Алексей Писемский - Леший

• Название: Леший
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- По какому же черту, - спрашиваю я, - она опять с ним убежала?

- Тоже не своей волей: в те поры, как ты к нам наехал и начал разведывать, он той же ночью влез к ней в чуланчик, в слуховое окно, и почал ее пугать: так и так, говорит, Марфушка, за тобой, говорит, наехал исправник, и он тя завтра посадит в кандалы и пошлет в Сибирь на поселенье, а коли хочешь спастись, сбеги опять со мной: я, говорит, спрячу тебя в такое потаенное место, что никто николи тебя не отыщет. От страху да от глупости опять пошла по его стопам. Посадил он ее этим разом к леснику в сторожку. Напала на нее пуще того тоска несосветимая, две недели только и знала, что исходила слезами; отпускать он ее никак не отпускал, приставил за нею караул крепкий, и как уж она это спроворила, не знаю, только ночью от них, кормилец, тайком сбежала и блудилась по лесу, не пимши, не емши, двое суток, вышла ан ли к Николе-на-Гриву, верст за тридцать от нашей деревни. Спасибо, что знакомый мужичок довез. Словно полоумная пришла, повалилась мне в ноги и все открыла, что те баяла. Как хошь, кормилец, верь или не верь, а я словечка не прибавлю.

- Верю, - говорю, - и даю тебе честное слово, что я с вашим губителем, Егором Парменовым, распоряжусь отлично: я давно до него добираюсь!

- Нет, кормилец, - отвечает мне старуха, - я не то, что к тебе с жалобой, али там, чтобы ему худо чрез нас было; говорить неча: сама дура-девка виновата, - не оправляю я ее! Ты только тем, родимый, заступись, чтоб он нас прижимать шибко не стал.

Между тем, знаете, является и сотский, которого я командировал, и таким манером я, чтобы и его испытать да и матку с дочкою поверить, их сейчас в особую комнату, а его к себе.

- Что, - говорю, - братец, скажешь хорошенького?

- Дмитревская девка, - говорит, - ваше благородие, нашлась, сама пришла к матери.

- Где же это она была и пропадала? - спрашиваю я, будто сам, знаете, ничего еще не знаю.

- Была-с невдалеке: по лесу шлялась, с управителем прибаловала. Он ей сам и пристанодержательствовал в тот и этот раз.

- Полно, - говорю, - братец, не может быть.

- Верно, ваше благородие: он на эти дела преловкий; это не первая-с.

- Не первая, - говорю, - значит, он ходок?

- Ходок-с. Я по вашему приказу обтоптал все его следы, - отвечает мне сотский и начал, знаете, насчитывать: - и в Маркове - Палагея да Марья, и в Варгунихе - солдатка Фекла, и на мельнице - мельничиха, и так далее.

- Что же, - говорю, - жена-то его: чего смотрит?

- До жены не доводят, а коли где сама что заметит, потачки не даст: строго спросит.

Я только плюнул. Делай он это, каналья, где-нибудь в бойких местах черт его дери! А тут, знаете, народ нравственный в этом отношении: он эту моду завел, а с его примера, пожалуй, и другие начнут. Однако ж, чтоб на словах сотского не раскусить пустышки, под разными предлогами объехал я все эти показанные места, ласками да шуточками повыспросил, что мне нужно было: оказалось, что все правда, и только что потом я вернулся в стан, вдруг докладывают, что Егор Парменов приехал и желает меня видеть. Милости, говорю, просим. Входит, расшаркивается.

- Здравствуйте, - говорю, - молодой человек! Как ваши дела и обстоятельства?

- Да что, - говорит, - сударь, дела мои плохие: я так и так наслышан, что меня оговаривает беглая дмитревская девка, аки бы я сам ее сманивал и там будто бы прочее другое.

- Да, - говорю, - Егор Парменыч, есть такое дельце.

- Сделайте милость, батюшка, - говорит, - я, - говорит, - приехал просить вашего снисхождения. Позвольте мне против этого иметь свое оправдание: это все делается не что иное, как по злобе против меня; на первый раз точно-с: как эта девка сбежала, я, по молодости ее лет, заступился даже за нее перед вотчиной, но ей и матери сказал так, что если будет в другой раз, так не помилую. Она этому не вняла: сделала еще раз, а теперь, чтобы иметь увертку, чего лучше - свали на меня, да и баста. Если она говорит, что я ее сманивал, - один я этого сделать не мог; не в кармане же мне было ее держать! Пусть она покажет, кто ее, по моему приказу, держал, да тех людей и спросить: что они скажут, тогда и раскроется, кто прав и кто виноват. Про самое старуху всякий вам скажет: маята моя изо всей вотчины, хуже всякого потерянного мужика, - хитрая, злобная, грубая; а дочка тоже-с, яблоко от дерева недалеко падает, с двенадцати лет пошла, может быть, на все четыре стороны. Коли уж после этого эдаким людям станут веру давать, так лучше не жить на белом свете.

Слушаю я его и едва только себя сдерживаю: значит, у человека совесть потеряна, лжет нагло и хоть бы в одном слове заикнулся, - как по-писанному катает.

- Что же, - говорю, - Егор Парменыч, так уж очень эту девушку ты порочишь? Какая-нибудь Палагея марковская, солдатка Фекла из Варгунихи или там мельничиха не лучше ее.

Он немного сконфузился, но на секунду-с, и опять как ни в чем не бывало.

- Я ее, сударь, - говорит, - не порочу против других: она или другие прочие, все мне равны.

- Полно, - говорю, - Егор Парменов, петли мешать, фигли-мигли выкидывать: я вашей братьи говорунов через свои руки тысячи пропустил! По слову разберу, что солгал и что правду сказал. Тебе меня не обмануть: я все знаю.

- Я, сударь, - заюлил он, - не ради обмана, а только припадаю к вашим стопам: вотчина начинает против меня строить разные выдумки, заступы я себе ни от кого не вижу, не замарайте меня, маленького человека, навеки пред господином, а за добродетель вашу я благодарность чувствовать могу, хоть бы из денег, что ли, али вещами какими не потягощусь, а еще за благодеяние сочту.

Я усмехнулся, и вздумалось мне, знаете, с ним, мошенником, маленькую шутку сыграть.

- Если, - говорю, - Егор Парменыч, ты стал таким манером говорить, так дело, значит, принимает другой оборот; как бы с этого ты начал, так мы, может быть, давно бы все и покончили.

- Не смел-с, сударь, говорить; откровенно вам доложу, человек я от природы робкий, иной раз, не во гнев вам будь сказано, и подступиться к вам не смеешь: с вами говорить не то, что с кем-нибудь - ума вы необыкновенного, а мы люди самых маленьких понятий.

- Это, - говорю, - что! Это присказки; а ты мне говори сказку, как и что будет от тебя?

- Я бы, сударь, - говорит, - спросил вас самих назначение сделать. Вы чиновник не маленький; назначать я вам не могу, а должен только удовлетворить с удовольствием, чего сами потребуете.

- Хорошо, братец, я от этого не прочь, изволь, - говорю я, - только вот видишь что: совести моей до сей поры я еще не продавал, следовательно мне на первый раз за пустяки ее уступить не следует - десяти целковых не возьму.

- Как возможно-с - десять целковых! Совесть - вещь драгоценная, возражает он мне.

- Не то, что, - говорю я, - совсем уж драгоценная, а за твое, например, дело можно взять тысчонок сто на ассигнации.

Его, знаете, так и попятило: и смеется, и побледнел, и не знает, как понять мои слова.

- Как, сударь, - говорит, - сто тысяч?

- А что же такое! - говорю я.

- Очень много-с, - говорит, - эдаких денег у меня и в руках не бывало, мне и не сосчитать.

- Ничего, - говорю, - вместе сосчитаем; не обочту, не бойся.

- Оно точно-с, только, сударь, помилуйте: сумма-то уже эта ни с чем несообразна.

- Отчего ж несообразна? У тебя, я думаю, в кармане лежит около того, а чего недостанет, я и в долг поверю.

- И сотой части, сударь, около того нет. Шутить надо мной изволите: я не больше того, как в шутку принимаю ваши слова.

- То-то и есть, любезный, - начал уж я ему говорить серьезно, - хорошо, что ты скоро догадался. Неужели же ты думаешь, что я из-за денег стану с тобой заодно плутовать и мошенничать?

И начал ему потом высчитывать вся и все: все ему его добрые деяния представил, как в зеркале; но... как бы вы думали, милостивый государь... у него достало духу от первого до последнего моего слова во всем запереться: по его понятию, правей человека на свете нет! Хоть бы маленькое раскаяние в том, что дурно делал! Толковал, толковал с ним так, что в горле пересохло, наконец, выслал от себя и с первой же почтою написал барину письмо с подробным изложением всех обстоятельств. Что будет на это письмо, не знаю-с, а жду ответа с большим нетерпением.

III

Следствие мы производили около двух недель. Перед самым потом отъездом исправник пришел ко мне с торжествующим лицом.

- Что это, Иван Семеныч, вы сегодня что-то очень веселы? - заметил я ему.

- Да-с, веселенек, - отвечал он. - Сегодня я получил письмо от барина Егора Парменова, которое душевно меня порадовало.

- Какого же содержания? - спросил было я.

- Ну, уж этого я теперь вам не скажу, а вы сами увидите, когда поедем назад через Марково, - сказал он и во всю дорогу, несмотря на мои расспросы, ничего мне не объяснил, а, приехав в Марково, велел собрать сход.

Егор Парменов сейчас явился к нам, бледный, худой, так что я его едва узнал.

- Батюшка Иван Семеныч, - отнесся он прямо к исправнику, - позвольте мне с вами два слова наедине сказать.

- Да зачем же наедине? - возразил ему тот. - Если тебе что нужно, так говори и при господине чиновнике. Секретов у меня с тобою не было, да и быть не может.