Леон Островер - Удивительная история, или Повесть о том, как была похищена рукопись Аристотеля и что с ней приключилось

• Название: Удивительная история, или Повесть о том, как была похищена рукопись Аристотеля и что с ней приключилось
• Автор: Леон Островер
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1964

---

— Неужели принес? — спросил Дубельт, напряженно следя за приближающимся офицером.

Вместо ответа Олсуфьев положил на стол рукопись. Серые глаза Дубельта оживились.

— Неужели принес? — повторил он, и в его голосе зазвучали теплые нотки. — Молодец, Олсуфьев! Сегодня же доложу о тебе его величеству! — Ему бросился в глаза книжный знак. — Безбородко! Так ты ее у Александра Григорьевича добыл?

— Никак нет, не у Александра Григорьевича.

— Все еще секреты? Ну, бог с тобой! Важно, что добыл, что услужил своему государю. — Он взял со стола синюю папку, потряс ею в воздухе. — Доклад! Сегодня представлю его на высочайшее усмотрение. Тут и твой шарманщик. Обрадуй крошку… — Он вышел из-за письменного стола, положил руку на плечо Олсуфьева. — Отец этой крошки далеко не ангел, для него убить человека, что для тебя стакан чая выпить, и… любит свою дочь. Помни об этом, Олсуфьев. А теперь — ступай. Завтра зайди ко мне в это же время.

Олсуфьев забыл, что у подъезда его ждет карета, — он вернулся в Зимний дворец пешком.

Дубельт, прежде чем усесться в кресло, вызвал звонком адъютанта.

— Запиши три фамилии. Григорьев Василий Васильевич, Казембек Александр Касимович, Хвольсон Даниил Абрамович. Снаряди трех курьеров, дай каждому по одному адресу — пусть привезут этих господ сюда.

Через час в кабинет входили три человека — цепочкой, один в затылок другому. Впереди Казембек — крупный, рыхлый, с круглой темной бородой, а на лысой голове не то монашеская скуфейка, не то татарская тюбетейка; за ним худощавый Григорьев; последний — Хвольсон, молодой человек лет 28–29, с тонким носом и большим ярким ртом. На всех лицах недоумение и страх.

Дубельт пошел им навстречу, пожал руки.

— Господа, — начал он приветливо, — хорошо, что вы явились сегодня, а не «в любой ближайший день», как я просил передать. Вам сообщили, какая у меня к вам просьба?

— Нет, — хмуро ответил Казембек. — Я сегодня приехал из Казани, в постели лежал, а ваш офицер приказал одеваться и повез сюда.

Дубельт раздраженно позвонил. Явился адъютант.

— Почему не сообщили господам ученым, по какому поводу их приглашают? Почему такую горячку пороли? — спросил он раздраженно. — Взыскать с этих олухов!

После ухода адъютанта, успокоившись, Дубельт продолжал:

— Простите усердных не по разуму служак. Это про них Крылов писал: заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет.

Григорьев и Хвольсон обменялись лукавым взглядом; Казембек хмуро изучал свою правую ладонь.

— Вот какая просьба у меня к вам, господа ориенталисты. Его величеству угодно знать, подлинная ли это рукопись и какова ее ценность. — Он протянул рукопись.

Рукопись переходила по старшинству: сначала ее рассмотрел Казембек, за ним Григорьев, потом Хвольсон. Дубельт следил за учеными. Казембек двигал губами, точно сосал конфету; у Григорьева разрумянилось лицо и напряглись мышцы на худой шее; у Хвольсона задрожали крылья тонкого носа.

— Генерал, — запинаясь, промолвил Казембек. — Откуда у вас эта рукопись? В каталоге аббата Руайе она числится украденной и находящейся в нечестных руках.

Дубельт поморщился и сухо переспросил:

— Какова же ее ценность?

— Ценность?! — ответил Казембек с негодованием. — О какой ценности вы, генерал, говорите? Денежной? Не знаю. Может быть, десять тысяч, а то и все сто. Но разве ее ценность может быть исчислена рублями? Рукопись — звено в золотой цепи развития человеческой мысли.

— И очень важное звено! — подхватил Хвольсон.

— Именно, Даниил Абрамович! — Григорьев вскочил на ноги. — Господин генерал! Доверьте эту рукопись нам. Хотя бы на короткое время. Мы дополним перевод Эль-Хасана.

Поднялся и Дубельт. Он сухо ответил:

— Я доложу государю вашу просьбу, господа. — И протянул руку. — Не смею задерживать вас. Еще раз прошу прощения за грубость моих слишком усердных служак.

8

Ровно в семь к Зимнему дворцу подъехал Дубельт со своим адъютантом Оржевским, известным в литературном Петербурге под кличкой «Дароносец». По своей должности в цензурном комитете Дубельт пользовался услугами этого находчивого и приятного в обхождении жандармского поручика: через него он передавал выговоры редакторам, цензорам и издателям.

