Андрей Немзер - Дневник читателя. Русская литература в 2007 году

• Название: Дневник читателя. Русская литература в 2007 году
• Автор: Андрей Немзер
• Жанр: Публицистика

Новая книга Андрея Немзера – пятая из серии «Дневник читателя», четыре предыдущих тома которой были выпущены издательством «Время» в 2004–2007 годах. Субъективную литературную хронику 2007 года составили рецензии на наиболее приметные книги и журнальные публикации, полемические заметки, статьи о классиках-юбилярах, отчеты о премиальных сюжетах и книжных ярмарках. В завершающем разделе «Круглый год» собраны историко-литературные работы, посвященные поэзии А. К. Толстого и его роману «Князь Серебряный», поэтическому наследию С. И. Липкина, двум стихотворениям Д. С. Самойлова, лермонтоведческим трудам В. Э. Вацуро.

Обозреватель газеты «Время новостей», критик и историк литературы Андрей Немзер адресует свою книгу всем, кому интересны прошлое, настоящее и будущее нашей словесности.

---

Автор романа «Человек, который все знал» Игорь Сахновский честнее. Вынесенный в заголовок фантастический феномен (дар абсолютного знания нежданно свалился на робкого постсоветского «маленького человека») нужен ему в качестве какого-никакого сюжетного шампура, на который прозаик со зримым удовольствием нанизывает «вкусные» эпизоды – мочиловка, мягкая порнушка, козни властей предержащих… Нормальный бульварный романчик, чуть припудренный «гуманистическими мотивами» (худо живется бедному постсоветскому интеллигенту) и интеллектуальными заморочками (свободен лишь тот, кто все знает, а потому ни на что не надеется и способен пережить даже предательство возлюбленной). Упакуй в аляповатую обложку с пистолетом и прущими из бюстгальтера титьками – и на лоток. Снабди утонченным предисловием, в котором через слово будут поминаться «дискурс», «китч» и «конец литературы», – можно номинировать на премию Андрея Белого. А в натуральном виде годится и для респектабельного журнала: тут тебе и шпионские приключения, и «философия», и трезвый взгляд на мерзкую действительность… Да и слог в общем-то правильный.

Бедность (на грани нищеты) беллетристических разделов выкупается богатством «вторых тетрадок». Безусловно достойна самого пристального внимания «новомирская» статья Валерия Сендерова «Кризис современного консерватизма», первая часть которой посвящена немецкому консерватизму времен Веймарской республики, а вторая – нашим сегодняшним пародийным (увы, не только смешным, но и опасным) младым и резвым квазиконсерваторам. Очень интересны архивные материалы, приведенные в исследовании Ольги Эдельман «Процесс Иосифа Бродского» (речь идет не о самом судилище, но о борьбе за освобождение ссыльного поэта, в которую оказались втянутыми крупные политические игроки). На редкость содержателен весь рецензионный раздел «Нового мира»: Александр Агеев размышляет о книгах Александра Архангельского «Базовые ценности» и «1962», Александр Иличевский – о лосевской биографии Бродского, Вл. Новиков – о биографии Хлебникова, написанной Софией Старкиной, и томе работ крупнейшего «велимироведа» Виктора Григорьева, Владимир Губайловский – о сборнике «Колмогоров в воспоминаниях учеников», и все четыре материала далеко выходят за рамки служебного жанра. К сожалению, в аннотационном разделе «Периодика» исчез блок Андрея Василевского. Ужели навсегда? Заявляю решительный протест.

Не худо и в «Октябре»: статья Жанны Галиевой «Когда от поэтов темнеет в глазах, или Сколько надо критиков, чтобы вкрутить лампочку» (кажется, не надо вовсе), грустные размышления Антона Панчева «Молодые физики: образование и карьера», колючие «Зимние заметки о летних впечатлениях» Марии Ремизовой (впечатления не путевые – литературные). Самый же захватывающий материал – «Соседи. Конспект о Чехове» нежданно вернувшегося из политологии в филологию Дениса Драгунского. Автор полагает, что Чехов был «левым», трагически осознавшим «тупик левизны». По-моему с Чеховым все обстоит решительно не так, но «заводит» статья Драгунского здорово.

В общем, оба журнала стоит читать с конца. Доходить до начала не обязательно. Хотя корректности ради сообщу, что «Октябрь» открывают 54 опуса Людмилы Петрушевской, которая, пройдя в «Карамзине» стадию верлибра, теперь сочиняет в рифму. Сопровожденные картинками автора тексты называются «Парадоски» (опечатки нет). Вполне себе парадоскально – опечатки опять-таки нет.

...

