Ирина Степановская - На богомолье

• Название: На богомолье
• Автор: Ирина Степановская
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Судьба благосклонна только к тем, кто не боится БРОСИТЬ ЕЙ ВЫЗОВ и твердо знает, что рассчитывать можно только на себя.

Это внезапно понимает Мария, героиня повести «На богомолье».

Рано постаревшая, потерявшая всякую надежду на лучшее, женщина преображается на глазах.

Так бывает не только в сказках, но и в жизни — в этом убеждает своих читателей автор.

---

«Но что же я могу сделать?! Я так слаба, но я так стараюсь!» Слезы полились из глаз Марии, колени подогнулись, и, простирая руки к иконе, она уже готова была упасть перед ней. Тут же в мгновение ока двое зорких служителей как по команде подхватили женщину под руки и оттащили подальше.

Один стал на ходу обмахивать ее большим картонным листом, вырезанным наподобие веера, и дал попить какой-то сладковатой воды, попахивающей валерианой. Второй непрерывно, как шмель, гудел над ее ухом какие-то слова, сути которых Мария не разбирала, потому что в сознании ее неотступно темнели глаза Богородицы, а оба служителя между тем неумолимо продвигались вместе с ней к выходу.

Вдруг на миг показалось, что откуда-то налетело грозовое облако — так быстро и внезапно все стихло вокруг: замолчали у стены больные, бормотавшие молитвы, стихли у иконы шаркающие шаги верующих, в момент застыл на полуслове с открытым ртом служитель, тащивший Марию. Навстречу им из задней двери вышел высокого роста дородный церковный чин в торжественном облачении, с массивным крестом на вычурной золотой цепи, которым он направо-налево осенял раздвинувшихся перед ним верующих. Все перед ним не только замолкло, а будто уменьшилось в размерах: люди согнулись, служители прикипели к полу, и даже стены монастырской церкви будто уменьшились — настолько монументальными, серьезными и непроницаемо торжественными казались его лицо и фигура. И через секунду будто зашелестела листва перед дождем — среди верующих шепотом понеслись по цепочке церковное звание и имя этого человека.

С безумным лицом, в грязном платье, с растрепанными волосами кинулась Мария к нему, рысью рванувшись из рук служителей. Те онемели от неожиданности, потом бросились за ней, но она уже успела вылететь в проход перед высоким лицом и кинуться ему в ноги.

— Выслушай, батюшка! Помоги! — уже не плачущим, а глухим, яростным голосом сказала она, и почудилось всем в этом голосе не смирение, а звериный рык.

Ничто не шевельнулось в лице высокого гостя при ее словах — не двинулись ни брови, ни углы рта… Темные пронзительные глаза на миг остановились на согбенной фигуре распростертой перед ним женщины и поднялись куда-то к своим привычным тяжелым думам и высоким хлопотам. Благородная бледная рука, так же как и других, осенила Марию крестом, и служители уже поспешили снова подхватить женщину и убрать ее с дороги. Но вдруг какая-то тайная мысль остановилась на секунду в мрачных глазах, и спокойный, размеренный голос, обычно приводящий в трепет сотни и тысячи верующих, негромко, но весомо произнес в торжественной тишине:

— Терпеть надо, милая! Терпеть надо уметь!

Служители подождали секунду, не изречет ли высокое лицо еще какую божественную мудрость, но он медленно стал удаляться по своим делам, и они, втайне облегченно вздохнув, вынесли Марию наружу и положили за монастырской стеной на траву, после чего торопливо удалились, а Мария осталась лежать скрюченная, как была, со странно спрятанной под руками головой, с поджатыми ногами. Десятки людей в машинах и в палатках снова устраивались на ночлег, ворота монастыря закрыли, над каменными стенами и зеленой травой сгустилась ночная темнота, и в чувство Марию привел теплый, не сильный, легко шуршащий грибной дождик.

Тем временем жизнь во дворе старика шла своим чередом. Несмотря на дождь, он сам и приспособленный к делу Сережа складывали поленницу. Рубашка на Сереже промокла до нитки и темнела на спине и груди черными пятнами.

— Простудиться недолго! — с укором сказала Мария шедшему к дому с охапкой дров в руках старику.

— Ничего ему не сделается! Дождь теплый! — Старик аккуратно опустил дрова под навес у стены дома. — Все равно без дела болтается! Не привыкли теперь молодые работать! Еле заставил его помогать дрова складывать!

— Я сама помогу! — сказала Мария и легким движением руки направила сына в дом. — Сними рубашку и вытрись ее сухим концом!

Сын, обрадовавшись, побежал в дом, а она пошла вслед за стариком, наклонилась и поспешно стала собирать наколотые дрова, чтобы нести их в поленницу. Хотя на столбе болтался слепой фонарь под жестяным навесом колпака, во дворе было темно — она уже поняла, что хозяин маниакально бережет электричество. Площадка для колки дров лишь еле-еле освещалась неясным светом из окон соседнего дома: белели под ногами березовые чурки да тускло блестел воткнутый в чурбак тяжелый топор.

