Алексей Писемский - Люди сороковых годов

• Название: Люди сороковых годов
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Да! - отвечал Плавин совершенно покойно.

Несмотря на то, что ему всего только было с небольшим тридцать лет, он уж метил в директоры, и такому быстрому повышению в службе он решительно обязан был своей красивой наружности и необыкновенной внешней точности.

- Вы, значит, человек большой, - продолжал Вихров, - и можете оказать мне помощь: я написал две повести, из которых одна, в духе Жорж Занд, была и напечатана.

- Видел-с и слышал, - произнес, кивая головой, Плавин.

- Во второй повести я хотел сказать за наших крестьян-мужичков; вы сами знаете, каково у нас крепостное право и как еще оно, особенно по нашим провинциям, властвует и господствует.

- Да! - подтвердил и Плавин с какой-то грустной улыбкой. - Прежде, признаюсь, когда я жил ребенком в деревне, я не замечал этого; но потом вот, приезжая в отпуск, я увидел, что это страшная вещь, ужасная вещь!.. Человек вдруг, с его душой и телом, отдан в полную власть другому человеку, и тот может им распоряжаться больше, чем сам царь, чем самый безусловный восточный властелин, потому что тот все-таки будет судить и распоряжаться на основании каких-нибудь законов или обычаев; а тут вы можете к вашему крепостному рабу врываться в самые интимные, сердечные его отношения, признавать их или отвергать.

"А, как до самого-то коснулось, так не то заговорил, что прежде!" подумал Вихров.

- Я то же самое сказал и в повести моей, - проговорил он вслух, однако оба мои творения найдены противозаконными, их рассмотрели, осудили!

- Гм, гм! - произнес Плавин, как человек, понимающий, что говорит Вихров.

- И мне, говорят, угрожает, что я отдан буду в распоряжение вашего начальства, - заключил тот.

- Очень может быть, - отвечал, подумав, Плавин.

- Но как же вы мною распорядитесь? - спросил Вихров.

Плавин усмехнулся.

- Этого я вам теперь не могу сказать; но если хотите, я поразведаю завтра и уведомлю вас! - проговорил он каким-то осторожным тоном.

- Пожалуйста! - произнес Вихров, вставая уже и пожимая поданную ему Плавиным руку.

- Постараюсь! - отвечал тот.

- Тяжелое время мы переживаем! - сказал в заключение Вихров.

Плавин при этом склонил только молча голову.

- Оно или придавит нас совсем, или мы его сбросим! - прибавил Вихров.

Плавин и на это только молча склонил голову.

Вихров, выйдя от него, отправился к Мари. Генерала, к великому своему удовольствию он не застал дома: тот отправился в Английский клуб обедать, и, таким образом, он с Мари все послеобеда пробеседовал с глазу на глаз.

- Ну, что же тебе сказали? - спросила та его, разумеется, первое же слово.

- Да ничего еще пока не сказали, обещали только справиться.

Ответ этот мало успокоил Мари.

- Я вовсе не злая по натуре женщина, - заговорила она, - но, ей-богу, выхожу из себя, когда слышу, что тут происходит. Вообрази себе, какой-то там один из важных особ стал обвинять министра народного просвещения, что что-то такое было напечатано. Тот и возражает на это: "Помилуйте, говорит, да это в евангелии сказано!.." Вдруг этот господин говорит: "Так неужели, говорит, вы думаете, что евангелия не следовало бы запретить, если бы оно не было так распространено!"

Вихров покатился со смеху.

- Это уж, я думаю, и выдумано даже, - проговорил он.

- Se non e vero, e ben trovato*, - подхватила Мари, - про цензоров опять что рассказывают, поверить невозможно: один из них, например, у одного автора, у которого татарин говорит: "клянусь моим пророком!" - переменил и поставил: "клянусь моим лжепророком!", и вышло, татарин говорит, что он клянется лжепророком!

______________

* Если это и неверно, то хорошо придумано (итал.).

- Но зачем же он это сделал? - спросил Вихров, сначала и не поняв.

- А затем, что как же в печати можно сказать, что Магомет - пророк, а надобно, чтобы все, даже мусульмане, в печати говорили, что он лжепророк. Хорошо тоже насчет пророка отличилась эта отвратительная газета "Северная Пчела"; оперу "Пророк"{159} у нас запретили называть этим именем, а назвали "Осада Гента". Вдруг господин Булгарин в одной из своих пошленьких статеек пишет, что в Петербурге давали оперу "Осада Гента", неправильно за границей называемую "Пророком".

- Все это показывает, что заниматься литературой надо и мысль покинуть! - произнес Вихров.

- Совершенно надо покинуть, какая тут литература!

- Но что же делать, Мари, так жить и ничем не заниматься - со скуки умрешь или сопьешься!

- Читай больше, занимайся музыкой; пройдет же когда-нибудь это время, не все же будет так!

Вихров сидел, понурив голову.

- Останусь я здесь в Петербурге, Мари, и буду ходить к вам каждый вечер, - произнес он.

- Оставайся здесь и ходи к нам, - повторила она. На лице ее как бы в одно и то же время отразилось удовольствие и маленький страх.

- И будем мы с вами в карты играть!

- И будем в карты играть; я очень рада не слышать разговора разных господ, которые являются к моему супругу и ужас что говорят!

- Так так и сделаем! - сказал Вихров, вставая и целуя у Мари руку.

- Сделаем! Сделаем! - говорила она ему опять как бы несколько нерешительным тоном.

XXI

УЧАСТЬ РЕШЕНА

Вихров с нетерпением ожидал часа обеда Абреева, чтобы поскорее узнать от него о предназначенной ему участи. Он в продолжение длинно тянущегося дня заходил к Мари, сидел у ней по крайней мере часа три, гулял по Невскому, заходил в Казанский собор. Наконец приблизились вожделенные пять часов. Вихров зашел к себе в номер, переоделся во фрак и отправился к Абрееву. Тот по-прежнему принял его в кабинете, но оказалось, что полковник обедает не в пять, а в шесть часов, и таким образом до обеда оставался еще добрый час.

- Все узнал об вас, - встретил Абреев такими словами Вихрова.

- А именно-с? - спросил Павел; голос у него при этом немного дрожал.

- Прежде всего - вы желали знать, - начал Абреев, - за что вы обвиняетесь... Обвиняетесь вы, во-первых, за вашу повесть, которая, кажется, называется: "Да не осудите!" - так как в ней вы хотели огласить и распространить учения Запада, низвергнувшие в настоящее время весь государственный порядок Франции; во-вторых, за ваш рассказ, в котором вы идете против существующего и правительством признаваемого крепостного права, - вот все обвинения, на вас взводимые; справедливы ли они или нет, я не знаю.

По тону голоса и по манере, с которою Абреев говорил, видно было, что он немножко подсмеивался над этим.

- Может быть, это отчасти справедливо, - ответил Вихров.

- Наказания вам за таковые ваши преступления, - продолжал Абреев тем же тоном, - положены нижеследующие: вас назначено отправить в одну из губерний с определением вас на службу и с воспрещением вам въезда в обе столицы.

- Как с определением на службу? - спросил Вихров, испугавшись более всего последнего наказания.

- С определением на службу, - повторил Абреев.

- Да как же, разве можно насильно определить человека на службу?

- Отчего же нельзя?

- Оттого, что он ничего не будет делать или будет делать дурно, затем только, чтоб его выгнали опять из службы.

- Нет, его не выгонят, но если будет ничего не делать или дурно делать, его будут наказывать.

- Каким же образом наказывать?

- Сначала будут ему делать замечания, выговоры, станут сажать его под арест и, наконец, если это не поможет, сменят на низшую должность, предадут суду.

- Все это, выходит, далеко не шутка! - проговорил Вихров.

- Далеко не шутка! - повторил и Абреев. - Мой совет, mon cher, вам теперь покориться вашей участи, ехать, куда вас пошлют; заслужить, если это возможно будет, благорасположение губернатора, который пусть хоть раз в своем отчете упомянет, что вы от ваших заблуждений совершенно отказались и что примерным усердием к службе стараетесь загладить вашу вину.

При этих словах Вихров даже смутился.

- Полковник! Если я стану об этом хлопотать, то это будет подлость с моей стороны; я никогда не переменю моих убеждений.

- Что ж, вы этих господ стойкостью и благородством вашего характера хотите удивить и поразить; вас только сочтут закоренелым и никогда поэтому не простят; но когда об вас будет благоприятная рекомендация губернатора, мы употребим здесь все пружины, и, может быть, нам удастся извлечь вас снова на божий свет.

- А других средств вы не находите?

- Совершенно не нахожу.

- А если я напишу к государю письмо и объясню, что я неспособен служить?

- Тут о вашей способности или неспособности к службе никто и не заботится, но вы обязаны служить: как сосланный в Енисейскую губернию должен жить в Енисейской губернии, или сосланный на каторгу должен работать на каторге, - хотя, может быть, они и неспособны на то.

Проговоря это, Абреев сам даже невольно улыбнулся своему объяснению.

Вихров совсем поник головой.

- Выхлопочем вам прощенье, выхлопочем, - ободрял его Абреев, хлопая дружески по плечу.

Вихров встал и прошелся несколько раз по комнате.