Моррис Ренек - Сиам Майами

• Название: Сиам Майами
• Автор: Моррис Ренек
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00063-4

Роман Морриса Ренека «Сиам Майами» приоткрывает тайны шоу-бизнеса. Это история молодой талантливой певицы Сиам Майами, ее нелегкого восхождения на вершину успеха, падений, разочарований, предательств и внезапной всепоглощающей страсти к своему менеджеру. Встреча Сиам Майами с Барни и помогла ей выстоять, обрести славу и любовь.

---

После ее тирады установилась тишина. Вежливо помедлив, Барни встал и пожелал матери Сиам спокойной ночи. Мать вопреки всему вызывала у него симпатию. Ему захотелось выразить свои чувства. Он подошел к ней и еще раз пожелал спокойной ночи, только более ласковым тоном, однако нервное дрожание ее век подсказало ему, что он допустил оплошность.

Он побрел наверх, предоставив Сиам самой разбираться с матерью и недоумевая, в чем состояла его ошибка. После его ухода в кабинете еще долго стояла тишина.

Мать уселась в кресло, полная решимости не заниматься такими прозаическими делами, как мытье посуды, пусть ей и стремилась помочь в этом дочь. Она упрямо оперлась локтями о стол, дожидаясь, чтобы Сиам снова села. Потом мать немного подалась вперед и высказалась:

— Некоторые из них совсем не похожи на евреев.

— Господи, мама! — Сиам сморщилась от огорчения. — Ты только что вела себя с таким благородством! Я чуть не разрыдалась от гордости за тебя.

— Помнишь Кей Пил? — В голосе матери проскальзывала тревога.

— Я наслаждалась! — гнула свое Сиам. — Ты казалась мне настоящей матерью, а не олицетворением того, что называется прописными истинами.

— Ты знаешь, что стало с Кей Пил?

— Что же с ней стало? — Сиам решила, что мать предлагает ей перейти на легкую беседу, чтобы сгладить возникшую неловкость.

— Она вышла в Чикаго за еврея. Семейство Пил ничего не имело против него лично. Он занимал очень высокое положение в рекламном бизнесе. Однако они не могли не страдать.

— Сочувствую. — Сиам осталась безмятежной. — Но они страдают из-за собственного безумия. Ведь они не правы.

— А Альберта Твайнинг?

Сиам отказывалась принимать навязанную ей игру.

— Альберта — помнишь ее роскошные светлые волосы? — не только вышла за еврея, но и приняла его веру. Теперь она развелась, но так и осталась иудейкой.

Сиам изо всех сил старалась сохранить улыбку.

— Он не собирается склонить тебя в свою веру? Он не соби… — Мать требовала ответа.

— Ему все равно, лишь бы я вовремя посещала туалет и салютовала национальному флагу.

— Ты не принимаешь меня всерьез? — Мать была изумлена ее нахальством.

— Прости, мама. Возможно, ты говоришь очень серьезно, Но я могу относиться к этому только как к шутке.

— Если он не собирается обращать тебя в свою религию, то во что же он верит?

— Он верит в меня.

— Да, это видно по тому, как ты его защищаешь.

— Тебе хочется, чтобы я вспылила, как ребенок, и прочла тебе нотацию? Не будет этого! Я буду относиться к твоим глупым вопросам насмешливо, пускай мне хочется лезть от них на стену.

Мать зашла с другого боку:

— Где ты с ним встретилась?

— Он занимался собственным делом.

— Вот видишь! — Мать старалась сохранять объективность. — Это очень по-еврейски.

— Торговать на пляже мороженым?

— Я спрашиваю тебя ради твоего же блага. В мое время девушки выходили за юношей своего круга, и все были счастливы.

— Да, а сами только и ждали, чтобы вцепиться друг другу в глотку.

— Ты отвергаешь все, что мы для тебя сделали.

— Не отвергаю. Просто мне виднее, чем тебе, кто относится к моему кругу.

— Разве ты не помнишь то счастливое время, когда мы жили дружной семьей?

— Конечно, помню! Этого я никогда не забуду. И не хочу забывать.

— Сколько милых молодых людей серьезно ухаживали за тобой! А ты их всех распугала. Чего я не могу понять, так это твоих требований.

— Простейшие требования: все те молодые люди мне не нравились.

— Это не объяснение.

— В некоторых меня пугала претензия на прямоту, которая, увы, вовсе не была их сильным местом. Они только притворялись прямодушными, а на самом деле, как нам обеим известно, были просто беспомощными. Я бы перестала уважать себя, если бы согласилась жить с подобным пустоголовым и вдобавок тщеславным типом. Мне не хотелось, чтобы моя личная жизнь превращалась в грязную возню в потемках.