Так же неясно и сумрачно было теперь в душе Марии. Все благолепие, вся красота, радость, стремление к празднику, которые сопровождали ее предшествующие недели, улетучились куда-то в темноту ночи, и теперь перед ней чернела мрачная дыра безысходности.

«И зачем я пошла сюда, в такую даль, с детьми и почти без денег? — думала Мария, механически собирая поленья, и не могла дать себе никакого вразумительного ответа. — Горблюсь теперь на этого паука, а у самой в огороде тоже непочатый край работы…» Она чуть не плакала, вспоминая свои заросшие сорняками грядки. Но ответ ей был теперь и не нужен, в голове тупо вертелась только одна мысль: как выпутаться из сложившейся ситуации, как прожить здесь еще несколько дней и как попасть домой вместе с Сережей и Сашей. «Ах, какую я навела бы тогда чистоту в доме! И выгнала бы надоевшего пьяницу мужа!»

Мрачная сила поднималась теперь из самой глубины существа Марии, она придавала ей уверенность, что жизнь еще можно повернуть к лучшему.

«Что мне терять, кроме своих цепей?» — вдруг всплыло из глубины памяти неясное воспоминание. И Мария будто увидела лозунг, написанный белой краской на красной материи, что висел над классной доской в школе, где проучилась она восемь лет. Она распрямилась, бросила поленья и, держась обеими руками за спину, прошла на веранду посмотреть, что делает Сережа. Он спал, свернувшись калачиком, прямо на голом старом матрасе, без подушки, и острые его локти и колени выпирали и белели в темноте, словно у брошенного котенка. Еще накануне Мария смиренно стала бы просить у деда какой-нибудь кусок материи, чтобы укрыть ребенка. Теперь она, широко растворив дверь, вошла в горницу и прямо подошла к самодельной вешалке, приколоченной за печкой в углу.

Старик в это время опять шумно пил чай с хлебом и сахаром вприкуску, наливая кипяток из французского чайника. Он всполошился, увидев Марию, даже встал и, чуть не опрокинув лавку, ринулся к ней.

— Куда это ты, тетенька? Куда?

Мария поняла, что в этом углу у него спрятано что-то ценное.

«Боится, что ночью ограблю его!» — подумала она.

— Не бойся! — поглядела она на старика. — Телогрейку возьму для мальца, только и всего!

— Господа на вас нет, ироды проклятые! Ишь богомольцы! — проворчал вроде бы про себя старик, но Мария поняла, что он успокоился, увидев, что она действительно взяла только старую телогрейку и куртку — подложить мальчику под голову.

«На печке он, наверное, богатство свое держит!» — мельком подумала она и вышла на веранду. А старик мелко дрожащими пальцами вновь налил себе чай, задумчиво поглаживая бороду и не думая стряхивать с нее крошки, запутавшиеся там еще много дней назад.

Она укрыла Сережу и снова пошла работать. Теперь аккуратная поленница уже выстроилась в темноте под навесом.

«Сейчас отнесу последнюю охапку — и спать. Хоть на полу. Спать, спать, спать…» — это слово казалось Марии таким желанным, таким благословенным. Она не слышала, как старик вышел во двор.

Спина болела, будто по ней проехались трактором. Мария напряглась и с неслышным стоном подхватила поленья. Привычный центр тяжести тела сместился, она, разгибаясь, сделала шаг назад, чтобы не упасть, и почувствовала, что сзади к ней прижимается что-то юркое, теплое, неприятное, и вдруг увидела, что две трясущиеся старческие руки обнимают ее за талию и лезут с боков к груди, пользуясь тем, что собственные ее руки заняты дровами.

«Терпеть надо уметь!» — вдруг всплыли в сознании громовые слова, услышанные недавно, хотя произнесены они были тихим голосом. «Терпеть! Да разве я мало терпела?!» Мария с грохотом бросила охапку на землю и замерла. Дрова раскатились по площадке отдаленным грозовым эхом.

— Бабонька, ты что? Не шуми, иди сюда! — услышала она вкрадчивый шепот и вздрогнула — так омерзительно было прикосновение к шее неопрятной, торчащей бороды.

Вырваться было непросто. Руки у старика хоть и тряслись, но оказались сильные, жилистые. Будто железные грабли впились Марии в бока.

— Погоди! Щас приду! Только оправлюсь, — задыхаясь сказала она в надежде выиграть время.

На миг цепкая хватка стариковских рук ослабла, то ли потому, что он не расслышал, что она сказала, а хотел расслышать, то ли действительно хотел ее отпустить на минутку, думая, что она все равно в его власти. Этого хватило, чтобы в одну секунду Мария оказалась у чурбака и выдернула топор.