Михаил Емцев - Только четыре дня

• Название: Только четыре дня
• Автор: Михаил Емцев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 1965

---

— Но ведь прошло уже столько времени… — робко заметил он, — и…

Второв не докончил свою мысль: Рита неожиданно грозно взглянула на него, и он вновь ощутил странную силу ее отрешенного взгляда.

— Все началось с нее, с ампулы, и если б я могла предвидеть! — говорила она как во сне. — Предвидеть, видеть, любить, ненавидеть… Если бы я могла не видеть этих рук, они струятся и осыпаются, как песок, но это не тот речной или морской песок, сладкий песок, где мы загорали вместе. Это страшный песок, за которым взрыв, и больше ничего. Все разметано, разнесено, и вот я сижу здесь и разговариваю с вами о том о сем…

«Сумасшедшая! Типичный случай маниакального бреда», — подумал Второв.

Наступило тягостное молчание. Женщина, казалось, совсем успокоилась и равнодушно глядела в окно.

«Она удивительно быстро умеет переключаться. Вновь унеслась в космические дали. Ну и денек у меня! Ибо сказано: понедельник — день тяжелый. Правда, сегодня не понедельник — вторник. Чего же она теперь молчит? Глупость какая-то. Как всегда трудно с женщинами — своенравный парод. А глаза у нее приятные».

— Может, вы не хотите объясняться со мной, новым для вас человеком? Тогда пойдемте к Филиппу Савельичу, он нас выслушает.

— Нет. Зачем? — Рита Самойловна говорила очень спокойно, чуть хрипловатым голосом курильщицы. — Вся беда в том, что я ничего больше не могу рассказать. Вот и все… Ровным счетом ничего.

Она поднялась и ушла, не обернувшись и не попрощавшись.

— Постойте! — крикнул Второв. — Что же мне делать с этим письмом?

— Что хотите.

Дверь закрылась без стука, но довольно стремительно. Второв разволновался. Поведение Риты Самойловны было вызывающе бессмысленным. Он решил пойти к директору.

Когда Второв рассказал о письме из Комитета, Филипп забеспокоился.

— Черт возьми, могут быть неприятности. Заказчик-то больно задиристый. Знаешь, как с ним связываться? А что же Рита говорит? Впрочем, ладно, по дороге расскажешь. Пора домой.

… Директор уверенно вел вертолет. Они плыли над темно-синей вечерней землей, осыпанной кое-где золотыми точечками света. Второв рассматривал Филиппа сбоку.

«Студентом он казался крупнее. Совсем высох за эти десять лет. Маленький озабоченный лоб тревожно насуплен. Любят люди власть, и чем меньше человечек, тем большая власть ему нужна».

— Слушай, Филипп, что с этой Ритой Самойловной? Она произвела на меня впечатление помешанной. Все время рассказывала о том, как погиб Кузовкин, и больше ни одного слова я не смог из нее вытянуть. Так и ушла.

— Да, да, — забеспокоился Филипп, — мне говорили, что она вроде слегка помешалась после гибели старика. Совсем больной человек. Надеялись, что время ее подлечит, но, кажется, наши прогнозы не оправдываются. Придется взяться за ее лечение по-настоящему… Должен признаться тебе, что положение у меня нелегкое. Хозяйство после Кузовкина мне досталось сложное и в ужасном беспорядке.

— Я уже заметил. В маленькой лаборатории такое разнотемье, такой разброс в исследованиях, что непонятно, как можно руководить и направлять эту разношерстную орду. Тут и физики, и техники, и химики, и кто угодно.

— Аполлон был дьявольски талантлив. — сказал Филипп, — он умел из ничего сделать что-то вкусное.

— Знаю я, — отмахнулся Второв, — академик с эклектическим уклоном! Политехника в исследованиях хороша в начальной стадии, а затем продвижение вперед возможно только при концентрации больших сил на очень узком фронте исследований. Сила исследовательского давления должна измеряться тысячами тонн. На меньших величинах в наши дни далеко не уедешь. Только очень сильное давление! Тогда возможен успех.

— Ты уверен? — Филипп, не поворачивая головы, скосил глаза на Второва.

— В чем можно быть уверенным? Природа хитра, хотя и не зловредна. — Второв смотрел в окно, где над синей мглой брезжило ржавое зарево огней. Москва была уже близка. — Истина представляется мне сверхпрочным материалом, разрушить который можно, только сосредоточив огромные усилия на очень маленькой площади.

— А стоит ли разрушать истину?

— Познание идет дорогой развалин. Анализ — суть расчленение.

— Из развалин вырастают новые здания. Но шутки в сторону. Что будем делать с письмом из Комитета?

— Ты директор.

