Жан-Пьер Шаброль - Миллионы, миллионы японцев…

• Название: Миллионы, миллионы японцев…
• Автор: Жан-Пьер Шаброль
• Издательство: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1970

Предлагаемая книга, итог пребывания французского писателя Жан-Пьера Шаброля в Японии, поражает тонкостью наблюдений жизни японского народа, меткостью характеристик и обилием интереснейших сведений; написана она с большим юмором.

---

Неожиданно я заметил мадемуазель Ринго, возвращавшуюся домой с молодым человеком под одним с ним зонтиком. Она знаком пригласила меня подняться. Мы снова сбросили обувь, она познакомила меня с братом. Парнишка смотрел на меня, как на чудовище. Я не поручусь, что при нем не было оружия.

Мы уселись с трех сторон коротконогого стола и вот сидим до сих пор.

Сначала я тщетно пытался объяснить, как чисты мои намерения, что у меня вообще нет никаких намерений, — а это сущая правда, — но брат Ринго смотрел на меня более чем скептически. По правде говоря, он мог бы смотреть на меня точно так же, если бы я стал говорить, что собираюсь применить к его сестре садистские приемы.

Мадемуазель Ринго, заглядывающая за плечо брата, вскрикнув от ужаса, пытается вырвать у него из рук листок. Он отталкивает ее и показывает мне написанную фразу. На его лице удовлетворение: наконец ему удалось выразить свою мысль по-английски. «Мисс Мото не в своем уме», — прочел я.

8 часов 45 минут

Наконец-то между юными Ринго и мной никаких недоразумений. В меткой характеристике мадам Мото я прочел между строк вопрос: «Вы не возражаете переночевать тут один?»

Я бурно выразил свой восторг.

Рощица и ее брат не скрывали чувства облегчения. Они меня успокоили: о да, у них есть где ночевать! О нет, трудностей никаких, лишь бы я был доволен. Они оставили меня одного, осведомившись, до какого часа я желаю спать.

— До девяти, — ответил я.

Моросящий дождь кажется мне сегодня утром еще противнее обычного. Когда выходит солнце, оно выглядит пыльным. Даже самые объяпонившиеся французы — и те не решаются отрицать, что надо долго искать, чтобы найти город безобразнее Токио; лишь один твердил: «Несомненно, человек еще не научился наслаждаться такого рода изменчивой промышленной красотой…»

Я ставлю точку. Пришла мадемуазель Ринго, свеженькая и улыбчивая, и принесла все необходимое для приготовления завтрака по моему вкусу.

Скажите, она явилась одна…

Вывод напрашивается сам собой: в Японии женщин насилуют только по ночам.

5. История Жана Л'Ота

16 часов

В номере моего нового отеля

От мадам Мото никаких известий. Сегодня утром я позвонил Дюбону, одному из токийских французов, близкому другу моих друзей.

Он важная персона и чрезвычайно занят. Поэтому я испытывал неловкость, объясняя по телефону, что мне совершенно необходимо увидеть его в связи с незначительным недоразумением. Он внимательнейшим образом выслушал историю о трех пачках сигарет, попросил у меня несколько дополнительных данных и сказал:

— Знаете, с такими вещами тут не шутят. Я все улажу. Приходите со своей Рощицей ко мне завтракать.

Дорогой Дюбон был тем переводчиком, о котором я мог только мечтать. Пустяковая история с сигаретами ему вовсе не наскучила, наоборот…

— Понимаете, это весьма характерное недоразумение. Мадам Мото, как истая японка, думала о прошлом, а вы, истый европеец, — о будущем. Это очень показательный пример. Вы думали только о нежелательных последствиях, которые могут возникнуть, если вы примете от нее сигареты, а она думала только о прошлом, о недавнем прошлом: об изнурительном дне, о ваших огорчениях, о всех обстоятельствах, которые могут вызывать у вас недовольство. Она была готова сделать все что угодно, лишь бы вы могли покурить…

Дюбон живет в Японии тридцать лет. Во время войны он был интернирован и заключен в концентрационный лагерь. Он женат на японке, дети его говорят только по-японски.

— Я съезжу на три-четыре года в Париж, чтобы мои родные научились говорить по-французски.

Он расспрашивает маленькую Ринго терпеливо, с улыбкой, делает паузы, проявляет к ней внимание — все это кажется мне совсем новым в моем соотечественнике. Похоже, он владеет японским языком так же, как своим родным, — явление крайне редкое. Вместе с ней он пытается звонить по всем адресам, где могла бы находиться тетя. Безуспешно. Я ловлю себя на том, что невольно обращаюсь к Дюбону шепотом, как будто мадемуазель Ринго может понять по-французски.

— Какова главная причина самоубийств, которыми печально знаменита Япония? Я говорю не о харакири.

