Виталий Вавикин - Здесь похоронен «Я» (Мой рыжий электронный Иисус)

• Название: Здесь похоронен «Я» (Мой рыжий электронный Иисус)
• Автор: Виталий Вавикин
• Жанр: Научная Фантастика

Да. Вот так вот все и бывает. Пишешь историю, планируешь судьбы, а потом появляется один персонаж, который не хочет погибнуть в лифте и все нужно начинать сначала. Потому что он меняет историю. Твою историю. И уравнение становится неверным. Его стройность рушится, и нужно срочно что-то менять, дабы одна Великая Формула не потеряла свою актуальность из-за крохотной нестыковки. Видишь, как девушка сидит перед зеркалом и расчесывает волосы? Да. И вроде бы ничего не изменилось, но тот, кто должен был прийти, уже не придет. Они не займутся любовью. Не отправят своего ребенка в школу. Их жизнь никогда не случится, и вследствие этого не произойдут и сотни других жизней. Судьба меняется, и ты уже ничего не можешь вернуть в прежнее русло. Бесконечное уравнение с одним неизвестным…

Видишь, как все бывает?! Никто не безупречен. Даже ты – Борк, управляющий этим миром, собирающий информацию миллиардов киндридов. Электронный бог. Беспристрастный судья. Доктор страданий и наслаждений, счастья и печалей, любви и ненависти…

Кто поможет тебе уравновесить Великую Формулу Жизни?

---

– Я знаю, – Квое закрыла глаза. «Ненавижу тебя, Белинджер!» – подумала она, облизывая сухие губы. «Мы никогда не ругаемся, просто смотрим друг другу в глаза и тихо ненавидим». «И о ком это ты, а?». «Не знаю. Может это мое подсознательное стремление к мазохизму?». «Или мое, – Квое улыбнулась. – Надеюсь, Пэм понравились розы. Надеюсь, понравились…».

* * *

Белинджер выпил чашку кофе, поцеловал Пэм в щеку и вышел на улицу. Серебристый флайер Квое стоял у обочины.

– Бурная ночь? – спросила она.

– Дурные сны, – буркнул Белинджер. Он закурил. Флайер взмыл в небо.

– Кейн хочет, чтобы мы понаблюдали за парнем из лифта, – сказала Квое, вписываясь в плотный автомобильный поток.

– Так ты все-таки пела ему колыбельную?

– Нет.

– Вернее верного! – заявил киндрид Белинджера с заднего сиденья.

– Попроси его заткнуться, – скривилась Квое.

– Так что там с парнем из лифта? – спросил Белинджер.

– Просто наблюдение.

– Как с Лебоном?

– Пока нет.

– Скажи, – Белинджер затянулся, наблюдая, как разгорается сигарета. – Там, с Лебоном, что ты чувствовала, когда нажимала на курок?

– Ничего.

– А если бы это был я?

– Ничего.

– Я так почему-то и подумал.

– Так тебе это сегодня снилось?

– Мне снилось, что я женат.

– На Пэм?

– На тебе. – Белинджер открыл пепельницу.

– А ты бы выстрелил? – спросила Квое.

– В Лебона?

– В меня.

– Нет.

– Почему?

– Лучше придушил бы своими руками.

– Вот как?!

– А ты как хотела?

– Не знаю.

– Обиделась?

– Нет.

– Хочешь, спою тебе колыбельную?

– Лучше придуши.

– А Кейн?

– А что Кейн?

– В него бы выстрелила?

– Лучше бы придушила. – Квое обернулась, посмотрела на своего киндрида и заставила себя улыбнуться.

* * *

Файоли Лебон шла по кленовой аллее, вспоминая о том, каким это место было летом. Солнце приятно согревало, и в кронах пели птицы… Но теперь здесь был только снег. Персибал ушел, и вместе с ним, казалось, ушло все тепло этого мира. Ничего не осталось. Как холодильник, в котором нет продуктов – только лед, и то, если вы не забыли оплатить счета за электричество… Файоли забыла. Забыла обо всем, кроме тех, кто забрал у нее мужа. Она вошла в холодную квартиру. Пальто было старым и грязным. Не снимая его, она села на скрипучий диван. Они любили эту квартиру. Любили эту мебель. Она и Персибал.

– Почему? – в тысяча первый раз спросила она своего киндрида. И в тысяча первый раз он сказал, что не хотел оставлять ее. Сказал голосом Персибала. Изобразил боль на лице Персибала. – Я люблю тебя, – прошептала Файоли. Темные глаза смотрели на нее с лица робота. Как же хотелось к нему прикоснуться! Как же хотелось вздрогнуть и, потянувшись, понять, что это всего лишь сон. Но стоило только протянуть руку, и робот снова становился роботом. Лишь голос оставался неизменным. Голос Персибала. Он подчинил себе киндрида. Он стал единственным. Ни матери, ни отца, ни предков. – Я всегда была одинокой, – сказала Файоли.

– Я всегда любил тебя, – сказал ей киндрид-Персибал.

– Только ты.

– Только я… – Файоли закрыла глаза. Невидимый поцелуй застыл на губах. Несуществующий поцелуй. Он пришел из теплой памяти в ледяную мглу настоящего.

