К. Александров - ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы.

• Название: ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы.
• Автор: К. Александров
• Издательство: Скрипториум
• Жанр: О войне
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-905011-06-1

В сборнике опубликованы воспоминания, свидетельства и документы, посвященные повседневной жизни населения, деятельности местных органов самоуправления, террору и вооруженной борьбе на оккупированных территориях Советского Союза в 1941–1944 годах. В научный оборот вводятся новые источники, которые выявлены составителем в результате многолетних занятий в Гуверовском архиве Стэнфордского университета, и другие малоизвестные материалы.

---

Через два дня, под вечер, полевые жандармы окружили дом и арестовали всех там находившихся. Это были две старушки эстонки, владельцы дома, два молодых человека, тоже эстонцы, хорошо говорившие по-русски и имевшие пистолеты, из которых пытались отстреливаться. Мы предложили им чистосердечно во всем признаться, обещая, что [если они сознаются] их не расстреляют, а только пошлют в лагерь. Они сначала пытались запираться и лгать, а затем, видя, что мы шутить не собираемся, рассказали, что подожгли два дома в Нарве, указали их точные адреса и объяснили, как они это сделали. Затем мы узнали, что приказы о поджогах они получают от некоего Петрова[554], который живет в рабочих казармах Крегсхольма.

Агенты, которых мы немедленно отправили на поиски Петрова, скоро нам донесли, что он [найден]. При аресте Петрова у него были найдены пистолет, маленькие бутылочки с бензином и много спичек. Поджигатели, арестованные в Гугенберге, его, однако, не знали. Поиски начались снова, снова был найден человек по имени Петров, и тоже очень подозрительный. На допросах оба сказали, что дело идет о майоре Петрове, а они только мелкие исполнители. По указанию арестованных было взято еще два человека, которые тоже имели документы на имя Петрова. Все эти люди имели задание поджигать город. После произведенных нами арестов поджоги прекратились, но настоящего майора Петрова мы так и не нашли, хотя допросили всех Петровых в городе и окрестностях. Этот прием с однофамильцами, насколько я знаю, был применен только раз советской агентурой, но он нас действительно сильно запутал и позволил уйти майору.

Тем временем фон Клейсту донесли, что в деревне Фёдоровка на берегу реки Усть-Луга скрывается много окруженцев, делающих оттуда вылазки и нападающих на проезжие немецкие повозки. Клейст взял с собой роту солдат и отправился в ту деревню. В соседних поселениях нам сказали, что в деревню Фёдоровку проникнуть очень трудно, потому что она окружена со всех сторон непроходимыми болотами, а мостов через Усть-Лугу нет. Мы послали разведку, которая скоро вернулась и с недовольством рассказала, что, во-первых, их обстреляли и ранили двух солдат, а во-вторых, они все чуть не утонули в болоте.

Возвращаясь обратно, Клейст приказал мне сказать бюргермайстерам соседних деревень, что если окруженцы будут и дальше безобразничать по дорогам, то [немцы] привезут артиллерию и сотрут с лица земли все деревни. На мой вопрос, зачем это, Клейст ответил, что это самый верный способ заставить окруженцев сидеть спокойно. «Им тоже воевать за Сталина не очень хочется, а наиболее ретивых коммунистов они и сами навсегда успокоят, опасаясь артиллерии», — добавил он. Должен сказать, что после нашей угрозы окруженцы из Фёдоровки совершенно прекратили нападения. Весной 1942 года я случайно встретил около деревни Котлы одного парня, жившего в семье тамошнего крестьянина с его дочерью. Он рассказал мне, что был в Фёдоровке, в то время как мы туда приезжали в сентябре 1941 года и что все действительно произошло так, как предвидел Клейст, с тою только разницей, что коммунисты ушли сами, когда увидели, что их никто не хочет поддерживать. Оставшиеся постепенно разошлись по деревням, где переженились.

В скором времени Клейст сказал мне, что получил разрешение сформировать небольшой русский отряд и просил помочь ему в этом. Я предложил Олегу поступить в этот отряд, на что он с радостью согласился, а затем мы набрали еще десять человек, живших в Нарве и ее окрестностях. В отряд мы принимали только лыжников и стрелков, то есть охотников. Люди получили немецкое довольствие и жалованье, но фронтовой формы мы им не дали, а одели в полувоенные костюмы из хорошего эстонского сукна. Вооружены они были карабинами и финскими ножами. Документы получили, как рабочие в армии.

По-моему, это был первый русский боевой отряд в немецкой армии[555]. Особой пользы он нам не принес, так как состоял сплошь из эмигрантов, мало знавших советские порядки, неопытных в работе, хотя и безрассудно храбрых. Храбрость эта привела к тому, что очень скоро, уже к декабрю того же года, все они были убиты советскими агентами-диверсантами.