— Энсэй. Это можно перевести как «утомление от жизни».

Дюбон терпеливо расспрашивал мадемуазель Ринго, точнее, он ее прослушивал, подвергал психоанализу, применяя в равной мере терпение и симпатию. Он утвердил меня в моих догадках, и прежде всего в интуитивном понимании Рощицы.

Дюбон дал мне и другие подтверждения, более печальные:

— Малышка рассказала, в каком затруднительном положении она находится. Ей совершенно ясно, что ее тетя недопонимает ваши слова и вдобавок сильно забыла родной язык. Это ясно также родственникам и друзьям. Они чувствуют, что тетя вас не понимает, и не могут уловить смысла в ее переводе на японский. Тем не менее они делают вид, что понимают. Ведь мадам Мото — уважаемая особа: она японка, десять лет прожившая в Париже, это придает ей здесь большой вес, и никто не смеет усомниться в правильности того, что она делает. Малышка мне сейчас сказала: «Часто другие понимают лучше, чем она, видят, что она ошибается и велит нам делать глупости, но я ничего не могу сказать — ведь она моя тетя и приехала из Парижа, и все с болью в сердце стараются делать, как она велит, даже если это глупо…» Вы должны учитывать, что над ее головой ореол, она «тетя, приехавшая из Парижа!», ее надо щадить, сглаживать острые углы, в особенности в присутствии родственников или знакомых, чтобы не подвергнуть сомнению ее непогрешимость.

— Ну и попал же я в переплет!

Дюбон сумел так умно рассеять всякую подозрительность, закравшуюся между мной и мадемуазель Ринго, что теперь мы награждали друг друга тумаками, словно старые приятели, повстречавшиеся наконец вновь.

— Передайте Ринго-сан, что я уже не решался брать ее даже за руку, опасаясь, как бы она чего не подумала…

Дюбон перевел. Ответ Рощицы осветил лицо нашего друга улыбкой, которая так помогает в стране улыбок, — включаю ее в коллекцию!

— Она говорит, что с ней было то же самое… Что она чувствовала, как вы сдерживаетесь, сама хотела взять вас за руку, но боялась, как бы вы не подумали о ней дурно.

Дюбон считает, что недоразумению между мной и тетей пора положить конец. Он предлагает собраться у него завтра вечером к ужину. Он берется внести полную ясность в наши отношения, и я на него полагаюсь.

* * *

Эта встреча меня согрела, подбодрила. Я тут же всерьез засел за сценарий. В энный раз я перечитал ответ Жана Л'Ота:

«…Твое письмо ставит меня в затруднительное положение. Ничего не зная о Японии, что могу я добавить к истории о кресле, которую уже тебе рассказал? По моей мысли, это лишь предлог, который даст возможность подать любой материал о Японии. Напоминаю тебе сюжетную канву:

„Комеди Франсез“ собирается показать в Японии ряд спектаклей из своего репертуара, в частности „Мнимого больного“. Чтобы придать представлению большую значимость, решено использовать в качестве гвоздя программы кресло, в котором Мольер умер на сцене во время исполнения „Мнимого больного“. И вот в Японию отправляют ценный музейный экспонат. Его сопровождает либо пятидесятилетний чиновник из Бретани, либо, наоборот, молодой, свежеиспеченный советник, выпускник дипломатической школы. В первом варианте от важности миссии у сопровождающего голова пошла кругом, а во втором он в силу превратного представления о Японии попадает в беду и теряет знаменитое кресло. Он так и не находит его к началу спектакля и вынужден раздобыть поддельное. Его-то он и привозит с собой во Францию, где, впрочем, узнаёт, что подлинник никогда не покидал кабинета генерального директора и что в Японию была послана копия. Короче говоря, вся эта история — сущий бред, как сущий бред разводить столько историй из-за кресла в стране, где сидят на полу. Но эту басню при желании можно напичкать чем угодно, включая мотивы о встрече двух цивилизаций.

То, что ты пишешь о тайне, окружающей твоего продюсера, очень здорово. Это уже само по себе работает на создание атмосферы фильма. Расскажи же мне немного об этом господине…»

Жан, дорогой! Его наметки темы мне вполне подходят. Я много раз перечитывал письмо, и каждое слово рождает у меня множество зрительных образов. Стоит мне покачать какую-нибудь из его фраз, как невод, в воображаемых волнах, бьющих по моим лодыжкам, и я вытаскиваю его полным диковинных животных, отбросов, разрозненных башмаков и водорослей — к сожалению, массой водорослей!

«Пятидесятилетний чиновник…. бретонец…» (мне больше нравится севеннец!). «Молодой советник-дипломат…»

Беру и его. Беру обоих. На прелестном приеме во французском посольстве я столкнулся с такими типами. Умелое сочетание нескольких образов даст достаточно материала для сочного характера.