От Невы веяло свежестью талого снега. Чистым серебром светились деревья Летнего сада.

Дубельт глянул в высокое небо, вздохнул и направился к подъезду; за ним — Оржевский, размахивая в такт шагам синим сафьяновым портфелем.

Они разделись в гардеробной, поднялись по белой мраморной лестнице, а на полукруглой площадке, где два парных караула семеновцев охраняли подступы к коридорам, Дубельт оправил перед зеркалом мундир и пригладил редкие волосы. Убедившись в том, что рукопись Аристотеля на месте, в портфеле, который поручик держал на весу, начальник III отделения направился строевым шагом в сторону царского кабинета. За ним, нога в ногу, следовал Оржевский, зажимая портфель правым локтем.

Перед Синим залом, где помещались офицеры дежурной роты, Дубельт остановился.

— Поговори-ка с офицерами, узнай подробнее о вчерашней истории, — сказал он поручику на ухо и тем же строевым шагом направился дальше.

Оржевский постоял немного, провожая взглядом удаляющегося начальника, и, переложив портфель в левую руку, правой раскрыл тяжелую дверь.

В Синем зале было серо от табачного дыма. Вдоль стен стояли кожаные диваны. В углу, где два дивана образовали букву «Г», за круглым столом играли в карты. Человек восемь офицеров следили из-за спин сидящих за игрой.

На приветствие жандармского поручика ответили корректно, не обнаруживая, однако, желания вступить в разговор. Оржевский не удивился: он знал, что гвардейцы недолюбливают жандармов.

Не выпуская из рук портфеля, он подсел к поручику фон Тимроту, который, сидя на диване, наблюдал за игрой.

— Весело было вчера? — спросил Оржевский своего соседа.

— Сначала да, — ответил фон Тимрот сухо, — а вот потом…

— Слышал… Бояринов отличился. Но почему он вспылил?

— Пьян был.

Один из игроков поднялся из-за стола.

— Голова трещит, — сказал он.

— Поручик Оржевский, — официальным тоном обратился к жандарму банкомет, — место очистилось. Не угодно ли за четвертую руку сесть?

— Меня могут скоро позвать.

— Вы разве этикета, поручик, не знаете? Вы нужны будете своему патрону ровно через тридцать минут.

Дворцовые порядки Оржевский знал хорошо. В кабинет к императору можно было входить только с пустыми руками. Сначала шел устный доклад, и лишь после него Николай давал разрешение допустить адъютанта или секретаря с портфелем.

— Где наше не пропадало! — лихо ответил Оржевский. — Сдавайте, капитан, а я отлучусь на одну минуту. — Взял под мышку портфель и вышел из комнаты.

Вскоре вернулся, прислонил портфель к спинке дивана.

— Поехали на курьерских! — сказал он и взял со стола уже сданные ему карты.

Игра сразу оживилась; ставки росли. Оживились и стоявшие сзади наблюдатели: каждая удача за круглым столом вызывала гул одобрения, промах — взрыв возмущения.

Явился Олсуфьев. Он увидел жандарма, подошел было к нему, но свернул с полпути и прилег на первый рядом с дверью диван.

— Козлик! — позвал капитан. — Ко мне в долю!

Олсуфьев не откликнулся. Его то знобило, то в жар бросало. Приближалась минута, когда он падет на колени перед царем… Ночью, думая об этой минуте, он был уверен, что нужные, горячие и убедительные слова появятся сами собой, а вот сейчас, когда маленькая стрелка на часах неумолимо приближалась к цифре «8», исчезли даже те слова, которые были заранее подготовлены…

— Поручика Оржевского в приемную! — плацпарадным голосом объявил камер-лакей, появившийся в дверях.

Оржевский бросил карты на стол, сгреб свои деньги, вытер руки платком и, взяв портфель с дивана, поспешил в приемную.

Там уже ждал его Дубельт.

— Мог бы поторопиться, — сказал он укоризненно, принимая портфель из рук раскрасневшегося поручика.

Дубельт вернулся в царский кабинет.

— Ваше величество, вот рукопись, — сказал он, подойдя к письменному столу.

Он раскрыл портфель, пошарил в нем рукой и… обмер. Его лицо окаменело, в глазах застыл такой ужас, словно рука его угодила в пасть тигра.

Николай понял, что рукописи в портфеле нет, но в это мгновение его больше занимал Дубельт, чем рукопись. Император Николай старался внушить страх всем, с кем сталкивался по делу, но такого глубокого, беспредельного страха он еще не видел ни в чьих глазах.

— Что случилось? — спросил он после долгого молчания.

Придя в себя, Дубельт еще раз проверил содержимое портфеля — рукописи не было.

— Вчерашнее происшествие, видимо, разволновало меня больше, чем я предполагал, и в волнении я забыл положить рукопись в портфель.