В сентябре я узнал о гибели трех русских разведчиков, эмигрантов из Праги. В свое время Абвер набрал в Чехии несколько десятков русских эмигрантов, главным образом студентов, которые должны были работать агентами в Советской России. Трое из них были переодеты в крестьянское платье и по заданию своего глупого начальника отправились в окрестности города Луга, где и тогда уже скрывалось много партизан. Придя в одну деревушку, они попросили натопить им баню и стали мыться. В это время кто-то из жителей вошел в баню и увидел на них золотые нашейные кресты. Кресты на шее в Советском Союзе — вещь, вне сомнений, совершенно необычная, а потому и неудивительно, что вся деревня об этом заговорила. В ту же ночь в деревню явились несколько человек из лесу, схватили бедных «агентов» и увели их с собой.

Район Кингисеппа

Я пробыл в разведке 18-й армии дольше, чем мне было позволено, но, к моему большому огорчению, пришло время, когда капитан потребовал меня обратно.

Отряд ехал в Россию, ближе к фронту. Мне выдали автомат (до этого я имел только пистолет), и рано утром в конце сентября мы выехали. Я был взволнован, думая, что вот сейчас попаду в настоящую Россию, покинутую мной в 1919 году. Проехав приблизительно километров десять на восток, мы увидели большой ров, и капитан Бабель, остановив автомобиль, сказал: «Вот граница, вот Ваша родина» — и посмотрел на меня выжидающе. Я огляделся по сторонам и тоже стал ждать, что мне прикажет делать капитан. После минутного молчания капитан Бабель вдруг рассерженным тоном приказал ехать дальше. И только позже я узнал, что он ждал от меня каких-либо сентиментальных манифестаций, ибо были случаи, когда, например, один русский переводчик, переехав границу, вышел из автомобиля и стал целовать землю, стоя на коленях; другой объявил, что будет ночевать в лесу, чтобы всю ночь слушать русских соловьев, хотя, справедливости [ради] стоит отметить, что лег он недалеко от поста, памятуя, что партизаны существуют и менее безобидны, нежели соловьи; третий проявил свой патриотизм тем, что стал накладывать русскую землю в мешочки, чтобы отослать ее в Париж. Таких случаев было множество. Я же не обладал характером, способным на подобные сцены, а потому мой капитан, неоднократно слышавший о трогательных проявлениях любви к родине и желавший посмотреть на занимательную сцену, был мной разочарован.

Скоро мы приехали в Кингисепп (Ямбург). Город был русским и носил следы недавнего боя: улицы были пусты, там и сям лежали на них еще не убранные трупы. Мы проехали по дороге вдоль реки Усть-Луга и скоро увидели стрелявшую немецкую артиллерию; изредка залетали сюда и советские снаряды. Делать капитану здесь было нечего: стреляли сухопутные орудия (10,5 см)[556], и отвечали им такие же.

Посмотрев некоторое время на стрельбу, мы поехали на наши квартиры в городе. Мне было очень скучно в отряде капитана, и я попросил его отправить меня в разведку 18-й армии, что привело его в бешенство и заставило долго ругаться, причем главным аргументом было то обстоятельство, что я не моряк, чему я нисколько не противоречил, а наоборот — всячески старался убедить капитана, что я разведчик и никогда не имел желания стать моряком.

— Хорошо, я вас завтра же отправлю к чертовой матери, где вы будете заниматься вашими гадостями, — закончил он разговор.

На другой же день утром адъютант капитана принес мне приказ от имени Эбергарта[557] отправиться в деревню Глинки[558] на берегу Финского залива. Мне дали машину и шофера, и мы, несмотря на все предупреждения об опасности поездки из-за орудующих в районе партизан, благополучно прибыли в деревню Глинки. По дороге, правда, был случай, который сильно напугал нас: на одном из поворотов дороги мы услышали топот копыт множества лошадей, и через несколько минут прямо на нас выехала советская кавалерия. Я не сразу обратил внимание, что все они были без оружия, и решил, что мы пропали. Люди хорошо сидели на лошадях, форма на них была хорошо прилажена, по кантам на синих штанах я узнал в них артиллеристов. За отрядом ехало несколько немецких артиллеристов. Они объяснили мне, что сопровождают пленных в лагерь. На мой вопрос, не опасаются ли они, что пленные перебьют конвой и убегут, они беспечно отвечали мне, что весь отряд сдался добровольно, перебив предварительно свое начальство.

В деревне Глинки находилась морская радиоиередаточная станция, при ней — восемнадцать матросов с фельдфебелями и молодым лейтенантом. Меня ждали, так как Эбергарт радировал из Ревеля о моем приезде, и лейтенант сказал, что мне приказано наблюдать за партизанами и советской агентурой в районе. В тот же вечер я пошел в деревню. Жители имели сытый и довольный вид, многие гуляли по улицам. Дома были хорошо построены и внутри очень чисто прибраны.