Виктор Острецов - Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки

• Название: Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки
• Автор: Виктор Острецов
• Издательство: Издательское общество ООО «Штрихтон»
• Жанр: Науки: разное
• Год: 1998
• ISBN: 5-7872-0079-9

Виктор Митрофанович Острецов родился в 1942 году в Архангельске в семье военнослужащего и детского врача. С юных лет интересовался дореволюционной историей, был ярым «антисоветчиком». Из-за своих идеологических убеждений был вынужден поступить не на исторический факультет (где, как он понимал, не продержится ни одного курса), а в медицинский вуз. Так он стал студентом Первого Московского медицинского института им. И.М. Сеченова, который окончил в 1966 году. Во время учебы на врача Острецов не переставал интересоваться историей, проводил много времени в Исторической и Ленинской библиотеках, состоял в неформальном историческом кружке антисоветской направленности.

После института по распределению попал в Тюменскую область, в таежный поселок Октябрьский (бывший Кондинский) с населением всего в пять тысяч человек. Среди этих людей были «раскулаченные» русские крестьяне, патриархальные «сектанты», согнанные из Тамбовской губернии, бывшие бендеровцы, немцы, местные жители народностей ханты и манси и… советские надзиратели над ними. Такое соседство дало Виктору Острецову немало новой информации о крайней жестокости большевиков по отношению к тем, кого они считали чуждыми себе элементами.

В 1969 году Виктор Острецов вернулся в Москву, где продолжил свои исторические исследования в архивах и библиотеках. 3 июня 1973 года он крестился. В последние несколько десятков лет Острецов пишет собственные произведения в жанре исторической публицистики. Основные темы его исследований – Россия на рубеже XIX-XX веков, история масонства в России и в мире, история движения черносотенцев, православие, «русский путь», национальный вопрос.

Книга "Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки" посвящена теме влияния масонства (ордена вольных каменщиков) на формирование современной культуры и историческую судьбу русского народа. В ряде очерков автор рассматривает эту тему в самых различных аспектах: затрагивается вопрос воздействия идеологии масонства, его доктрины на те или иные научные и философские теории, на формирование различных литературных школ XVIII — XIX веков.

Масонство представлено автором в первую очередь как организация, имеющая свою идеологию культурного и политического строительства человеческого общества. Книга показывает тесную взаимосвязь оккультно-теософских доктрин и социальных процессов. Масонство и его проявления в общественной и культурной жизни русского общества на протяжении двух с половиной веков рассматриваются автором с духовно-религиозной точки зрения, с позиций признания как высшей ценности — Православия. Все эти темы представлены на широком историческом фоне, с использованием обширного круга литературных, исторических, мемуарных источников с привлечением архивных материалов, многие из которых публикуются впервые.

---

Не мешает сказать, что первый покровитель Вл. Соловьева, М.М. Ковалевский был одним из ведущих деятелей тогдашнего российского масонства, рано вступивший в орден во Франции.

Он был одним из инициаторов создания партии кадет и одним из ее лидеров в позднейшее время.

Дополнительной характеристикой взглядов Вл. Соловьева могут служить еще два-три замечания на этот счет. По словам его почитателя и исследователя его творчества кн. Е.Н. Трубецкого, Вл. Соловьев «всецело примкнул к мысли Гартмана, что спасение мира достигается не аскетическою праведностью и самоотречением отдельных лиц, а совокупными усилиями организованного общественного союза.» (Лукьянов С.М., т.2, кн. 2, с.86) Это очевидное отрицание церковного учения. Выше уже было сказано, что Соловьев верил в преображение мира в результате коллективной работы человечества. И эта мысль, как и все другие целиком заимствована Вл. Соловьевым из раввинистического учения. И именно этот постулат иудаизма знаменитый философ А.Ф. Лосев назвал демоническим, богоборческим. (см. ниже «Культура», как орудие национального разрушения»).

Соловьев рано увлекся идеей социализма, пытаясь подвести под него религиозную основу, — так пишет его биограф С.М. Лукьянов. На самом деле, под социализм не надо было пытаться подвести религиозную основу, потому что иудаизм как таковой и есть эта самая религиозная основа философии Всеединства, то есть социализма. Правда автор его биографии считает, что эту веру в социализм Вл. Соловьев мог заимствовать у немецкой философии, например, у Фихте и Гегеля, которые верили в наступление в скором времени «завершительной эры в моральном и политическом развитии человечества...» (там же, с.85)

Вл. Соловьев, как фигура типичная для интеллигента того времени, времени конца ХIХ века, сосредоточил в себе преемственность розенкрейцерского учения от времен новиковских до времен так называемого «серебряного века», выросшего на оккультизме, масонстве, социализме, кокаине и моральной деградации «творческой интеллигенции», по сравнению с которой все наши безграмотные лабазники, охотнорядцы, извозчики и прочие черносотенцы — просто святые люди.

От Вл. Соловьева цепочка тянется к религиозно-философскому обществу Петербурга и Москвы, которое и было создано в его память и в продолжение его дела. Отсюда же идет и софианская ересь эмиграции с о. Сергием Булгаковым во главе.

Нелишне будет сказать, что многие современники считали Соловьева евреем как за отчетливо семитский внешний тип, так и за неумеренное, навязчивое восхваление еврейского народа и постоянные переживания за его судьбу. (Лукьянов, т.3). Но, с другой стороны, в среде его последователей русских людей в буквальном, а не метафизическом смысле, найти было бы сложно. Здесь, в этой масонской среде, считали, в то же время, что праведный Иоанн Кронштадтский — мракобес, черносотенец и враг прогресса. Но, с другой стороны, здесь любили и восхваляли Люцифера и Иуду. Здесь постоянно рыдали, до самого 17 года по поводу судьбы только одного — еврейского народа и только воцарение в Кремле погромщиков русского народа внесло успокоение в этом отношении в эту нервную и обостренно обидчивую среду, где было принято скрывать свою национальную принадлежность.

И если у нас нет в руках списка членов той ложи в которой состоял Вл. Соловьев, то творчество его доступно каждому и оно свидетельствует очевидным образом в пользу принадлежности этого проповедника розенкрейцерских идей и юдофильства к «всемирному братству» через приобщение к оному в масонской ложе московского университета. Не даром в юности Вл. Соловьев, как пишет его биограф С.М. Лукьянов, однажды удивил своего гимназического товарища тем, что на кладбище поверг на землю крест и стал топтать его ногами.

Перечислим еще раз учителей Вл. Соловьева в мистике и философии: Як.Беме, Баадер, Георг Гихтель, Готфрвд Арнольд, Дж.Пордедж, Сен-Мартен, Парацельс, Сведенборг, Шеллинг, Гартман, Фихте. Обычный круг мистиков-масонов, многие имена из которых мы встречали уже у московских розенкрейцеров времен Новикова.

Одна из глав в истории русского масонства XIX века связана как с масонством в Университете первопрестольной, так и с философским учением Огюста Конта. «Религия человечества» основателя позитивизма О. Конта, как и сам его позитивизм, нашли самую горячую поддержку масонов Европы. Уже К.А. Тимирязев одним махом пера приравнял позитивизм к масонскому свободомыслию, противопоставив им «клерикальную нетерпимость» (Тимирязев К.А. Наука и Демократия. Сб. статей 1904-1919 гг. Л., 1926 г., с.81). Во время приема видного последователя Огюста Конта Литтре в масонскую ложу «Милосердная дружба» видный деятель Третьей республики Франции Ж.Ферри заявил о наличии «интимной и тайной связи между масонством и позитивизмом». (Соловьев О.ф. Русское масонство 1730-1917, с. 141).

Должно заметить, что, чуткое в отношении к веяниям и поветриям времени, масонство выдвигает периодически то одно учение, то другое, создавая моду на него и вкладывая в него средства. Все эти учения, понятно, имеют действительно глубокую связь с оккультно-каббалистической доктриной масонства, но в каждую эпоху они облекаются в разные одежды, соответствующие духу времени. Так в начале XX века будет и с антропософией, и с психоанализом. (См. ниже «Секреты особых хранилищ») Позитивизм имеет и научную сторону, и чисто религиозно-мистическую. В 1852 году О. Конт благодарил Николая I за то, что Царь разрешил распространять позитивизм в России. (Нарский И.С. Очерки по истории позитивизма. М., 1960 г., с.72). В церемонии же заседания Парижской ложи «Милосердная дружба» среди других присутствующих можно было увидеть и председателя всемирного Израильского Союза А. Кремье, и друга Маркса Луи Блана.

