Юрий Давыдов - И попал Дементий в чужие края…

• Название: И попал Дементий в чужие края…
• Автор: Юрий Давыдов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1964

Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения и странствия Дементия Цикулина из деревни Ловцы, Рязанской губернии, российского подданного, персидского пленника и британского матроса, который ходил вкруг Индии, бывал в Африке и в Южной Америке, не единожды экватор пересекал и выказал себя отменным моряком, к корабельной службе весьма способным.

---

«Смотр» длился не дольше минуты, кто-то из матросов отвечал, что «Королевский гриф» уходит завтра-послезавтра, Наполеон вяло кивнул, и кавалькада пустилась дальше.

5. Неожиданная перемена курса

Остров Св. Елены принес одни разочарования капитану Гривсу: Бонапарта лицезреть не удостоился, а с адмиральского корабля «Сэр Гудзон» получил пакет, который предпочел бы не получать. Если б не этот пакет, капитан был бы в Англии месяца два, два с лишком спустя. Но теперь…

Проклиная морских лордов, офицеры «Королевского грифа» смекали, однако, в чем дело. По-ли-ти-ка, разрази ее гром. Вот и вали теперь на другую сторону Атлантики. В Колумбии, говорят, Симон Боливар провозгласил республику, а эти грубияны янки уже подумывают о Южной Америке. Что ж, стоит напомнить им, что есть на свете Англия, пусть-ка не очень-то заносятся эти неотесанные янки. Есть на свете Англия, она невелика, но «кораблями своими обнимает мир», да так, что только косточки похрустывают. «Правь, Британия!» Флот твой в наличии, флот в готовности, флот действует.

Триста морских бродяг с «Королевского грифа» спят и видят родину? Ничего с ними не станется, пусть-ка плывут в Пуэрто-Коломбию и всей мощью семидесяти четырех пушек свидетельствуют на берегах, открытых Колумбом, что права английских негоциантов и промышленников имеют весьма внушительную поддержку.

А Дементий Цикулин, россиянин Дёмка, не чаявший, как добраться в деревню Ловцы? Кому об нем тужить? Разве что в Ловцах, под соломенной кровлей, мать поплачет или братья, идучи с покоса, перемолвятся: «Пропал, дескать, наш меньшой, совсем пропал!» А то, может, вздохнет за веретеном у лучины желанная Дарьюшка, с которой обещал он повенчаться. И уж не знает, верно, ловцовский попик, как его и поминать, Дементия-то: то ли за здравие, то ли за упокой. Да и как знать, коли нет о нем ни слуху ни духу вот уж больше десятка лет… Ну делать нечего, жизнь прожить — не поле перейти. Слушай, матрос Дементий, команду, взбегай по вантам на грот-мачту, работай у помпы да палубу драй.

Экватор проскочили близ острова Св. Павла; сокращая путь, не заглядывали ни в Кайенну, ни в Парамарибо, ни в устье Ориноко, напрямки взяли к Порт-оф-Спейн.

А там отдохнули малость, слушая в тавернах задорные калипсо — народные песенки, которые так бойко пели пригожие и статные тринидадские креолки. Оставили Тринидад, и вот уж Карибское море.

Акулы гнались за «Грифом», вспарывая треугольными плавниками кипень волн, проносились пироги славных антильских мореходов, и бамбуковой флейтой свистал ветер. И видел Дементий коралловые рифы, олушей да крачек, полуденный блеск карибского неба, как все это видывал некогда его соотечественник Василий Баранщиков.[1]

Капитан правил вдоль берегов Венесуэлы. В приморских городках ослепительно вспыхивали кресты на часовнях времен Христофора Колумба, а когда забирали мористее, кивали Дементию пальмы Малых Антильских островов.

За мысом Гальинас зажелтели дюны. Среди дюн лепились рыбачьи хижины. В уютных приманчивых гаванях белели строения Санта-Марии и Сьенанги. За Сьенангой картинно вставали горы со звучным, как кастаньеты, именем: Сьерра-Невада-да-Санта-Марта. А дальше, к западу, был Пуэрто-Ко-ломбия. Красивый, черт побери, город!

«Королевский гриф», дожидаясь лоцмана, лег в дрейф. Боцман Пит подтолкнул локтем Дементия:

— Вот, сынок, стукнули гвоздь по шляпке!

