Павел Евдокимов - Женщина и спасение мира

• Название: Женщина и спасение мира
• Автор: Павел Евдокимов
• Жанр: Религия

Книга жившего во Франции русского христианского писателя и богослова Павла Евдокимова "Женщина и спасение мира" хорошо известна на Западе, где она впервые была опубликована в 1958 году на французском языке. К теме женщины русское богословие, к сожалению, обращалось и в прошлом и в настоящем довольно редко. Автор пытается осмыслить предназначение, роль и место женщины в историческом онтологическом и эсхатологическом контексте. Он пишет уверенными мазками, умело пользуется святоотеческим наследием и трудами современных православных и католических богословов. Несомненная эрудиция и хорошее знание источников, могут создать впечатление, что в его книге раскрывается церковное учение. Конечно же это не так. В замечательной работе "К вопросу о "Filioque" (СПб. 1913г.) наш выдающийся церковной историк Василий Болотов (f5 апреля 1900 г.) дает четкие критерии различения теологумена и частного богословского мнения и проводит их отличие от догмата. "Содержание догмата — истинное, — говорит он, — содержание теологумена — только вероятное, это — богословские мнения святых отцов единой неразделенной Церкви. От теологумена я различаю достаточно резко богословские мнения. Это лишь частные мнения тех... кто не более как только богословы... Каждый русский богослов является в сущности представителем только своего личного мнения... и если я свои частные мнения выбираю... из круга богословских мнений, я отвечаю за них как за свои собственные догадки".

С подобным частным мнением и догадками мы как раз и имеем дело у Евдокимова. А если это так, то с его идеями можно не соглашаться и полемизировать. Такая творческая полемика, думается, и стала бы важным и полезным результатом публикации на русском языке его во многом спорной книги.

Протоиерей Владимир Башкиров, г. Минск

---

В условиях дробления науки и техники женщина сообщает дух интеграции, свойственный sophrosyne — целомудрию ее природы, а в коллективистском распаде или ложном демократизме указывает мужчине на свое собственное достоинство, на неповторимую ценность своей личности. Современный мужчина обесчеловечивает мир всеми формами объективации; для материнского же инстинкта никакая объективация органически невозможна. Таинственные взаимоотношения между матерью и ребенком не имеют ничего общего с "объектами", и становится понятно, почему именно женщина заботится о человеческом облике, как о своем ребенке, видит в нем абсолютную, ничем не заменимую ценность; тем самым женщина гуманизирует и персонализирует мир. Она всегда будет инстинктивно защищать примат бытия над теорией, действия — над абстракцией, интуиции — над постулатом.

Но женщина спасет мир только в том случае, если будет ощущать благоговейный трепет перед служением мудрых дев евангельской притчи (Мф.25.1-13), если она действительно станет — как "благодатная", следом за Пресвятой Девой — вратами Царства, путеводным образом, "великой обольстительницей" (в смысле Кьеркегора).

• Во исполнение великой педагогической задачи инициации именно женщине надлежит образовывать в каждом ребенке "инока" — иное существо, "совершенно другого" как свидетеля о "совершенно Другом". Она обладает даром проникновения "нутром" в тайну веры и таинств. Слушая наставления Церкви, верующий уже ощущает в себе то, что получил от женщины-матери, — таинственное "чувство Бога", внутреннюю склонность, неистребимую тоску по Царству.

Женское служение лучше всего выражается словами Евхаристической литургии: "Святая — святым". Мир (chalom) и глубокое общение в самой субстанции единого тела, в его святости. Мужское служение имеет крещенский характер (крещение — "просвещение" и "Парусия"): мужественный акт смерти и воскресения, победа над энергиями смерти, воля к обращению и включению в Тело Христово. Евхаристическому общению ("Пресвятая Дева — Колос пшеницы"),состоянию святости соответствует настойчивость деяния крещения. Деторождению как движению из глубины к поверхности, когда изнутри является софианичес-кая форма, передаваемая новому существу, соответствует структурирующее действие как движение от поверхности в глубину. ОНА — энста-тичная, обращена внутрь, "сохраняет слова в сердце своем" (ср. Иер.1.9; Втор.30.14 и Лк.2.51), выявляет корень бытия, его Софию, изначальную непорочную правду; ОН — экстатичен, "выходит из себя", продолжает и усиливает себя через свои энергии, сеет, осуществляет, конструирует. В своих доминантах мужское начало — христоносно, женское — духо-носно. Под знаком Архангела Гавриила (его атрибут — дилия) объединены "пришествия": Благовещение, Рождество Христово, Сошествие Святого Духа и Парусия; под знаком Архангела Михаила (его атрибуты — меч и весы правосудия) — "события": Преображение, Сошествие во Ад, разрушение смерти. Воскресение.

Мужчина — паЫ, то есть жертвоприноситель, человек наступающий, динамичный. Он претворяет мир в храм и литургию; он, как певец и Ангел, направляет весь материальный план бытия к Богу. Мать производит на свет чад Премудрости; Дева их очищает. Будучи Орантой, она изображает храм, уже является вратами Царствия и его эпиталамой.

