Александр Слонимский - Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826)

• Название: Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826)
• Автор: Александр Слонимский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1989
• ISBN: 5-08-000883-0

Историческая повесть рассказывает о событиях 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади в Петербурге и о восстании Черниговского полка.

Для среднего школьного возраста.

---

Он рассмеялся и скрылся в подъезде.

Матвей оставил строевую службу. Он поступил адъютантом к малороссийскому генерал-губернатору князю Репнину, другу семьи Капнистов, и уехал в Полтаву, где находилось генерал-губернаторское управление. Оттуда Матвей часто ездил в Обуховку и в Хомутец, который перешел в собственность Ивана Матвеевича после смерти его родственника Данилы Апостола.

В конце 1820 года до Матвея дошли слухи о каких-то беспорядках, происшедших в Петербурге, в Семеновском полку. Говорили о «бунте», о «возмущении». В Полтаве он прочел приказ о расформировании Семеновского полка и о переводе всех офицеров в армию. Наконец, сестра Катя, бывшая замужем за флигель-адъютантом Бибиковым, привезла из Петербурга письмо от Сергея, в котором рассказывалось о конце старого Семеновского полка.

Сергей писал:

«Ты, вероятно, знаешь уже о наших происшествиях. О них толкует весь город. Революция в Испании, революция в Неаполе, революция в Португалии, там хунты, тут карбонарии, везде перевороты, совершаемые силой армии во главе с генералами и офицерами, — не мудрено, что и у нас ищут чего-нибудь подобного[32]. Государь, как мне сказал Чаадаев, ездивший к нему курьером в Троппау[33], положительно убежден что у нас есть отрасли карбонариев и что так называемый «мятеж» в Семеновском полку («rebellion» — Сергей писал по-французски) — «дело их рук». Он прямо сказал, что подозревает тут «постороннее внушение» и что все это предпринято для того, чтобы его «напугать» и помешать ему, вместе с Меттернихом, расправиться с «преступной революционной заразой» в Европе.

Но, к сожалению, он ошибается. Ни карбонарии, ни наш жалкий Союз с его добродетельной зеленой книгой устава совершенно непричастны к этому делу. Оно создано исключительно усилиями наших умных начальников: корпусного командира князя Васильчикова и начальника бригады великого князя Михаила Павловича. По их проискам был сменен Яков Алексеевич Потемкин, и на его место назначен полковник Шварц, аракчеевский приспешник, тупой фрунтовик, прославленный тем, что забивал солдат до смерти. Приказ о назначении Шварца был объявлен в день пасхи. Это было красное яичко, припасенное нам на Христов день.

Шварц сразу принялся за дело. Он превзошел самых яростных профессоров фрунта. Он рвал у солдат усы и ложился на землю, чтобы лучше видеть, как вытягиваются при маршировании носки. На учении он неистовствовал, швырял шляпу и топтал ее ногами. Изобретательность его не знала предела. Он выстраивал роту в две шеренги друг против друга и по команде «Плюй!» заставлял солдат плевать друг другу в лицо. Офицеры были бессильны. Мы ходили к начальнику штаба Бенкендорфу, но он замазал нам рот лживыми обещаниями. А милый мальчик Михаил был в восторге: поощрял Шварца ежедневными посещениями, дарил ему экипажи и лошадей, громко восхвалял его усердие. Нечему удивляться: только что скинув детскую куртку, он еще не отвык от игры в солдатики, и Шварц доставлял ему отличное развлечение.

Ты знаешь наших семеновцев. Многие из них грамотные, газеты читают. Петра Малафеева помнишь? Он в Париже и по-французски обучился. Несмотря на тяжесть службы, солдаты все же находили до сих пор время для занятий ремеслами, так что у каждого прикоплено было не меньше пятисот рублей денег. Среди них есть отличные башмачники, султанщики, портные. У них есть даже торговля на стороне. Можешь теперь вообразить себе, как они почувствовали себя при Шварце, который отнял у них все свободное время, даже праздничные дни, лишил всех заработков и подвергал неслыханным унижениям. Зачем тут карбонарии, зачем зеленая книга устава? Для произведения революции достаточно у нас одного Шварца.

Но я тебе расскажу по порядку, как все произошло. Вечером 16 октября государева рота[34], собравшись в коридоре, вызвала к себе ротного командира Николая Ивановича Кошкарева (помнишь его?) и заявила жалобу. Николай Иванович уговаривал отложить жалобу до инспекторского смотра.

— Чего откладывать, — был ответ, — коли сам генерал (то есть Васильчиков) на последнем смотру запретил жаловаться. Так и сказал: кто заявит неудовольствие — под палками умрет. Не нам одним, всем невтерпеж. Мы за весь полк стараемся.

