Вадим Бойко - После казни

• Название: После казни
• Автор: Вадим Бойко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Из десятков миллионов людей в фашистских тюрьмах и лагерях смерти выжили немногие. Одним из них оказался и я.

 Попав впервые в концлагерь, я дал себе клятву: выжить! Выжить, чтобы рассказать людям о чудовищных злодеяниях фашизма.

 Книга эта рождалась в муках, она написана кровью моего сердца. Я искал беспощадные, острые как бритва слова и не находил. Рвал написанное и начинал заново. Я писал ночи напролет, а утром, забыв о завтраке, бежал на работу. С работы спешил домой, садился за стол и писал, писал... Это был мой неоплатный долг перед погибшими...

 В моем повествовании нет ни выдуманных событий, ни выдуманных имен, хотя, возможно, то, о чем я рассказываю, может показаться невероятным. Но все это было! Пепел замученных стучит в мое сердце. Это обязывает писать правду, и только правду.

 Меня расстреляли 28 июня 1943 года, в час ночи, в подвале гестаповской тюрьмы в Кракове. Я беру слово после казни...

---

— Хорошо. Но предупреждаю: язык держи за зубами! Если где-нибудь что-либо сболтнешь, мгновенно переведу тебя в гиммелькоманду. У меня это просто.

Понял?

Я вытянулся в струнку, сказал, что буду нем как рыба и сделаю все, что он пожелает. — Завтра повезешь на склад команды «Канада» кессели с едой. Кроме кесселей, доставишь туда фляги со спиртом и отдашь их капо Вернеру. Вернер — широкоплечий, белобрысый парень, ты его легко отличишь: на груди у него зеленой тушью вытатуирован орел, а на кисти правой руки — якорь. Вернера отличить может даже слепой, да тебе и не нужно будет его искать — он сам примет кессели. Скажешь ему, но так, чтобы никто не услышал, что половина камушков, переданных им в прошлый раз, фальшивые, поэтому за ним должок. И пусть не скупится.

— Все будет сделано, герр блокфюрер.

— Я тебе доверяю. Но имей в виду: попадешься — всю вину катай на себя, меня не впутывай! Спросят, откуда спирт, скажешь, что стянул в комнате блокового, а мы засвидетельствуем, что фляги со спиртом, изъятые из чешских и немецких посылок, действительно кто-то украл. В крайнем случае тебя отдубасят и отправят на перевоспитание ко мне. Двадцать; пять ударов выдержишь запросто, потом отлежишься в блоке. Кормить будем хорошо, поправишься быстро. Но лучше, конечно, не попадаться. Если же струсишь, тут уж ни я, ни сам черт тебе не поможет.

— Можете не сомневаться, герр блокфюрер. Я вас не подведу.

— Как ты думаешь пронести фляги?

— Сперва надо на них посмотреть.

Беззвучно, словно водяной жук, проплыв по комнате, он с помощью перочинного ножика открыл потайной ящик письменного стола и вынул оттуда две металлические продолговатые и плоские фляги. При этом пальцы его рук мелко дрожали, как у карманного воришки. Мягкие и чрезвычайно осторожные движения да и вся манера держаться — все выдавало в нем выходца из уголовного мира. Показалось, что передо мною не эсэсовский офицер, а обыкновенный вор, из тех, что считали себя интеллектуалами, королями уголовного мира, профессорами «культурного» грабежа и афер.

Блокфюрер передал мне фляги. Пока я рассматривал их, Ауфмайер смотрел на мои руки. Его внимание привлекли многочисленные рубцы и шрамы.

— Что это? — спросил он.

— Память гестаповской тюрьмы, господин блокфюрер.

Ауфмайер засмеялся:

— Результат собеседования «по душам»?

— Так точно, господин блокфюрер.

— Да-а… у гестапо мертвая хватка… — посочувствовал блокфюрер. — Ну так ты придумал, как пронесешь эти фляги?

Я вертел в руках фляги емкостью с литр каждая. Обычные пробки в них сверху закрывались плотно завинчивающимися колпачками, что обеспечивало полную герметичность. Работа явно кустарная, хотя и ювелирная. Каждая фляга толщиной сантиметра в четыре, вытянута по форме в длину, с одной стороны вогнута, а с другой — выпукла. Сверху у горлышка и снизу под донышком было припаяно по два ушка для шнурков, чтобы ее можно было привязать к бедру или туловищу.

Я сказал Ауфмайеру, что лучше всего прятать с таким расчетом, чтобы брючный ремень проходил посередине каждой фляги и плотно прижимал их к животу. Как правило, обыск проводится снизу вверх. Обыскивающий приседал на корточки и ощупывал ноги, бедра. В момент, когда он выпрямлялся, чтобы обыскать выше, нужно резко втянуть живот, фляги, освободившись от давления ремешка, незаметно скользнут по ногам в кальсоны, которые внизу должны быть завязаны штрипками. Лагерные штаны очень широкие и мешковатые и как нельзя лучше замаскируют такую манипуляцию.

Ауфмайеру не терпелось немедленно проверить предложенный мною способ. Я спрятал фляги под белье, затянул ремешок, а он, присев на корточках, начал обыск. Результаты оказались блестящими.

— Чудесно! Молодец! Изумительно! — не переставал восхищаться блокфюрер. — И все так просто и надежно. Это замечательно, друг мой! — Он закурил и, глядя на меня умиленно, спросил: — А как ты думаешь пронести золото, когда будешь возвращаться?