— Я директор и поэтому поручаю тебе это деликатное дело. Письмо и аннотация отчета должны быть направлены в Комитет не позднее следующей недели.

Второв не ответил. Становилось все светлее. Профиль Филиппа, казалось, был вырезан из жести. Москва подмигивала и улыбалась гирляндами огней. Они находились уже в пределах третьей зеленой зоны.

— Давай, Филипп, договоримся с самого начала…

Директор молчал. Третьей в этом вертолете сидела неприязнь, она еще не мешала дышать, но занимала много места. У нее были злые глаза, она молчала, но взгляд ее чувствовали оба.

— Давай договоримся, Филипп, что будем работать, а не командовать.

И, помолчав, сухо отрезал:

— Я еще не принял дела, и у меня есть время подумать.

— Ты меня неправильно понял. — Старуха неприязнь улепетнула через закрытую дверь, в кабине стало свободнее. — Это прозвучало совсем не так, как я того хотел. В потенции это была безобидная шутка.

— Потенции, как правило, невидимы для постороннего глаза, их могут оценить только те, кто ими обладает.

Прощаются они тепло, почти дружески. Дальше Второв поедет обычным транспортом. От Химок идет метро.

Дома Второв прежде всего прочел письмо от жены. Через несколько минут он вышел из своей комнаты с распечатанным конвертом.

— Мама, она приедет на этой неделе.

Мать осторожна, мать чутка. Она накрывает на стол, ее руки и голова заняты, она не торопится откликнуться на новость.

— Да? — Это не вопрос, но и не удивление. Скорее, эхо.

— Ты представляешь? — Он криво улыбается, но глаза веселые.

— Ты рад?

Мать никогда не простит невестке, оставившей ее сына, но она сделает все, чтобы ему было хорошо.

Второв пожимает плечами. Он не знает, он никогда не мог разобраться в этом проклятом вопросе.

— Тебе нужна жена. Тебе уже тридцать пять. Я только не уверена…

Второв смотрит на мать.

— Что это должна быть именно Вера, — с трудом договаривает она.

Невестке нет прощения, она должна нести кару, но и сын… Очень трудно быть объективной и справедливой.

— Пятьдесят процентов вины лежит на тебе.

Второв опускает взгляд в тарелку. Таковы они, женщины: думают изменить мир голыми руками.

— Нет, двадцать пять, — говорит он.

— Не шути, мой мальчик, не смейся. Ты очень плохой муж. Ты не держал жену в руках, ты просто позволял ей существовать рядом с собой.

— Это, по-моему, истинная интеллигентность.

— Ты плохо знаешь женщин.

— С нас слишком большой спрос. Мы должны знать языки, математику, химию, астрономию, политэкономию и женщин тоже. Я считаю, что программа несколько перегружена.

— Может быть, но это жизнь.

— Да, ты права. Но все же я хотел бы кое-что исключить из своей жизни.

— Что же?

— Избыточную информацию. Бесполезное знание существа женской натуры.

Мать вздыхает.

— Не думаю, чтобы это было бесполезно. В общем, смотри сам. Все мужчины так самонадеянны.

Мать уходит, а он остается. Она уходит, чтобы набрать силы для новой атаки. Она возвращается и приносит слоеные хрустики.

Эти нежные спирали из подрумяненного теста автоматически переводят стрелку времени назад, в детство. Второв улыбается и запускает руку в вазу.

— Будет серьезный разговор, мама? — Да, сынок.

— О чем?

— О тебе.

— Тема выбрана не совсем удачно. Разработка указанного направления малоперспективна.

— Возможно, но… оставим шутки. Что ты думаешь делать с Вероникой?

Второв поморщился.

— Как — что? Встретимся, поговорим, обменяемся впечатлениями, и, пожалуй, все.

Мать поджала губы и посмотрела в окно.

— Слушай, Саша, так это продолжаться не может. Уже прошло пять лет с того момента, как эта женщина оставила тебя. Она бросила тебя ради легкой жизни…

— Прости меня, мать, — торопливо перебил ее Второв, — мы еще с ней не разведены, давай будем говорить о ней уважительно. Да и не знаем мы, насколько легка ее жизнь. А кроме того, заочно осудить человека, ты сама понимаешь, просто нехорошо.

Наступило долгое молчание.

«Какой тяжелый и неприятный разговор! Кому это нужно? Почему люди должны мучить друг друга?»

Но мать решила довести свое расследование до конца. Она еще плотнее сжала губы.

— Я имею право говорить так, как я говорю, — сказала она упрямо.

— Ну хорошо, хорошо, мама…

— Видишь ли, Саша, возможно, что ты ее еще любишь, даже наверное так это и есть, иначе какой нормальный мужчина позволит водить себя за нос так долго…