Михаил Герчик - Отдаешь навсегда

• Название: Отдаешь навсегда
• Автор: Михаил Герчик
• Жанр: Современная проза

---

— Ну и что? — удивился я.

Лейтенант великодушно игнорировал мой легкомысленный вопрос.

— А проживаете здесь? — Лида кивнула. — Больше месяца? — Лида еще раз послушно кивнула, словно этот молоденький румяный лейтенант загипнотизировал ее. — Значит, сигнал правильный…

— Какой сигнал? — я отбросил Пастернака и подошел к столу. — В чем дело, лейтенант?

Он нахмурился.

— Не лейтенант, а товарищ лейтенант, — ледяным тоном поправил он меня, — А сигнал такой, что проживает у вас без прописки, постоянной или же временной, вот эта неизвестная гражданка, — кивнул он на побледневшую Лиду. — А это непорядочек. Каждый гражданин должен жить там, где прописан.

— Но ведь это моя жена, — отвечаю я. — Где же она еще должна жить, если она моя жена?

— Ах, жена! — Он снова заглядывает в Лидин пас порт. — Ваша фамилия Малышев, Константин Иванович? Или Левашов, Александр Васильевич? — Лейтенант довольно усмехается, будто уличил меня по меньшей мере в подделке документов. — Тут написано, что эта гражданка зарегистрировала брак с граж…

Лида вырывает у лейтенанта из рук свой паспорт, и от подобной дерзости он замирает, не в силах договорить слово.

— Какая вам разница, что у меня написано в паспорте? — Лида кидает плоскую книжечку в приоткрытую дверцу шкафа. — Я его жена не по паспорту, а по жизни, неужели это так трудно понять?!

— Но паспорт… — лейтенант никак не может прийти в себя от столь бесцеремонного Лидиного поступка, — но паспорт — это основной документ… — Он раздумывает, самому встать за этим паспортом или заставить Лиду подать его. — Нельзя жить так долго без прописки.

Похоже, что пока он счел за лучшее отступить.

— А без сердца можно?

Он краснеет еще больше — интересно, до какой же степени можно краснеть?! — и начинает торопливо рыться в планшетке, совсем еще мальчишка, года двадцать два, видно, только из училища, так хочется быть строгим при исполнении служебных обязанностей, а не получается, вон даже пот на лбу выступил. Ничего не находит, снова берет домовую книгу и смотрит уже не на Лиду, а на меня.

— Не положено — без прописки, — упрямо повторяет он. — Мое дело такое — я вас предупредил. А дальше будем принимать меры.

Он. приподнимается и берет свою фуражку, но я силком усаживаю его на место.

— Что же нам делать, лейтенант?

У него вздрагивают губы. Вот чудак, неужто обиделся?

— Ребята, — вдруг говорит лейтенант, — я даже не знаю, как вам быть, но прописаться нужно обязательно, иначе у вас могут быть неприятности. Закон есть закон.

Какое это хорошее слово — «ребята»! Мы с Лидой переглядываемся: румяный лейтенант начинает нам нравиться.

— Извините, пожалуйста, — говорит Лида. — Я завтра же займусь пропиской. Вы правы — закон есть закон.

— В том-то и дело, что я прав, — как маленький, радуется лейтенант Лидиному извинению. — Вас не пропишут к нему, понимаете?

Час от часу не легче.

— Почему? — в один голос растерянно спрашиваем мы.

— Он же сам на квартире, — объясняет лейтенант. — Не может же он к себе квартирантку пустить! Хозяйка не разрешит, метров маловато, и вообще не положено.

— Что ты заладил: положено не положено! — злюсь я. — Какая она может быть квартирантка, если она моя жена?

Лейтенант вздыхает. Он еще, наверно, не привык иметь дело с такими тупыми людьми, как я.

— Послушайте, гражданин, — терпеливо убеждает он

меня, совсем позабыв про хорошее слово «ребята»- да и как его перевести в единственное число: «парень»? — Я вам верю, что она ваша жена. Но для прописки этого мало. Для прописки штамп в паспорте нужен, понимаете. Тогда все будет по закону. А так она и жена и не жена, то есть она, конечно, жена, но и не… Тьфу, совсем вы меня запутали!

— Ну, а если у человека другой штамп? Если ему некогда, да и неохота заниматься всякими штампами? Неужели нельзя все оставить так, как есть?

— Не положено! — Тут лейтенант тверд, как гранит.

— Слушай, — говорю я, а внутри у меня жжет, будто ложку горчицы проглотил, — ты человек или…

— …милиционер? — подхватывает лейтенант и вытирает своей ослепительно белой перчаткой пот со лба — на перчатке остается влажная темная полоска, он замечает это и раздраженно сует перчатку в карман. — Я милиционер, а ты пижон. Понятно?! Если б я не был человеком, я выселил бы ее отсюда еще три недели назад, когда получил первый сигнал. А я до четвертого дотянул, все думал, что эта Муха угомонится! — Он спохватывается, что выдал какую-то милицейскую тайну, взлохмачивает свои льняные волосы и с отчаяньем машет рукой: мол, семь бед — один ответ. — Я ж тебя знаю, уже полгода на участке, вижу, что ты за человек. Вот и дождался, что мне за халатное отношение к жалобам трудящихся выговор влепили. Понятно?!

