Жан-Поль Креспель - Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо (1900—1910)

• Название: Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо (1900—1910)
• Автор: Жан-Поль Креспель
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2000
• ISBN: 5-235-02401-Х

В книге Ж.-П. Креспеля рассказывается о повседневной жизни художников, писателей, актеров, жизнь и творчество которых были неразрывно связаны с Монмартром, этим легендарным уголком Парижа. Помимо затейливых историй из жизни знаменитостей, среди которых — Пикассо, Утрилло, Аполлинер и другие, читатель узнает о чудаках и оригиналах, населявших Монмартр и внесших свою лепту в создание его легенды.

---

При всем том Канвейлер был столь безупречно порядочным человеком, что вплоть до 1972 года его деловые отношения оставались стабильными, хотя с 1914 по 1944 год они не работали вместе с Пикассо. Первая мировая война вынудила Канвейлера эмигрировать в Швейцарию: будучи подданным Германии, он не желал воевать против Франции. А Пикассо в это время подписал новый контракт с Паулем Розенбергом. И только после Освобождения Пикассо и Канвейлер вновь возобновили сотрудничество.

Знакомство с Канвейлером в 1907 году ознаменовало решительный поворот в жизни Пикассо. С этого времени у него больше не было материальных проблем, теперь ему не приходилось упрашивать маршанов Монмартра купить у него работы, чтобы пообедать. Материальная независимость открыла свободное поле деятельности для творчества.

Глава десятая ПРОЩАЛЬНЫЙ БАНКЕТ

Монмартрская эпоха началась для Пикассо с тревоги, нищеты, неуверенности в будущем, а завершилась эйфорией символичного банкета, устроенного в честь Таможенника-Руссо в конце декабря 1908 года. Он означал, во-первых, признание наивного искусства, то есть творчества тех, кого в XX веке считали примитивистами от авангарда; а во-вторых, он знаменовал финал пребывания на Холме художников-новаторов, создателей фовизма и кубизма.

Однако было бы ошибочным утверждать, что именно с этого банкета началась слава Таможенника-Руссо. Пикассо, к примеру, искренне полагал, что сделал открытие, купив у Кловиса «Портрет Клеманс». Он и не догадывался, что Руссо задолго до него знали и ценили Реми де Гурмон, Альфред Жарри, Писсарро, Поль Синьяк. А Амбруаза Воллара деловые отношения с Руссо связывали с 1895 года. Аполлинер познакомился с Руссо в Салоне «независимых», куда его картины принял президент Салона Поль Синьяк. Именно Аполлинер познакомил Пикассо с Таможенником, удивившись интересу своего друга к «этой безвкусице» и «провинциальной пошлости». В один из ноябрьских вечеров Аполлинер повел их с Фернандой и еще несколькими членами компании «Бато-Лавуар» на вечер, устроенный художником для своих соседей по мастерской дома 2-бис по улице Перель в центре XIV округа.

Аполлинер собирался посмеяться над Анри Руссо и его гостями, торговцами квартала и клерками, столь же непритязательными, как и он сам. Но среди простого люда появились и люди искусства, с которыми Таможенник свел знакомство еще раньше: Жорж Дюамель с супругой Бланш Обан, известной актрисой, Жюль Ромен, Люк Дюртен, Робер и Соня Делоне, искренне восхищавшиеся Таможенником, а также несколько немцев, ну и сам Аполлинер с Мари Лорансен.

Вечеринки у Таможенника-Руссо были под стать его живописи, обескураживающей странноватой свежестью. Читать стихи или прозу принимались булочники, бакалейщики, пенсионеры-железнодорожники, муниципальные служащие. Некоторые пели, а Таможенник аккомпанировал на скрипке. В заключение вечера Руссо произносил здравицы всем гостям и играл польки и мазурки с восхитительными названиями: «Сесилечка», «Мечта ангела», «Полька для младенцев», «Колокольчики»…

Плененный простотой этого человека, Пикассо задумал сделать ему сюрприз. Он сговорился с Аполлинером, чей портрет в то время писал Таможенник. Друзья с Монмартра решили пропеть шуточную хвалу Таможеннику, чтобы и посмеяться, и хорошо провести время. Через пятьдесят лет Пикассо признавался Женевьеве Лапорт:

«Знаешь, это была шутка. Никто не признавал за ним ни малейшего таланта. Но только он принял все всерьез, он плакал. Путь для отступления был отрезан»[44].

«Портрет Клеманс» Пикассо купил потому, что он ему действительно нравился; стиль Руссо, свободный от всяких условностей, в определенной мере соответствовал направлению его собственных поисков. Больше всех хотел посмеяться Аполлинер, из разных слухов он уже слепил биографию Руссо, представив его служащим таможни (хотя тот работал в конторе по взиманию пошлин) и отправив в некую мексиканскую экспедицию. Поэта мало трогало, как было на самом деле, факты казались ему неинтересными, к тому же он абсолютно не воспринимал живопись Анри Руссо, а картину «Муза, вдохновляющая поэта», написанную Таможенником с него и Мари Лорансен, он хранил в подвале. Аполлинер больше, чем Макс Жакоб, увлекался шутками и розыгрышами.

Пикассо хорошо подготовился: вынес из своей мастерской картины и всякий хлам, а соседние мастерские Хуана Гриса и Жака Вийона предложил использовать как приемную и гардероб. На стенах висели лишь негритянские маски, недавно приобретенные Пикассо, и картина, оставленная Пако Дурио в 1904 году. Лентами, флажками и зелеными ветками мастерскую украсили, как на День взятия Бастилии. Через всю комнату протянули плакат: «Слава Руссо», а у банкетного стола — положенных на козлы досках с глиняными тарелками и большими бокалами, взятыми в бистро у Азона, — помещался мольберт, а на нем — украшенный зеленью знаменитый «Портрет Клеманс» (а не портрет Ядвиги, как писал Сальмон).

Начало празднества прошло странновато и двусмысленно. Тридцать приглашенных, среди них Жак Вийон, Брак, Ажеро, Пишо, Макс Жакоб, Рене Дализ, Стайны вместе с Алисой Токлас[45], слишком долго ждали, потягивая аперитив в баре Фове, когда наконец Фернанда пригласит их к столу в «Бато-Лавуар». Часов около восьми молодая хозяйка вдруг поняла, что Феликс Потен, которому было заказано горячее, вовсе не собирается его подавать. Так и осталось неясным, то ли трактирщик забыл о заказе, то ли сама Фернанда неправильно назвала день, что тоже вполне возможно. Бесспорно одно: заказанное блюдо доставили на следующий день.

Звездный час Таможенника

И все-таки ни от голода, ни от жажды никто не умер. Фернанда выставила огромное блюдо риса, приготовленного по валенсийскому рецепту, разные сорта колбас и пирожные, за которыми Пикассо организовал специальный рейд к кондитерам, еще работавшим в тот поздний час. За неимением места тарелки с пирожными расставили на диване в «гардеробной», из-за чего Аполлинер разругался с Мари Лорансен и отправил ее к матери. Дело в том, что пока длилось ожидание в баре Фове, спутники все подливали и подливали Мари. Порядком поднабравшись, она уселась в «гардеробной» прямо на эклеры и шарлотки. В восторге от такого падения, она пыталась целоваться со всеми, кто к ней подходил, пачкая их кремом и вареньем. Именно в это время появились Аполлинер с Таможенником, за которым он заезжал на фиакре на улицу Перель. Увидев эту сцену, он рассвирепел так, как это бывает только с очень полными людьми, и выставил Мари за дверь. За нее никто не вступился: в компании Пикассо ее не любили, считая слишком жеманной. Никто даже не пошевельнулся и тогда, когда мальчик-официант из бара Фовэ пришел сказать, что дама упала на улице и теперь сидит на тротуаре перед баром.

Расправившись с Мари Лорансен, все пошли к столу лакомиться сардинами в масле. На возвышении, в кресле эпохи Луи-Филиппа восседал Таможенник, прибывший со своей скрипкой. Он абсолютно серьезно относился к своему звездному часу, к почестям, ради которых собрались эти молодые люди, и сохранял достоинство, стараясь не обращать внимания на капли горячего воска, падавшие ему на лысину с висевшего над ним подсвечника.

Между закусками вставлялись концертные номера. Брак играл на аккордеоне, Пишо исполнял испанский танец под аккомпанемент Ажеро, Кремниц пропел гимн во славу Руссо:

Сию живопись
Руссо сотворяет,
Его дивная кисть
Естество покоряет.

Аполлинер прочел замечательные стихи, сделав вид, будто сочинил их только что за столом, хотя, как и все остальное, они были приготовлены заранее:

Ты помнишь, Руссо, пейзажи ацтекские,
Леса, где в цвету манго и ананас,
Обезьяны смакуют крови арбузные,
А императора белого рядом ведут на казнь.
Картины свои ты вывез из Мексики,
В солнца красных лучах зреет банан,
Отважный солдат, ты китель сменил,
На бравых таможенников синий доломан.

Вся соль заключалась в этих строках: Руссо никогда не бывал в Мексике, но он не стал возражать, считая, что такая авантюрная гипербола придает ему особую значимость в глазах юных друзей.

Под конец банкета, взяв скрипку, Руссо начал наигрывать мелодии из своего репертуара, а также недавно сочиненный вальс в честь Клеманс. В душных мастерских яблоку негде было упасть: из соседних мастерских и бистро сбежались чуть ли не все художники, извещенные по «беспроволочному телеграфу». Фернанда разозлилась, увидев, как многие набивают себе карманы пирожными, не обращая внимания на ее свирепые взгляды.

Правда, Сальмон несколько нарушил плавное течение вечера. Чтобы попугать Гертруду Стайн и ее американских спутников (с ней пришли старший брат Мишель и его жена Сарра), Сальмон и Кремниц начали изображать приступ бредовой лихорадки. Они разыграли ее столь убедительно, что Гертруда, вопреки своим медицинским познаниям, и впрямь поверила в «наркотический припадок». И, хотя шутка раскрылась, в «Автобиографии Алисы Б. Токлас» она упоминает именно о болезненном припадке, может быть, сознательно, из мести за этот розыгрыш. Все участники банкета знали, что Сальмон заранее нажевался мыла, чтобы изо рта пошла пена — характерный признак подобного приступа. Но как бы то ни было — все это подтверждают — к концу вечера Сальмон так напился и так всем надоел, что его пришлось запереть в кладовке. На следующий день его нашли там спящим на том, что осталось от шляпы «Алисы Токлас»: ради развлечения он жевал с нее цветы и ленты.