26 января

Февраль

За чем пойдешь, то и найдешь

Мария Дубнова, Аркадий Дубнов. Танки в Праге, Джоконда в Москве. Азарт и стыд семидесятых. М.: Время

Книга Марии и Аркадия Дубновых устроена просто. Заслуженно известный журналист-международник вынул из архива пачку снимков, которые он делал несколько эпох назад, когда был не специалистом по политике и экономике Центральной Азии (как сейчас) и не профессиональным фотографом (как можно подумать), а инженером, страстно любящим театр, музыку и поэзию. Его соавтор, по сути, не заставшая те баснословные года (она закончила школу, то есть вошла во «взрослую жизнь», в 1987 году), расспросила о семидесятых тридцать довольно разных людей. Самые старшие из «информантов» родились в 1920-х, самые младшие – в 1950-х. Дубнов запечатлевал сцены из ярких спектаклей и лица режиссеров, поэтов, артистов, музыкантов. Дубнова расспрашивала о культурно-идеологической ауре, в которой обретались ее собеседники – о книгах, фильмах, концертах, разговорах на политические темы, отношении к советской власти и советской жизни. Книга получилась замечательная.

И очень грустная. По крайней мере, для меня, крепко помнящего свои студенческие (1974–1979), аспирантские (1979–1982) и доперестроечные «служилые» годы. В открывающей книгу главе «Вчерашний день» (я бы сказал, как минимум, «позавчерашний») Мария Дубнова дает общую характеристику тогдашней жизни столичной интеллигенции. Примеряю ее – поперву кажущиеся совершенно точными – аттестации к себе. И вот что получается.

Слишком много читали. Что да, то да. Но я сознательно пошел учиться на филологический факультет, ни разу о своем выборе не пожалел и сейчас читаю не меньше, чем тридцать лет назад. Современную словесность – гораздо больше. В молодости я испытывал острое недоверие ко всему «дозволенному» и, как понимаю теперь, иные важные сочинения той поры упустил из виду, а иные – скорее проглядел, чем освоил. Да, были исключения; к примеру, Абрамов, Трифонов, Давыдов, Битов (к нему меня долго приучали), Валерий Попов… Но такие незаурядные писатели, как, с одной стороны, Аксенов, а с другой – Астафьев, значили для меня в ту пору куда меньше, чем сейчас. «Тамиздат» (современные тексты, а не Мандельштам, Цветаева или Набоков) виделся не столько «литературой», сколько публицистикой (или «выпендрежем»), что часто было вопиющей несправедливостью. Разом стыдно, смешно и странно признаться, но величие Солженицына-художника я уразумел далеко не сразу. Много ли читали мои друзья-сверстники, не избравшие филологическую стезю? Не сказал бы. О старшем (родительском) поколении «технарей» – тем более. Да и список литераторских имен, упоминаемых в книге Дубновых, довольно короток. Чаще прочих возникает Булгаков («Мастер и Маргарита»), мелькают Стругацкие, Солженицын, кое-кто из западных авторов (Маркес, Уайльдер), но даже Владимов (роман «Три минуты молчания» был напечатан в «Новом мире», а потом вышел книгой), Домбровский, Самойлов, Тарковский, Распутин, Шукшин, Искандер, Маканин практически остались за кадром. Как и писатели, которых я назвал выше. Как и приснопамятные «бестселлеры» той поры – «Момент истины» Богомолова, «Алмазный мой венец» Катаева, «Альтист Данилов» Орлова. Вот тебе и слишком много читали.

С преувеличенным вниманием относились к роли театра (или кино, или классической музыки) в своей жизни. Мело-, балето– и киноманы были всегда. И всегда (в частности, в семидесятые) составляли не слишком большую группу. Что можно понять, к примеру, из рассказа о занимаемых с ночи очередях в Большой театр, где «стояльцы» узнавали друг друга. Старшеклассником я в театры ходил постоянно, чаще всего стреляя лишний билетик. И таким образом пересмотрел почти весь репертуар Таганки, довольно много спектаклей «Современника», Вахтанговского, Сатиры, театров Моссовета и на Малой Бронной. Курсу к третьему страсти поубавилось. Может, из-за того, что сильно разочаровали любимовская версия «Мастера и Маргариты» (как явствует из книги Дубновых, не я один такой был) и другие тогдашние постановки маэстро («Ревизская сказка», «Преступление и наказание») – уж если Любимов не хорош, то кого же смотреть? (Впрочем, известно кого – Эфроса. И Товстоногова, когда попадаешь в Питер.) А может, потому, что интереснее было читать (извините, работать) и разговаривать с друзьями – под выпивку и о многом (включая политику), но прежде всего опять-таки о филологии, о работе.

Хранили театральные программки. И сейчас бы хранил, но места в квартире нет.

Вели дневники художественных впечатлений. Никогда не вел. Пока не стал газетным обозревателем.

Писали письма, в которых главными вопросами оказывались вопросы о смысле жизни. Письма писал. Электрического Интернета в те времена не было, а иногородние друзья были. Что такое «вопросы о смысле жизни», как тогда не понимал, так и сейчас не понимаю. Но, сдается мне, этих самых «вопросов» в нашем эпистолярии было примерно столько же, сколько сейчас в «живом журнале».

Собирали книги философов и даже пытались их читать. Верно. Только пристойных (и даже полупристойных) книг по философии (истории, эстетике, психологии) было очень мало. «Собирались» они так же, как и прочая не вовсе мертвая литература. (От которой тоже полки не ломились.) Ну а процент засыпающих на тридцатой странице Лосева (Канта, Делеза), думаю, не сильно изменился. Нынче, пожалуй, философия в большем фаворе.