Рольф Стенерсен - Эдвард Мунк

• Название: Эдвард Мунк
• Автор: Рольф Стенерсен
• Издательство: Искусство
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 1972

Книга Рольфа Стенерсена посвящена жизни и творчеству выдающегося норвежского художника Эдварда Мунка. Стенерсен близко знал Мунка, был почитателем и ценителем его таланта, коллекционировал его произведения. Тесная дружба с художником позволила Стенерсену создать живой и правдивый литературный портрет мастера, поражающий меткостью и остротой наблюдений.

После встреч с Мунком Стенерсен записывал беседы с ним, многие из которых затем были включены в книгу. Они помогают понять своеобразный, а порой и противоречивый характер искусства художника, во многом объясняют специфику его произведений.

---

В живописи для Эдварда Мунка заключался смысл жизни. Быть художником, достичь вершин в искусстве — значило приблизиться к совершенству. Это примиряло со всем.

Однажды в Осло приехал Рабиндранат Тагор. Он выступил в актовом зале университета с лекцией об искусстве, в которой утверждал, что духовное содержание играет большую роль в искусстве Востока, чем в искусстве западного мира. Ему сразу понравилось искусство Эдварда Мунка, и он купил одну из его картин. Через несколько лет в Осло приехал близкий друг Тагора.

Он привез Мунку привет от Тагора. Я отвез его к Мунку и переводил беседу. Друг Тагора низко склонился перед Мунком и сказал:

— Мой господин и друг Рабиндранат Тагор просил передать вам свой почтительный привет. Он ценит вашу картину как жемчужину в своей коллекции.

Мунк попросил меня поблагодарить и спросить, что он думает о жизни после смерти. Индус считал, что все должны заново пережить свою жизнь, пока не станут чистыми и добрыми.

Мунк спросил, знает ли он таких чистых и добрых людей, которым не нужно заново переживать свою жизнь. Индус ответил:

— Мало кто совершенен. Я знаю только одного — Махатма Ганди.

Мунк спросил, не избежит ли Тагор необходимости заново пережить свою жизнь. Друг Тагора сказал:

— Мой господин — великий мастер. Может быть, он величайший писатель, живущий в Индии. Но ему придется пережить жизнь снова.

— Разве то, чего художник достигает в искусстве, не самое главное? Спросите, не считает ли он, что Тагор достиг вершин искусства. — Индус ответил:

— Тагор — великий художник. Может быть, величайший и живущих в Индии, но я думаю, что ему придется заново пережить жизнь.

— Если художник достигает вершин искусства, то ему просто-напросто некогда посещать больных и помогать бедным. Скажите это ему и спросите, неужели Тагор не весь в своем искусстве, неужели он не достиг вершин искусства? — Индус повторил:

— Мой господин Тагор — великий мастер. Но и ему, как нам всем, придется заново пережить свою жизнь.

Сначала Мунк безмолвно взирал на гостя. Затем сделал шаг вперед и низко поклонился. Он потерял равновесие и чуть было не упал, но удержался, сделав несколько мелких быстрых шажков. И, выходя из комнаты, сказал мне:

— Уведите его к черту.

ПЕРЕД ХОЛСТОМ

Эдвард Мунк иногда целыми неделями вынашивал картину, прежде чем садился писать. Часто что-то придумывалось во время работы, но в основном он точно знал, какой будет картина, не сделав еще ни одного штриха. Даже имея перед собой модель, он писал по памяти. А если и глядел на сидевшего перед ним человека, то, скорее, для того, чтобы освежить какую-то деталь в той картине, которая уже были готова у него в голове. Поэтому Мунку было легко позировать. Можно было вертеться сколько душе угодно и даже немного переменить позу. Мунк писал, часто не отрывая глаз от холста.

— Я предпочитаю иметь модель или ландшафт перед собой. Тогда я чувствую себя свободнее. Случается ведь, что я что-то забываю.

Он бывал так увлечен работой, что даже не замечал, если его модель вставала и уходила. Решив написать моих сыновей, которым тогда было десять и шесть лет, он приехал к нам в автомобиле. Сначала хотел писать сидя в машине, но потом вошел в сад. Все время разговаривал, пока вынимал холст, краски и кисти. Младший мальчик не смог долго стоять неподвижно и ушел. Немного погодя ушел и старший. Мунк продолжал говорить и писать, не отрывая взгляда от картины.

— Вы молодцы, что так хорошо стоите. Дети Людвига Мейера не могли и минуты постоять спокойно. Начали кидаться камнями.

А вы молодцы. Мне повезло. По-моему, получится хорошо. Вы настоящие молодцы. Да, Людвиг Мейер. Когда я назначил две тысячи за картину, он сказал:

— Две тысячи за два часа?

— За двадцать лет и два часа, — ответил я.

Возникло судебное дело. Теперь прибавим немножко красной краски. Да, вы настоящие молодцы. Вот этот — граф, да. А у второго мордочка коровьего пастуха.