Понимай, значит, так: попали в точку. И Дементий. к собственному удивлению, ощутил вдруг нечто похожее на гордость: должно быть, и самые знатные из российских мореходцев не бывали в этих краях.

6. Скоро ли?

Карета пестрая, как пасхальные яйца. Колеса у нее красные, подножка желтая, половина кузова коричневая, а половина черная. И на дверцах золоченый королевский герб. Не простая карета — почтовая.

Лошади жмут махом, возница кнутом щелкает, как из пистолета. Восемь миль отлупят, тут и подстава, свежих запрягают. Затрубит почтарь в звонкий рожок, поехали дальше.

Езда на почтовых кусается, по пяти-то пенсов за милю не пустяковина, но зато куда скорее в Лондоне будешь, нежели на «комодоре». И почему это англичане морским чином простые пассажирские кареты наградили?..

Дементия, хоть и платил он наравне со всеми, умостили на крыше, где тюки с почтой. Ладно, пусть так. Оно, может, и лучше — дышать вольготнее, смотри куда хошь — на пастбища и дубравы, на кирпичные усадьбы и придорожные гостиницы с затейливыми вывесками. А вправо глянешь, нет-нет да и мелькнет седоватое море, плюнет дымом высокая труба пароходика. Так вот она какая! Вот она, родина добряка Пита, веселого капитана Гривса, всех тех ребят-моряков, с которыми подружился ловцовский крестьянин за долгое плавание.

В Плимуте устроили они Дементию проводы. Хорошие проводы! Гульнули честной компанией в «публикусе» — так, что ли, зовут англичане трактиры свои? Принимали там учтиво, музыка играла, и ребята, покамест не захмелели, очень даже благородно танцевали с девицами. А старый боцман Пит обнимал Дементия, говорил, чтоб оставался в Плимуте: «Жить будем, как отец с сыном». Дементий крутил головой, отирал слезу.

Капитан Гривс выдал ему свидетельство-патент по всей форме. Так и так, под моей, дескать, командой Дементий Цикулин, российский подданный, ходил вокруг Индии, не однажды экватор пересекал, и в Африке побывал, и в Южной Америке, в океанах выказал себя отменным матросом, к корабельной службе весьма способным.

С такой бумагой, с сундучком, подарком старика Пита, с кожаным кошельком, припрятанным за пазухой, и поспешал теперь Дементий Цикулин в знаменитый город Лондон.

От лондонского многолюдства зарябило у него в глазах. Ходить бы Дементию по стритам, толкаться б в лавках, где торгуют всем, что ни есть на свете, услаждаться б ему портером в «публикусах», а он нет — он торчит в доме русского консула господина Дубачевского.

— Ваше благородие! Андрей Яковлевич, батюшка, скоро ли?

Дубачевский улыбался:

— Терпи, больше терпел. С Германом Николаевичем отправлю.

Терпел. Ждал.

А купец Герман Николаевич, человек серьезный, дела делал, уговаривался о поставке строевого леса.

Поздней осенью 1821 года контракт был наконец подписан, и Дементий, чуть помня себя от радости, перебрался с Германом Николаевичем на судно. Морем пришли они в устье Эльбы, в Гамбург, потом сухопутьем, наезженным трактом подались к Риге, к русской границе.

Дорогою Герман Николаевич, пухлый, неторопливый, гладко выбритый, ровным голосом расспрашивал Дементия об его приключениях. Слушал, прикрывая глаза, сложив руки на животе, попыхивал сигарой. Слушал и думал: случись подобное не с российским простолюдином, а с европейцем, непременно бы новый Дефо нашелся и написал бы завлекательный роман…

А Дементия нетерпение мучило. Вон на дворе-то пора уже зимняя. Но какая, прости господи, зима в городе прусском Берлине? Не зима — гнилая мокрень. Поди попробуй-ка четырнадцатый год кряду — ни снежинки, ни морозца… Ей-ей, ничего так не жаждал Дементий, как увидеть льняные дымы над заснеженными кровлями.

Примечания

1

О необычайных похождениях Василия Баранщикова смотри «Мир приключений» № 7, 1961 г., повесть «Забытые путешественники».