В 1899 году в Париже было создано братство «Позитивная философия», а глава его Литтре провозгласил курс на создание всеевропейской федеративной республики. Она мыслилась им как средство для обеспечения прочного мира. В этой среде нашел самый горячий отклик призыв Николая II к ограничению вооружений и необходимости создания международного суда, что нашло свое выражение весной 1899 года на Гаагской мирной конференции[52], созванной по инициативе русского Императора. Затем европейские масонские ложи организовали сбор средств на строительство дворца в Гааге.

Позитивизм при последовательном следовании ему неизменно вел, как и вообще философия, к оккультизму, и, следовательно, вызывал необходимость создания масонских лож. В России в Царскосельском лицее преподаватель литературы Помье хорошо знал Литтре. Он увлек в позитивизм Г. Вырубова и его друга Е.В. Роберта. Вырубов, очень состоятельный помещик, осенью 1862 года приехал в Париж, уже имея рекомендательною письмо «брата» Помье. Он стал ученым-химиком и быстро продвигался по масонской линии. Вскоре он возглавил ложу «Милосердная дружба». Его друг социолог де Роберта тоже стал масоном. В этот круг вступают и К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин, Н.А. Мельгунов. Надо заметить, что одна из линий, постоянно питавших ученое масонство, университетское, были заграничные масонские ложи. Ведь любой молодой ученый российского университета прежде, чем защищать ученую степень, получал командировку на полтора — два года, а то и больше, в западные университеты. Здесь он и вступал в масонскую ложу. Об университетском масонстве и влиянии на его распространение в России западноевропейских университетских лож писал в своей записке Государю Николаю Павловичу еще М.Л. Магницкий (см. ниже. гл. «Николай I и донос на всю Россию.»). Уже он отмечал тот факт, что при близости российских университетов к германским и бесконтрольном обмене любой литературой, как и при имеющемся порядке выбора любого ученого из немецкой университетской среды в профессора русских университетов, проникновение немецких иллюминатов в нашу ученую среду происходит легко и беспрепятственно. То, что многие из русских студентов и молодых ученых вступали в западноевропейские университетские масонские ложи свидетельствует следующий эпизод из жизни русского дворянина-интеллигента времен Александра I: Петр Каверин, воспетый А.С. Пушкиным, «не сразу пошел на военную службу, - пишет его биограф, — он учился в университетах, сначала в Москве, затем в Германии, в Геттингене. Там он был принят в масонскую ложу «Августа Золотого Циркуля». По возвращении в Россию Каверин вступил в «Союз благоденствия» — тайное общество будущих декабристов.» (Тхоржевский С. Портреты пером. М. 1986 г., с. 11).

Здесь, в этом примере все логично и последовательно: учеба в Геттингене, где он вступает, как и полагается молодому искателю истины и свободы, в масонскую ложу, а затем, «с душою прямо геттингенской, красавец, в полном цвете лет, поклонник Канта и поэт», все как Ленский у Пушкина, он вступает по приезде в Россию, в масонское политическое общество декабристов, а попутно и в литературное общество «Зеленая лампа». Все учености плоды в то время сосредотачивались в вольнолюбивых мечтах, то есть в политическом прожектерстве. Надо заметить попутно, что Геттингенский университет в XIX веке был очагом «научного университетского масонства» для всей Европы. Здесь, кстати, учились и Н.И. Тургенев и его брат Александр, и известный лицейский учитель А.П. Куницын (1783-1840), ставший позднее университетским профессором в Петербурге и кого Магницкий причислял небезосновательно к ордену иллюминатов. Как бы там ни было, но членами геттингенской университетской ложи «Августа Золотого Циркуля» все вышеназванные не могли не быть.