— Да какая ж она трудящаяся? — с изумлением восклицаю я. — Она ж спекулянтка, она свой дом в насос для выкачивания денег превратила! Да ее давно раскулачить пора.

— Все знаем. — Лейтенант приглаживает ладонью волосы. — Все знаем, и все на законном основании. Дом — личная собственность, пускать жильцов не запрещается, а даже, наоборот, при еще существующем жилищном кри… то есть при нехватке жилья, поощряется. Цветочки продает со своего участка, наемным трудом не пользуется. Вот так-то. Не хочет она вас у себя держать, потому всю эту кашу и заварила.

— Слушай, — говорю я, — а что, если я ее… Лейтенант нервно теребит вторую перчатку.

— Еще чего! На вверенном мне участке никаких хулиганских выходок нет и не будет.

Мы все трое весело смеемся.

— Как вас зовут? — спрашивает Лида. — А то мы все «лейтенант», «лейтенант»…

— Сергей Антонович, — говорит участковый и засовывает в планшетку домовую книгу. — Можно просто Сергеем.

— Так что ж нам все-таки делать, Сергей? Искать другую квартиру?

— А что от этого изменится? — отвечает он. — Двадцать четыре метра вы не найдете, даже восемнадцать, чтоб перепрописаться. У вас один выход: «ели вы ему жена по жизни — оформляйте развод, зарегистрируйтесь. Жену — к мужу или мужа к жене всегда пропишут.

Лида отворачивается и барабанит пальцами по подоконнику.

— Когда ж она сейчас будет всем этим заниматься? — примирительно говорю я. — У нас защита дипломов, госэкзамены на носу.

— Так я ж вас в шею не гоню, — улыбается лейтенант с сознанием исполненного долга, и служебного и человеческого. — Я по. начальству так и отвечу: мол, оформляют люди свои отношения, все хорошо, но им время нужно, потому как студенты: дипломы, госэкзамены… И заявительнице сообщу, что на жалобу ее прореагировал — силой-то она вас отсюда не выкинет. А писать перестанет. Только и вы ни себя, ни меня не подводите, кончайте с этим делом.

Сергей надевает фуражку, натягивает на руки ослепительно белые перчатки — на правой полоска уже просохла, но перчатка смялась, он смотрит на нее с явным сожалением, и козыряет нам.

— Будьте здоровы!

— До свидания, — отвечает Лида.

— Будь здоров, друг, — говорю я. — Ты меня прости, что я тебе нахамил. Нервы…

— Ничего, — улыбается лейтенант, — свои люди, помиримся.

Он уходит. Лида стоит у окна, у нее чуть приметно вздрагивают плечи.

— Я завтра же пойду в суд, — наконец говорит она не знакомым, севшим голосом. — Ты ведь ничего плохого не думаешь, Саша?! Просто я представляю, как это все будет выглядеть, и мне делается немножко тошно. Но я с этим справлюсь. — Она подходит и погружает пальцы в мои волосы. — Я с этим справлюсь, Саша, и тогда больше никто не будет лезть в нашу жизнь. Правда?

— Правда, — не совсем уверенно отвечаю я. — Но, может, действительно отложить это на лето? Сейчас и без дополнительной нервотрепки забот хватает.

— Нет. Как сказал Сергей? С этим нужно кончать… Тут дело не в прописке, не в штампах, тут все гораздо глубже.

Я недоуменно пожимаю плечами и снова берусь за книгу.

— Слушай:

Где я обрывки этих речей

Слышал уж как-то порой прошлогодней?

Ах, это сызнова, верно, сегодня

Вышел из рощи ночью ручей.

Это, как в прежние времена,

Сдвинула льдины и вздулась запруда.

Это поистине новое чудо,

Это, как прежде, снова весна,

Это она, это она.

70

…И снится мне, что важные и чопорные, как пинская шляхта, мы с Лидой идем по вечернему городу. Ярко полыхают огни реклам над крышами домов, бесшумно проносятся автомобили, но людей почему-то не видно. Ни одного человека. Пусто, хоть шаром покати. Мы маршируем, как солдаты на параде, оттягивая носки и размахивая руками, — когда они у меня выросли, длиннющие, ниже колен, волосатые, как у обезьяны, и, наверно, такие же сильные руки?! Асфальт тротуара вгибается под нашими шагами, и геологические пласты обнажаются перед нами, словно слоеный пирог. И вот уже нет асфальта, и каменистая тропинка, пустынная, как заброшенное кладбище, круто уводит нас в глубь земли, в эры и эпохи с красивыми латинскими названиями, которые я зазубривал в детстве, а сейчас не могу вспомнить. Хоть убей, не могу вспомнить, а они крутятся у меня на самом кончике языка, круглые и сладкие, как конфетки-драже, и словно дразнятся: а вот и не вспомнишь, а вот и не вспомнишь…