоты» (может у одной женщины в ванной стоять девять видов шампуня? зачем?), нужные журналы, авто-мыльницы. И мужчины — что им потакают.

Всё это я рассказал Ване. Он внимательно слушал и согласился со мной. Особенно, про вину женщин:

— Вот, суки!

У одних — «пиво и потрахаться», у других — огромный китч-дом и большая-большая иномарка-мыльница… и потрахаться тоже, конечно же.

Пришёл Орузбай и отвёл нас с Ваней на четвертый этаж помочь другому бригадиру. Там оказались и мои знакомые таджики. В углу одной из комнат были сложены мешки с цементом.

— Эти мешки надо перетащить на девятый этаж. По лестнице, — сказал другой прораб.

Я думал — он шутит. Реально думал, что он шутит.

— С этого этажа на девятый? По лестнице?

— Ну, да. Давайте, давайте — начинайте. На каждого по десять мешков.

— Пять этажей? Здесь ведь лифт есть, — показал я на внешний грузовой строительный подъёмник, сесть на который можно было прямо с ещё неготового балкона этой квартиры.

И тут прораб сказал фразу, которой можно было бы ответить на все мои вопросы за эти два дня на стройке:

— Лифтом нельзя. Лифт может сломаться!

Первый и второй мешки с цементом были самые тяжелые. Я даже не смог сразу взвалить их на спину и попросил Ваню мне помочь это сделать. Потом пошло полегче. Но уже подступая к шестому, понял, что, лучше заниматься организацией съёмочного процесса из Останкина. У меня уже тряслись ноги, дыхание тяжёлое. Я весь был покрыт цементной пылью, и ребята-таджики надо мной незлобно посмеивались: «Давай, студент». «Сюда бы некоторых операторов, которые постоянно жалуются на свою тяжелую работу», — думал я, поднимаясь с седьмым мешком. На восьмом мешке уже не по-доброму вспоминал отдыхи Митковой в Санкт-Морице. Девятый отнёс за меня Ваня. Десятый — один из ребят-таджиков.

Ночью видел сон, как работаю на стройке Останкинской башни. Поднимаюсь на верхние этажи по лестнице. На спине у меня вначале мешок цемента, потом какой-то толи огромный диван, толи шкаф. Я почти добрался до верха. Но вдруг оказываюсь опять внизу — мне, якобы, лишь показалось, что добрался до цели. Я чуть не плачу от отчаяния и злости. Но мне надо идти. Почему-то считаю, что мне надо идти. И я иду снова. Как Сизиф. Иду, еле-еле передвигая ноги из-за тяжести. А рядом идёт Орузбай и что-то объясняет мне про телевидение и политику в стране. Смотрю на лицо моего прораба, пытаюсь что-то возражать. И вдруг оказывается, что это и не лицо Орузбая. Нет. Это Кулистиков идёт рядом и спорит со мной. Мне стало очень страшно… И я проснулся. Всё тело ломало от боли в суставах.

«Нет, больше на стройку не пойду».

Миша Сольев хихикал и потирал руки:

— Вот это обязательно надо вставить — где один гастер говорит: «Я русски пльохо знает», — передразнивая одного из рабочих, ёрничал Миша.

Коллег с Итоговой программы интересовали не нарушения элементарных прав, не собачья жизнь рабочих со стройки, не факт массового рабства. Они были рады красивой «картинке», «прикольным синхронам».

— Мы же не про нелегальных мигрантов репортаж делаем, а про то, как строят якобы элитное жилье. Понимаешь, формат другой.

О, да, эти ссылки на формат! Это же наше спасение. Оправдание в профессиональной трусости. Да и чему удивляться — если человек не уважает чужое чувство собственного достоинства, чужую свободу, он и себя не будет уважать. И наоборот — не уважая себя (не путать с высокомерием, чванством и снобизмом, что есть признаки глубокой внутренней несвободы), можно ли увидеть человека в каждом окружающем; если сам раб, то и рабство других для тебя естественно. В Останкино, на НТВ было такое же рабство, только завёрнутое в красивую обёртку. Репортаж вышел в эфир без упоминания названия «Триумф-Палас». После правки генерального директора НТВ Владимира Кулистикова.

Source URL: http://ostankino2013.com/pivo-i-potrahatsja-budni-neorabovladelcheskogo-obshhestva.html

Вербальные герои вербальной оппозиции

Для меня это было очень серьёзно. Наверное, это выглядит глупо, меня, вообще, тянет на глупые поступки. Но я ведь принял решение…

Ради этого я готов был дать взятку и быстро прописаться в Университетском округе Москвы. Уйти с НТВ — зачем мне эта работа: здесь уже всё понятно! — и работать обычным честным агитатором. Ну, например, раздавать листовки у метро, не спать по ночам и мастерить самодельные плакаты, обходить квартиры местных избирателей — бесплатно! Ходить на любые митинги, даже если потом пришлось бы ходить по врачам, или даже лежать в больнице.

Вот сидеть я не хочу. Не то, чтобы страшно — жить в Москве, ездить по этим дорогам, передвигаться по этим улицам, тоже небезопасно: в день в столице умирает по несколько сотен человек, около 500, по разным причинам: только убийств от 7 (по официальной статистике) до 14 человек, суицидов 3–4 (официально, неофициально — в три раза больше). Просто боюсь зря терять время. Время-то уходит. А так — что в тюрьме большой — стране РФ, что — в тюрьме поменьше — конкретной зоне. Одно и то же. Разница — в режиме, в условиях. В формате. Но всё равно страшно за время. Потому уважаю людей, которые не испугались даже небольшой вероятности такой перспективы и пошли на риск. Как Ходорковский, например… Хотя… если соберётся интересная компания — почему же нет?! Ну, например, если Путин с Медведевым будут сидеть в соседней камере…