– Это безумие, – Файоли заплакала. Тихо. Без слез. Думала, что плачет, но на самом деле просто сидела на диване, закрыв глаза, и раскачивалась взад-вперед. – Безумие. – Поцелуй повторился. И еще один. И еще. Они занимались любовью на этом диване. Занимались в прошлом, но сейчас прошлое было таким же настоящим, как зима за окном. Только прошлое. Только воспоминания. Только боль, от которой нигде невозможно было скрыться. И робот. Робот с лицом Персибала, который не позволяет забыть. – Отпусти меня! – взмолилась Файоли. Лицо исчезло. Мороз, тишина, одиночество. – Нет! Не уходи! – Файоли нервно заломила руки. Это неизбежность – любить жизнь и знать, что не можешь жить. «Если бы Персибал был рядом! Нет! Персибал мертв. Но вот ведь он! Всего лишь память. Проклятый робот! Нет! Не ты! Прости меня! Прости! Прости!». В дверь постучали. Файоли заставила себя подняться и пошла открывать. Никого. Значит, она уже сходит с ума. Странно как-то. Становиться безумцем и чувствовать это. Понимать это. Кто-то сказал, что сумасшедшие не понимают, что они сумасшедшие. А если понимают? Значит, все слова – это ошибка? Заблуждение? Но почему же тогда не проходит боль? Почему лишь становится сильнее, но не настолько, чтобы терпеть ее стало невыносимо. Словно кара кого-то свыше. – Что же это?! – спросила Файоли киндрида.

– Не оставляй меня! – сказал Персибал.

– Ты умер!

– Я жив.

– Ты умер для всех!

– Кроме тебя!

– Да, – Файоли снова заплакала без слез. Всего лишь робот. Всего лишь иллюзия.

– Мы можем снова быть вместе.

– Как?!

– Стать одним целым. Здесь. В этом разуме.

– Они убили тебя!

– Я любил жизнь.

– Они убили меня!

– Еще нет.

– Я не хочу умирать!

– Знаю… – И так было каждый день.

* * *

– Как думаешь, – спросила Квое Белинджера, – кто я по жизни: змея или мышь?

– Человек, – буркнул он. Она кивнула и вышла из флайера. Белинджер смотрел, как она идет. Как раскачиваются ее бедра, вздрагивают плечи…

– Оставь ты ее, – сказал ему киндрид голосом отца.

– Уже оставил, – сказал Белинджер.

– Я же вижу, – старик-робот вздохнул.

– Что ты видишь? – спросил Белинджер.

– Все.

Квое вернулась, принеся два кофе и пакет с пончиками.

– В следующий раз идти тебе! – сказала она. Белинджер кивнул. – Что-то случилось?

– Нет. – Квое обернулась и посмотрела на двух роботов.

– Снова разговаривал с отцом?

– Угу.

– И что он сказал?

– Что Пэм хорошая девушка.

– К тому же молодая. – Квое вспомнила Кейна. – Думаю, тебе должно это льстить.

– Несомненно.

– Вот именно!

– Страсть, темперамент.

– А я о чем?!

– Вчера она сказала, что знает пару таких грязных штучек, что даже в старости я не смогу устоять перед этим.

– Вот-вот!

– Не злись.

– Не злюсь. Я просто рада.

– За меня?

– Ну, не за Пэм же!

– Вот как?

– Конечно. Как представлю ее в постели со стариком, даже жалко становится бедную девочку.

– Так я старик?!

– Не злись.

– Не злюсь. Я просто рад.

– Да ты что?!

– Конечно. Только представь, какой старухой была бы Пэм, если бы ей сейчас было тридцать семь?!

– Я не старуха!

– Я знаю.

– Знаешь?

– Ну, да. Для меня… То есть… – Белинджер замялся, взял кофе и пожаловался, что оно почти уже остыло. Квое согласно кивнула.

– И пончики.

– И пончики. – Они замолчали. Старики-киндриды на заднем сиденье, тяжело вздохнули и покачали седыми головами.

* * *

Отчет был странным. Кейн закурил и налил себе выпить. Подняв дело годичной давности, он еще раз уточнил имя исполнителя. Квое. Да. Он всегда знал это, но отчет говорил обратное. Персибал, вдова, Белинджер… У Борка всегда свое видение жизни, и гильотина может нависнуть над каждым. Даже над ним. Кейн посмотрел на своего киндрида. Знать правду и жить с этим – намного сложнее, чем состариться и умереть в неведении. Теория Прасла. Теория мыслителя. Он пытался оптимизировать этот мир, изменить его к лучшему, но вместо этого погиб от яда, разгневанной супруги, узнавшей о внебрачных детях мужа. Вот такая вот ирония. И никому ничего не объяснишь. По крайней мере, Борку уж точно. Он управляет этим миром, собирает информацию миллиардов киндридов и выносит свои приговоры. Электронный бог. Беспристрастный судья. Доктор страданий и наслаждений, счастья и печалей, любви и ненависти. Может быть, – подумал Кейн, – Борк давно спятил, но кто сможет узнать об этом, ведь мир все еще вертится?! Жизнь продолжается. Жизнь становится лучше. А значит все то, что было прежде, должно было быть, и глупо сомневаться в этом. Тысячи людей погибнут во имя жизни миллионов. Миллионы сгинут в страданиях, даровав счастье миллиардам. И так до бесконечности. Сложная математическая формула, стремящаяся к совершенству. И никакого хаоса. Никаких ошибок. И уж точно никаких сомнений… Кейн снова перечитал отчет. Вариант первый: вдова Лебон сходит с ума и убивает виновного в смерти супруга агента Белинджера. Вариант второй: агент Квое спасает агента Белинджера, и вместе они сбегают за дальние границы. Вариант третий: агент Белинджер подает в отставку и живет с девушкой по имени Пэм долго и счастливо. Кейн закурил еще одну сигарету…

– Почему ты соврала мне? – спросил он Квое вечером.

– Соврала о чем? – спросила она, усаживаясь в кресло.

– О том, кто был исполнителем в деле Лебона.

– Я не соврала, – она выдержала тяжелый взгляд Кейна. Мышь всегда отворачивается, когда врет. – Можешь просмотреть отчет моего киндрида, – сказала Квое.

– Я не всесилен.