Мунк закончил картину, не заметив, что мальчики давно исчезли.

Как-то вечером мы с женой встретили Мунка в театре. Он сказал:

— Не можете ли вы приехать ко мне? Я увидел вас, и мне захотелось написать вас в вечернем туалете. Позвоните мне, пожалуйста, на днях.

Когда я позвонил, он сказал:

— Нет, я уже не помню, что хотел писать. Может быть, в другой раз.

Делая портреты, Мунк иногда снимал мерку черенком кисти, но делал это редко. Сначала набрасывал голову углем. Если это его удовлетворяло, он брал новый холст и точно переносил на него набросок. Прибавлял немного краски. Если и это ему нравилось, он брал третий холст и переносил на него второй эскиз. Такой постепенный метод он применял для того, чтобы в процессе работы не забыть, что именно ему нужно подчеркнуть в картине.

Во всех картинах Мунк хотел высказать свое мнение о тех, кто ему позировал. Он добивался более глубокого раскрытия, чем то, которое может схватить фотограф.

— Я не могу писать незнакомых людей.

Делая портреты моей жены, он нарисовал ей голубые глаза.

— Глаза у нее зеленые. Но кажутся голубыми. Я попробовал написать их зелеными. Не получалось, их нужно писать голубыми. Она не тот тип, чтобы иметь зеленые глаза. У таких людей обычно бывают рыжие волосы, длинный острый нос и тонкий губы. Ваша жена скромная и добрая. Она ничего не знает об истинной природе своего пола. Глаза нужно писать голубыми. Впечатление цвета меняется от сочетания красок.

— Я написал ее, когда она хотела спросить вас о чем-то, но не решалась.

Моей жене хотелось, чтобы он написал ее в анфас, и она старательно следила за тем, чтобы ее лицо все время было обращено к художнику. Мунк ни разу не попросил ее повернуться, но тем не менее написал ее в профиль. Обычно он писал лица анфас.

— Лицо в профиль говорит о свойствах расы и рода. В анфас оно больше говорит о самом человеке.

Мунк строил свои картины с уверенностью лунатика. Плоскости картины уравновешивают одна другую, они прекрасно разделены.

Люди на картинах стоят так, как будто уходят корнями в землю. Они представляют одно целое с пейзажем, сливаются с ним. Они написаны все теми же длинными волнистыми штрихами. Они или стоят, как деревья в тихий летний день, или качаются летней ночью, как ветви на ветру.

Картины Мунка отличаются большой глубиной. Он любит создавать впечатление пространства. Он обычно писал что-нибудь на переднем плане, увлекая взгляд зрителя в глубину картины. Во всех его пейзажах можно видеть тысячи метров пространства.

Мунк писал так, как видел. Он воспроизводил зрительное восприятие. Писал вещи не так, как их видишь, перемещая взгляд. Все, что в поле зрения, написано отчетливо и остро. Все же, что находится по краям поля зрения, передается неопределенно, эскизообразно.

Как художник Мунк был прежде всего великим искателем. Он пробовал все, даже обрызгивание холста красками. Проработав долгое время над картиной, он мог сказать:

— Берегись, а то я тебя, обрызгаю.

Хуже этого было только одно наказание. Если он был недоволен картиной, он на недели выставлял ее на солнце и дождь. Называл это «лошадиным лечением». Таким образом получалась новая игра красок, что вызывало в нем желание продолжать работать.

— Похоже на то, что мои картины нуждаются в солнце, грязи, дожде. Получается лучшая гармония красок. В только что написанных мною картинах есть что-то резкое. Поэтому я всегда боюсь, когда их моют и смазывают маслом. Немного грязи и дыр — это им только на пользу. Только тот, кто пишет лишь коричневым, желтым и черным, боится грязи. Ему хватает, наверно, той, какую он сам написал.

Мунк писал немецкие и французские пейзажи. Но все же он был главным образом норвежским художником. Почти во всех его пейзажах можно найти черты пейзажа вокруг Осло-фьорда. Он предпочитал писать береговой пейзаж и людей в борьбе, в напряжении. Особенно часто он писал мужчин и женщин под фруктовым деревом. Он также охотно писал зимние пейзажи, лес, открытое поле. Он писал почти всех, кого допускал к себе. Он не умел играть с детьми, но мало кто или даже никто не мог писать их так, как он.

Ежегодно он писал автопортрет. На большинстве из них он выглядит усталым или недовольным. Никогда не улыбается. Он всегда писал себя старше и дряхлее, чем был на самом деле. Писал себя таким, каким он считал, что будет, может быть, приучал себя к старости. Кажется, что он хотел точно следить за тем, как воздействуют на него годы. За несколько лет до смерти он написал себя готовым принять смерть.

Мунк писал множество женщин, но чрезвычайно редко цветы или вещи. Никогда не писал высоких гор, открытых просторов, водопадов, рек, горных озер. Не писал ничего более высокого и крутого, чем холмы в Осгорстранде.