• 5 • В биографии человека наступает решительный момент, когда обнаруживается, что он никак не может вступить в брак; в подобной ситуации было бы катастрофической ошибкой сделать своей судьбой отказ от брака — отказ, к которому принуждают сами жизненные обстоятельства. Само по себе отсутствие чего-либо никогда не может ни заполнять жизнь, ни созидать ее: такого рода отсутствие лишь указывает на некую ущербность, на недостающее. Для того чтобы иметь значение положительного и обогащающего акта, чтобы быть истинным, отказ от чего-либо конкретного, от какой-либо ситуации должен быть условием для полного и свободного принятия другой ситуации, отправной точкой для осуществления призвания, не пассивно претерпеваемого, но осознанного и понятого, взятого на себя, призвания, которое заполнит всю жизнь.

"Под ногами вода, глубиной в три тысячи взмахов руки пловца", — такова ситуация веры по Кьеркегору, что и делает ее взрывной, исключающей всякий конформизм. Трансцендентный эгоизм, исключительная озабоченность каждого лишь своим собственным спасением искажают сущность евангельского Благовестия, которое есть, прежде всего другого, полное освобождение от тирании "Я" и "моего". Желание принадлежать самому себе привело Адама к падению, ибо "тот, кто хочет спасти свою душу, потеряет ее". Тот, кто ищет счастья, должен забыть само это слово, и тот, кто говорит, что он слабая тварь, противоречит вере, ибо тому, кто нуждается в силе, достаточно немедленно ее проявить: действие Божье осуществляется внутри действия человека.

Человек не может думать только о себе самом. Он должен думать о Боге, о ценностях Царства, о спасении всех, об уничтожении не идеи только, но самой реальности ада. Невозможно не принять идею ада, но, приняв ее, невозможно остановиться на этом, потому что, если ад существует, то каждый верующий должен сказать: "Он для меня одного", как говорил преп. Антоний Великий. Даже один единственный осужденный что-то отнимает от радости всех праведных. Премудрость Божья постулирует конечную интеграцию. Мрачная, инфернальная сторона существования тоже получает свое разрешение, даже если оно придет за пределами того, что называется "веками веков", причем это евангельское выражение скорее всего обозначает очень большой отрезок времени. Сможет ли полнота Богочеловеческого архетипа оставаться вечно разделенной на рай и ад?[372] В церкви великомученика Георгия Победоносца (близ Новгорода) можно видеть фреску XII века с изображением святого, побеждающего дракона. Но святой — безоружен, а дракон — не убит. Св. Георгий сидит на коне, а некая царица — образ Церкви — держит на привязи дракона, который покорно следует за ней. Редкая по смелости своего проникновенного видения композиция показывает злого духа не уничтоженным, но обратившимся; в то же время зло, которое в нем, снова оказывается отправленным в небытие.

Вера — это позиция крепкого, всесильного перед лицом изнемогающего, перед лицом смерти и демонических сил. Только в условиях этого мира мы выбираем между "да" и "нет"; перед Лицом Божьим глубина свободы — это "да", единственное "да будет". Это "да" есть полная победа над всеми заботами, всеми нуждами этого мира, и над тем, что некоторые современные философы называют "бытием-к-смерти". Смерть не есть остановка, но действие,сопротяженное всей линии нашей жизни; уже в Крещении, в зародышевом состоянии она есть та смерть, которая делает нас участниками Воскресения. Действительно, для верующего она не впереди, но позади, потому что она — во времени; вера же полагает себя в вечном настоящем, и Евангелие возвещает, что верующий уже перешел от смерти к Жизни вечной (Ин.5.24; ср. 1 Ин.3.14). Евхаристический реализм уже делает нас бессмертными. Эта метаморфоза совершается действием духа, который переворачивает условия и тем самым изменяет их экзистенциальный коэффициент. Вот почему, производя величайшую из революций, христианство не избегает страдания, но принимает его и претворяет необходимость в свободу.

Невыносимым является не страдание как таковое, а страдание нелепое и непонятное; нестерпима тупая, слепая, навязанная извне судьба; невозможно смириться с горечью погубленной жизни, растраченных дарований.

"...Возьми крест свой и следуй за Мною" (Мк.8.34), — сказал Христос. Никакого патологического самолюбования в скорби, никакой покорности, направленной на пассивное терпение, но — скрытая Благодать креста, которая говорит: "Пойми твое страдание и сделай его светлым, просвещающим; судьбу, тебе выпавшую на долю, претвори изнутри в судьбу, свободно избранную". Быть самим собой — это значит осуществить идею Бога о тебе, двигаться внутри этой идеи как своей собственной. Наше наиболее глубокое "я" как раз и не является исключительно "нашим", не есть sui generis. Мы можем по-настоящему понять самих себя, если только постигаем, что "вечно получаем" собственную личность, что она, по словам преп. Максима Исповедника, есть "личность по благодати". В высшей точке богоуподобления она делает нас самих "безначальными"; но поскольку она — "по образу Божию", она вечно воспринимается нами и сохраняется лишь в меру безоговорочного снижения нашей самооценки, преодоления всякого самодовольства ("авторитмии", как говорят святые отцы) и сознания нашей полной трансцендентности по отношению к Богу.

Над эмпирической причинностью стоит причинность духовная. Там, где имеется материальный факт, к эффекту, который он производит, дух, произнося свое "да", добавляет нечто, что не содержалось в материальной причине, и тем самым полностью его изменяет. В этом — суть всякого чуда. Человек определяется снизу, и он испытывает воздействия, идущие свыше. Из круга ограниченных возможностей рождается безграничное вертикальное измерение.