— Можно в кесселе. В кесселе двойные стенки, и между ними для изоляции поставлена пробковая прокладка. Часть прокладки придется вынуть и в образовавшийся тайник прятать золото, закрыв его той же прокладкой, да еще для маскировки облить баландой. С таким кесселем можно пройти через любой контроль. Разумеется, кессель нужно подготовить заранее.

— Вариант великолепный, но мы его отбросим, чтобы не втягивать кухонных работников. Круг лиц, посвященных в это дело, нужно сузить до минимума. Есть более простой вариант: золото будешь нести во рту.

— А если велят открыть рот?

— Исключено. Тем более что я кое с кем договорился. Но вообще, конечно, чего не бывает. От случайностей никто не застрахован. Главное — ни в коем случае не признаваться, кому несешь. Нужно сказать, что взял для себя с целью выменять на хлеб. Обо всем прочем я позабочусь сам. Не подведешь?

— Можете не сомневаться, господин блокфюрер.

— Ладно. Завтра повезешь обед в команду «Канада». Но тебе нужен надежный помощник.

— Есть такой.

— Номер?

— Сто тридцать один пятьсот один. Звать Георгом. Он старший над командой уборщиков.

— А-а, тот певец?

— Так точно. Сам он из немецкой семьи; его мать — немка. Только у него пропали документы, подтверждающие происхождение. Парень железный.

— Отлично. Кликни-ка его сюда. Жора нервно вышагивал по площадке перед блоком и встретил меня вопросом:

— Почему так долго? Что случилось? Я коротко изложил ему суть дела.

— Нам золото тоже понадобится, — сказал Жора. — Нужно спасать наших. Для этого необходимы продукты и медикаменты. С пустых рук не разживешься. Выменять можно только на золото.

Мы пошли к Ауфмайеру.

Минут пятнадцать мы втроем обсуждали детали предстоящей операции, прорепетировали манипуляции с флягами и с воображаемым золотом, вместо которого Ауфмайер дал нам горсть монет. Мы совали их в рот, клали под язык, за щеки, стараясь делать все как можно быстрее, незаметнее и совершенно бесшумно. Наконец все было отрепетировано и обо всем договорено. Ауфмайер велел нам идти, разрешив взять пакет и пообещав, что отныне мы ежедневно будем получать такой презент, а лагерного «зуппе» — сколько пожелаем.

Еще раз поблагодарив блокфюрера, мы вышли.

На душе было тревожно, вот мы и попались в сети Ауфмайера, а удастся ли выпутаться? Но это была реальная возможность помочь товарищам и пренебрегать ею было нельзя.

За туалетной комнатой была крохотная каморка, в которой хранились ведра, щетки, каустическая сода, тряпки и прочий хозяйственный инвентарь. Все это находилось теперь в ведении Жоры, как старшего команды уборщиков. Чуланчик этот мы называли каптеркой. У Жоры был свой ключ, и мы хранили здесь не только швабры, но и организованные за день продукты для дяди Вани и Гриши Шморгуна.

Закрывшись с Жорой в каптерке, достали спрятанный ножик и разделили хлеб, колбасу и маргарин на двадцать одинаковых порций, после чего я сбегал на площадку, разыскал «уборщиков». Товарищи поочередно заходили в каптерку, и каждый получал свою порцию.

Глава 21

Вечером Жора и я отпросились у штубового на часок «погулять». Он решил, что мы идем «организовывать». Да так оно, собственно, и было. Теперь нас собралась порядочная семейка — двадцать человек. Кормить их была наша кровная обязанность, поскольку и Жора, и я находились в привилегированном положении по сравнению с другими.

До вечернего аппеля оставалось часа полтора. Решили заглянуть в четвертый и шестой блоки. Там жили проминенты из числа немцев, поляков и чехов. Они занимали в лагере командные должности и получали из дому посылки.

В четвертом блоке мы зашли в штубу проминентов. Там стояло двенадцать двухъярусных деревянных коек, застланных добротными шерстяными одеялами. В помещении чисто, аккуратно. Двадцать лагерных аристократов ужинали. Чего только не было у них на столе! Консервы, колбасы, сыры, варенье, домашнее печенье… На отдельном столике стояло несколько распечатанных посылок. Мы пожелали «уважаемым господам» приятного аппетита, после чего я как можно независимее спросил, не желают ли «уважаемые господа» послушать знаменитого певца Георга. «Господа» недоверчиво смерили нас косыми взглядами, презрительно скривились и спросили: «А на каком же языке он будет петь?»

— На каком пожелаете, — ответил я. Это произвело впечатление. Жора спел три песни: немецкую, чешскую и польскую. Успех был потрясающий. Придурки долго не хотели отпускать нас, заказывая все новые и новые песни. В качестве гонорара дали нам хлеб, сало, банку консервов и немного печенья.

До аппеля оставались считанные минуты. Мы торопились в нашу каптерку, чтобы успеть разделить продукты и раздать их.

Не успели мы войти, как неожиданно раздался условный стук, настойчивый и нетерпеливый. Мы отперли дверь. В чулан, шатаясь, вошел узник и в изнеможении прислонился к стене. Лицо его было распухшее и черное от побоев, со следами запекшейся крови, маринарка[62] с мишенью штрафника и мютцен забрызганы кровью, глаза заплыли, вместо рта алело кровавое месиво. Это был Гриша Шморгун, только что вернувшийся с арбайтскомандой в лагерь. Он был изувечен и обезображен до неузнаваемости.