Кошкарев пошел к батальонному Вадковскому, тот — к Шварцу. Шварц не посмел идти в казармы и бросился в штаб к Бенкендорфу. Бенкендорф полетел к Васильчикову. Васильчиков сказался больным, и начался переполох. Ужасные слова: «Взбунтовалась государева рота!» — были произнесены громогласно.

На другой день Михаил два часа держал роту на ногах, требуя выдачи зачинщиков. Рота стояла как вкопанная, и Михаил уехал взбешенный. Однако список «зачинщиков» имелся у Кошкарева: об этом еще ранее позаботился услужливый фельдфебель. Добрейший Николай Иванович потом говорил, что потерял список. Но я полагаю, что он просто его уничтожил. Его доброта не прошла ему даром: сейчас он предается военному суду.

Вечером 17 октября Васильчиков, заманив обезоруженную роту в штаб корпуса, арестовал ее и отправил в крепость. Около часу ночи меня разбудил унтер-офицер:

— Пожалуйте в роту. Беда: вторая рота бунтует. Ворвались к нам, выломали ворота, сбили часовых. Кричат: государева рота погибает.

Я поспешил в свою роту. В коридоре шум голосов, полутьма — только где-то горит одинокая свечка. Мои люди, увидев меня, стали неровной шеренгой. Прочие толпились по флангам и позади строя. Мое сердце сжалось. Эти люди ждут помощи — немедля, сейчас. Они пойдут за нами по первому слову. А мы? Что можем мы сделать? Нам остается только увещевать их, объяснять, что они идут на верную гибель.

И я увещевал их. Я просил не губить понапрасну себя и меня. Я говорил то, что обязан говорить офицер по долгу присяги, и то, что подсказывало мне благоразумие. Они любили меня и уже готовы были повиноваться моему голосу. Но с левого фланга, где толпились люди из чужой роты, раздались голоса: Ребята, не расходись. Государева рота погибает, а третья рота спать пойдет, что ли? Погибать — так всем вместе. Один конец.

Это была правда — и правда поразила сердца. Меня больше не слушали. Все вместе ринулись кучей на двор, и через мгновение весь полк был на ногах. Нестройные, но единодушные толпы несутся в сырую, ненастную ночь на площадь. Удивленные и обрадованные неизвестной им дотоле свободой, они предаются вполне своему восхищению, поздравляют и целуют друг друга. И они были правы: хотя бы одну ночь они насладились свободой.

Человек шесть отправляются искать Шварца. Но Шварц, как будто желая оправдать всеобщее к себе презрение, спрятался в навозе у себя на дворе. Солдаты врываются в его квартиру и вместо Шварца тащат на площадь его парадный мундир. Мундир надевают па палку, плюют в него и разрывают на куски с бранью и хохотом.

Толпа стоит на площади, не имея руководства и не зная, что делать. Начинается рассвет, падает хлопьями мокрый снег. Кое-где с солдатами смешиваются кучки рабочих, направляющихся из слобод к ежедневным занятиям в город. Это уже похоже на революцию. Приезжают на площадь генерал-губернатор граф Милорадович и наш бывший командир генерал Потемкин. Перед ними снимают фуражки, но остаются тверды в своем решении: требовать освобождения государевой роты. Потемкину говорят:

— Мы вас, ваше превосходительство, любим и огорчать не хотим. Только без государевой роты нам никак нельзя: пристроиться не к чему.

Наконец приезжает Васильчиков и с ним Михаил. Михаил хочет крикнуть, но голос срывается, как у молодого петуха, и он задает не совсем кстати вопрос (ты знаешь, что Великий князь не отличается находчивостью):

— А что побуждает вас так действовать?

И тотчас получает ответ из толпы:

— А то и побуждает, что мы для вас не игрушка.

— Мне глядеть на вас стыдно! — кричит генерал Бенкендорф.

— А вот нам так ни на кого смотреть не стыдно, — отвечает ему Малафеев.

К восьми часам утра подходят другие войска, оцепляют площадь, занимают Семеновские казармы. Тогда Васильчиков смелеет. Возвысив голос, он приказывает выстроиться в колонны и идти тотчас под арест в крепость. Семеновцы повинуются.

— Что ж, где голова, там и ноги, — слышатся покорные голоса. — А нам без государевой роты никак невозможно: потому пристроиться не к чему.

Так погиб наш старый Семеновский полк, — заканчивал Сергей. — Одни обречены на шпицрутены и палки, другие содержатся в Свеаборге и Кексгольме, остальных распределяют по армейским частям и высылают из Петербурга. Меня и прапорщика Бестужева-Рюмина переводят в армию, в Полтавский полк. Гибель нашего полка да послужит уроком того, что успех революции в совместном и внезапном действии. Этот случай нами упущен. Когда еще представится подобный?»

К письму была приложена прокламация, написанная крупными, четкими буквами:

«Воины! Дворяне из Петербурга высылают войска, дабы тем укротить справедливый гнев воинов и избегнуть общего мщения за их великие злодеяния. Но я советую учинить следующее: