Вадим Бойко - После казни

• Название: После казни
• Автор: Вадим Бойко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Из десятков миллионов людей в фашистских тюрьмах и лагерях смерти выжили немногие. Одним из них оказался и я.

 Попав впервые в концлагерь, я дал себе клятву: выжить! Выжить, чтобы рассказать людям о чудовищных злодеяниях фашизма.

 Книга эта рождалась в муках, она написана кровью моего сердца. Я искал беспощадные, острые как бритва слова и не находил. Рвал написанное и начинал заново. Я писал ночи напролет, а утром, забыв о завтраке, бежал на работу. С работы спешил домой, садился за стол и писал, писал... Это был мой неоплатный долг перед погибшими...

 В моем повествовании нет ни выдуманных событий, ни выдуманных имен, хотя, возможно, то, о чем я рассказываю, может показаться невероятным. Но все это было! Пепел замученных стучит в мое сердце. Это обязывает писать правду, и только правду.

 Меня расстреляли 28 июня 1943 года, в час ночи, в подвале гестаповской тюрьмы в Кракове. Я беру слово после казни...

---

Глава 25

Я и Жора прощались с Гансом. Тяжело разлучаться с человеком, спасшим тебе жизнь, да еще когда знаешь, что эта разлука навсегда. Как правило, в Освенциме люди вторично не встречались. Но прихотливая судьба решила иначе и свела нас еще раз в декабре 1943 года. Это было в Биркенау, куда меня привезли после селекции, или, проще говоря, выбраковки. Высосав из меня все силы и соки, Освенцим посягал еще и на мой пепел. Ганс вторично спас мне жизнь… Но я забежал далеко вперед.

Началось с того, что к нам снова пришел Ганс. Он был очень возбужден: завтра, в воскресенье, меня и Жору отправляют в Явожно. Придут две автоколонны, которые должны забрать из центрального лагеря семьсот узников. Триста повезут на работу в угольные копи Кенигсхютте, а четыреста — в Явожно. Списки тех, кого отправляют на этап, уже утверждены лагерфюрером. Ауфмайер узнает об этом только завтра утром. Блокфюрер ничего не успеет сделать, даже если бы хотел. А поскольку Ауфмайер сам едет в «Канаду», ему не было смысла задерживать нас.

Мы радовались так, словно нас ждала свобода.

— В Явожно постарайтесь найти моего земляка из Кельна, зовут его Франц Норден, — сказал напоследок Ганс. — Его легко узнать: низенький, весь седой, на правой руке не хватает двух пальцев. Ему пятьдесят лет. В лагерях с 1933-го. Два года назад нас разлучили. Его отправили с первым транспортом на строительство нового лагеря в Явожно как капо. Не знаю, удержался ли он до сих пор на этой должности. Передайте ему привет и скажите от моего имени, что я прошу вам помочь. За Гришу не тревожьтесь, мы его поставим на ноги. Привет вам от Антоныча, Володи Белгорода (так Ганс называл Белгородского). Спасибо большое от товарищей за золото.

Ганс ушел, и мы почувствовали себя беззащитными и осиротелыми.

Воскресный день 25 июля начался как обычно, по давно установленному порядку. На аппеле Ауфмайер принял рапорт старосты Пауля, дважды пересчитал нас и пошел на доклад к рапортфюреру. Тот почему-то на целых два часа задержал блокфюреров. А в это время узники всего лагеря по команде «смирно» стояли перед блоками. Наконец Ауфмайер вернулся. Вслед за ним в лагере была объявлена блокшпера, и всех узников загнали в блоки. Мы уже знали, что блокшперу объявили в связи с отправлением этапа. С минуты на минуту ожидали прибытия автоколонны. Но прошел час, за ним другой, а машин не было. Мы сидели как на иголках. От того, придут ли сейчас машины, зависели Жорина и моя жизни. Совершеннейшей бессмыслицей было бы погибнуть именно теперь, когда десятки подпольщиков приложили нечеловеческие усилия, чтобы вырвать нас из когтей смерти. Неужели все напрасно?! Завтра с утра Ауфмайер будет в «Канаде». И первое, что он сделает, это спросит Вернера, сколько тот дал нам золота в обмен на восемь литров спирта. Какую месть придумает блокфюрер, узнав, что мы обманули его на целых двадцать три монеты? Ведь эсэсовцы убивали узника даже за одно лишь подозрение в краже картофелины или гнилой брюквы. А тут украдены двадцать три золотые монеты!

— Который час? — спросил я у одного из придурков, который как раз проходил мимо наших нар.

— Опаздываешь на поезд? — насмешливо ответил тот, но все же, поглядев на ручные часы, сказал: — Половина десятого, времечко идет и нам дорожку трет…

Тут же раздались короткие гудки сирены — отбой блокшперы. Итак, машины не пришли. Наши надежды рухнули.

— Что же теперь делать? — спросил Николай Ерошко.

Минут десять продолжалось тяжелое молчание. Неожиданно в нашем углу появился незнакомый узник с чешским винкелем на груди.

Пригнувшись, он обвел настороженным взглядом нижний ярус нар и, увидя нас, решительно подошел. Ощупал каждого острым взглядом, пробежал по номерам, после чего ошарашил нас паролем: «Жизнь Орлёнку!» — «Во имя победы!» — ответили мы. У незнакомца были живые карие глаза, открытое волевое лицо. По виду — бывалый узник.

— Кто из вас Орленок? Жора кивнул в мою сторону.

— Он.

— Я Йожеф, — коротко отрекомендовался гость и пожал нам руки. — Сегодня вы будете в Явожно. Не удивляйтесь, машины немного задержались, не было бензина. Но сегодня они придут. В Явожно разыщете узника чеха Карела. Его освенцимский номер 55014. Карел коммунист. Скажете ему: «Над Влтавой красивы рассветы». Он ответит: «И летом, и зимой». Это наш давнишний пароль. Карелу можно доверить все. Передайте ему сердечный привет. Спасибо за помощь движению Сопротивления. Желаю свободы!

Не успели мы толком ответить Йожефу, как он быстро зашагал к выходу, оставив нам небольшой сверток. В нем оказалось две пайки хлеба, две пачки сигарет и четыре кусочка сахара. Хлеб и сахар мы сразу же отдали Грише, а сигареты — Николаю Ерошко.

Нас не бросили на произвол судьбы. За нашу жизнь идет скрытая борьба, за нами стоят сильные, мужественные люди. И в эти минуты я крепко уверовал: мы не погибнем!

Вскоре снова завыла сирена: блокшпера! Всех узников загнали с аппельплощадки в блок. И вот вдалеке послышался гул дизельных моторов. Он нарастал, и вскоре мощный грохот дизелей заполнил весь лагерь. Машины пришли! Мы спасены!

В шлафзале появилась кабанья туша вечно сонного и распухшего от пьянства Пауля, на сей раз одетого по форме, с неизменной дубинкой в руках.

— Всем построиться на аппельплаце, да побыстрее! — заорал он своим пропитым, хриплым басом.

То, что Пауль явился в шлафзал лично, да еще в форме, означало, что предстоит важное событие.

Двухтысячная толпа узников хлынула к выходу. Оглушительный перестук гольцшугов, шум, давка, крики, брань на всех языках — все слилось в сплошной грохот. Дикая круговерть, вавилонское столпотворение!

Нам стоило большого труда вытащить искалеченного Гришу из этой невероятной давки. Мы окружили его плотным кольцом и, поддерживая, вклинились в поток. Этим потоком и вынесло нас наружу.

На аппельплаце десятки холуев, орудуя дубинками, строили узников, выравнивали ряды и шеренги, пересчитывали. Наконец все утихомирилось. Перед строем стоял Пауль и молча косил налитыми кровью глазами, наблюдая за дорожкой, чтобы не прозевать появление начальства. И вот наконец команда:

— Ахтунг! Штиль гештант![67] Мютцен ап!

На дорожке появился Ауфмайер в сопровождении какого-то незнакомого нам унтер-офицера. Пауль отрапортовал, после чего они втроем обошли строй узников, пересчитывая ряды и шеренги. Я догадался, что унтершарфюрер и есть назначенный вместо Ауфмайера наш новый блокфюрер. Нам было известно, что «лучшие» эсэсовские унтер-офицеры, перед присвоением им офицерского звания проходили стажировку на блоках в должностях блокфюреров для «морально-волевой закалки», а проще говоря, для применения на практике всех зверств и жестокостей, Привитых им во время учения в эсэсовских училищах. Очевидно, наш новый блокфюрер и относился к категории тех «лучших» унтер-офицеров, которых выдвигали по служебной лестнице. Он был высокий, худой, светловолосый, с нездоровым, лихорадочным блеском в глазах. Ему было не более двадцати лет. Несомненно, он только что окончил училище СС и прибыл на место службы. Возможно, даже окончил специальную «школу убийц», находившуюся в Австрии, вблизи города Эфердинг, в замке Гартхейм, где опытные эсэсовские инструкторы готовили кадры фашистских палачей, в первую очередь для лагерей смерти.

Проходя вдоль шеренги, унтершарфюрер методически и как-то, я бы сказал, деловито стегал узников нагайкой, стараясь попасть в лицо. Видно, что делал он это просто так, походя, удовольствия ради: никаких поводов для этого не было. Все стояли недвижимо, затаив дыхание.

Унтершарфюрер бил наотмашь, хорошо натренированным ударом рассекая до крови лицо. Два шага — удар, два шага — удар. На его лице блуждала улыбка отпетого садиста.

Ритм ударов был настолько точный, что я рассчитал — один из них придется на мою долю. «Неужели Ауфмайер не заступится?» — закралась наивная мысль. Резкая, как удар ножом, боль полоснула лицо. Ауфмайер опустил глаза и сделал вид, что ничего не заметил.

После обхода Ауфмайер объявил, что блокфюрером нашего блока отныне будет унтершарфюрер Вурм, и выразил надежду, что блок 2-А и впредь будет образцовым.

Вурм стоял перед строем, сузив глаза, презрительно ухмыляясь. При этом он похлестывал себя по голенищу нагайкой; точнехонько так делал лагерфюрер Гесс.

Но вот на брусчатке появилась группа людей. Впереди шли два эсэсовца, а за ними с десяток узников с папками в руках и повязками на рукавах. Вне всякого сомнения, это были писари из центральной канцелярии. Наконец-то!

Процедура отбора узников была простой и быстрой. Один из писарей громко выкрикивал номер по списку, узник выходил из строя, подкатывал рукав левой руки, на которой был вытатуирован номер. Под наблюдением эсэсовцев писари сверяли номер на руке с тем, что значился в списке, после чего узник переходил на другую сторону площадки, где становился в строй отобранных.