— Ты грешишь и всегда грешила прямолинейностью. Если тебе что-то нравилось, тебя было не оттащить, а если не нравилось, то тебя невозможно было переубедить.

— Ты настаиваешь на том, что между мной и Барни существуют различия, но это не так. Мама, я буду просто счастлива, если он предложит мне стать его женой.

— Не знала, что это зашло так далеко.

— Мама, я с ним сплю.

— Тебе не следовало мне этого говорить!

Сиам вскочила, вся дрожа.

— Сплю и наслаждаюсь этим!

— Вот видишь! — Мать встала, подчеркивая свою правоту. — В этом и состоит сила евреев.

Сиам побежала вверх по лестнице, вся в слезах.

— Ты будешь ночевать внизу, юная леди, — сказала ей вслед мать, прежде чем удалиться в свою собственную комнату по соседству с кухней.

Сиам послушно спустилась.

Поздно ночью Барни услышал скрип двери. Он не мог разглядеть посетителя. Потом к нему прикоснулась голая нога Сиам.

— На рассвете нам надо сматываться, — решительно зашептала она. — Здесь я задыхаюсь. Ни крошки не съем больше в этом доме!

— Ты была великолепна.

— Ты все слышал? — Она опустилась на колени перед кроватью.

— Не мог не услышать. — Он освободил для нее местечко. — Напрасно ты выложила ей все как есть.

— Пришлось, — сказала она, забираясь к нему в постель. — Как она сумела так замкнуться? А ведь ты заметил, каким славным человеком она иногда бывает! Теперь я жалею, что сюда приехала. Ты плохо меня обнимаешь, — сварливо добавила она и поерзала на простыне.

— Так лучше?

Рано поутру она выскользнула из его постели и шмыгнула к двери с пижамой на руке.

Спустя полчаса, когда он брился в ванной, она появилась, опрятно одетая, с одной чашкой кофе на двоих. Себе она отлила кофе в блюдце, а остальное отдала ему. Пока он брился, она сидела на краю ванны, в которую накануне отказывалась заглянуть.

— О чем ты думал ночью? — спросила она.

— Не помню, чтобы у меня было много времени на размышления, — ответил он, улыбаясь ей в зеркале.

Она залпом выпила содержимое блюдца.

— Я чувствовала, что ты о чем-то думаешь.

— Узнаешь после завтрака.

— Завтрак будет нескоро — мама до сих пор спит.

— Тогда давай пройдемся. Такие вещи лучше звучат на воздухе.

— Не желаю слушать гадости! Наверное, все насчет моей матери и того, что ты подслушал?

— Твоя мать продемонстрировала мне, как ты важна для меня.

— Каким же это образом? — удивилась она.

— Когда я ее увидел, представь, мне не захотелось от тебя сбежать.

Она бросилась к нему на шею.

— Видишь, от нее тоже может быть польза.

Они вышли из дома, миновали сад и оказались на обсаженной деревьями улице. Сиам засунула руку в задний карман его брюк. Они побрели под ветвями, переплетающимися высоко над ними. Новые дома прятались за частой изгородью кустов. Между кустами и домами располагались вылизанные лужайки. Улица имела такой слащавый вид, что им казалось: еще несколько шагов, и они окажутся в беседке для влюбленных. Сиам положила голову ему на плечо, слушая пение птиц и наблюдая за самими птицами, прыгающими по веткам. Высоко в ветвях голубели просветы утреннего неба.

— Мне хотелось бы стать более раскованной певицей, — сказала она, стукаясь лбом о его плечо.

— По-моему, ты и так поешь совершенно раскованно.

— Я говорю о том, чтобы выражать пением очень важные для людей вещи. Правда, что у чернокожих певцов существовал свой собственный код?

— Для нас это был код, для них — нормальный язык.

— А правда, что Нельсон Эдди, — она хихикнула, — пел по радио для миллионов слушателей о том, что мамин сыночек любит рассыпчатый хлебушек, не понимая, что на самом деле поет об одном местечке у женщины?.. Ну, ты знаешь. Неужели он думал, что поет о хлебобулочных изделиях?

— Большинство его слушателей именно так и думали. — Барни не мог не улыбнуться, видя, что Сиам вся так и светится от счастья.

— А когда негры пели о рулете с вареньем? Неужели это о женском влагалище?

— Почти всегда.

— Очаровательное словечко. А белые сидели и хлопали ушами?

— Сегодня негры вопят во весь голос, но белые все равно никак не возьмут в толк, в чем, собственно, дело.

— Я хочу выразить в пении то, что испытываю.

— Попробуй, — предложил он.

Поймав его на слове, она запела:

Ничего нет слаще,
Чем мое влагалище
По-у-трууууу…

Не вынимая руки из его кармана, она сделала пируэт, врезалась в него и запела в полный голос: