Наталья Резанова - На то они и выродки

• Название: На то они и выродки
• Автор: Наталья Резанова
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-45046-4

Как случилось, что молодые идеалисты, мечтавшие изменить мир к лучшему, превратилась в самых страшных диктаторов в истории планеты Саракш?

Как вышло, что те, кто хотел остановить войну и спасти свой народ, стали Неизвестными Отцами, вечно грызущимися за деньги, власть и влияние?

Отчего политика в Столице срослась с криминалом, бизнес — с коррупцией, а выживание — с предательством?

Это — Страна Отцов, о которой ничего не знает наивный Максим Каммерер. Зато об ЭТОЙ скрытой личине Страны Отцов хорошо известно умному и беспощадному, давно растерявшему иллюзии резиденту Галактической безопасности Рудольфу Сикорски по прозвищу Странник…

---

— Ну, простите, юноша. А знаете что? Автобуса вы все равно не дождетесь, так что пойдемте-ка выпьем. — Проблема выбора решилась сама собой — в пользу «Приятного отдыха».

— Простите, штурм-коммандер… Денег на ресторан у меня не хватит, а принять чужие…

— Бросьте, студент. Что за счеты между боевыми товарищами? Посидим запросто, как граф с князем…

— Я не князь… да и родство, честно признаться, по женской линии…

Цурумия сроду не слыхал ни про какого князя Паацудварру и вообще не слишком интересовался пандейским дворянством, к каковому, говорят, в этой провинции причисляет себя каждый второй житель. На данный момент выпивка волновала его гораздо больше, огни кабаре манили, и потому он без рассуждений двинулся дальше, увлекая за собой Тоху. Тот хоть и бубнил что-то о достославной битве помянутого князя с конфедератами при полях Страстоцветных, был далеко не столь против посидеть за кружкой пива, как это хотел показать.

Кабаре было из разряда старых и почтенных, хотя и открылось за пару лет до войны. Дело в том, что при императоре Нютце был принят указ о том, чтоб увеселительные заведения в Столице носили благозвучные и не оскорбляющие общественную нравственность названия — «Приятный отдых», «Приличное поведение» и так далее. С тех пор, когда очередной «Приятный отдых» ветшал, прогорал или сгорал в буквальном смысле слова, в городе сразу же открывалось новое заведение с таким же названием. А вот «Приличному поведению» не столь повезло — его в начале войны закрыли. Вроде владельцем оказался фекелешский шпион. Впрочем, кое-кто утверждал, что тут постаралась полиция нравов, ибо поведение там царило уж слишком неприличное.

Графа Цурумию в «Приятном отдыхе» знали, и для него тут же нашелся свободный столик, а на нем без промедлений возникли кувшин темного охлажденного и к нему блюдо жареных охотничьих колбасок.

Когда выпили разгонную за знакомство, можно было бросить взгляд и на эстраду. Там только что пара танцоров сплясала нечто страстно-макабрическое, и на сцене появился певец. Судя по костюму в стиле «бандитский шик», это был исполнитель уголовных романсов. Данный жанр, в прошлом веке зародившийся и бытовавший исключительно в городских низах, незадолго до войны вошел в моду и процветал на эстраде, несмотря на все цензурные рогатки. Приличные люди не считали более для себя зазорным слушать воровские и хулиганские песни, артисты — исполнять их, и даже критики ругались на сей счет умеренно. Певец завел надрывно хриплым голосом:

Я мальчик лихой, меня знает окраина.
Пустые понтярщики зырят, дрожа.
Эй, фраер, не прячь, что в карманах утаено,
А то моего ты узнаешь ножа.

Когда на бульварах я шляюсь походкою,
Все шмары за мною бегут косяком,
Барыги выносят стопарики с водкою,
Легавый салют отдает козырьком!

Далее в коротких, но прочувствованный строках, сообщалось, как герой песни залез в некий дом, чтоб его ограбить, старуха-хозяйка подняла крик и была зарезана, после чего герой опознал в ней родную мамашу, которую давно не видел. После чего его поймали и отдали под суд. А в прокуроре несчастный опознал папашу, который бросил их с мамашей без средств к существованию.

И я зарыдал, как ребенок, отчаянно,
Пусть я хулиган, душегубец и вор.
Злодейства свои сотворил я нечаянно,
Во всем виноват негодяй прокурор!

Открывшееся обстоятельство не помешало прокурору приговорить сына к смерти, и в конце тот, красивый и бледный, лежал в могилке, а раскаявшийся прокурор рыдал горькими слезами.

Для провинциала Тоху мода на уголовные романсы была еще в диковину, вдобавок, только что столкнувшись с настоящими «лихими мальчиками», он не мог прийти от нее в восторг.

— И это Столица, — сказал он. — Оплот культуры. Я не первый раз уже такое слышу. Резня, убийство родителей-детей, братьев-сестер, инцест, потерянные младенцы, отравленные супруги… апофеоз пошлости. И ведь люди всерьез это слушают — порою умные, интеллигентные люди! Не является ли это свидетельством, что культура наша в глубоком кризисе, что она перестала порождать новые, оригинальные идеи и формы?

Имму Цурумия, напротив, был настроен благодушно.

— Бросьте, Тоху, когда это культура питалась чем-то другим? Вспомните наш героический эпос, рыцарские романы, народные песни, массаракш! Абсолютно все то же самое. Смертоубийства, зверства и кровопролития, кстати, такие, какие скромным уголовникам и не снились. Меняются имена и звания персонажей, благородные рыцари превращаются в парней из пригородов, но содержание остается неизменным.

— Странно, однако, слышать такие вещи от… — Тоху запнулся, подбирая подходящее выражение.

— От солдафона? — Цурумия усмехнулся. — Что ж, и книжки читывали, и на школярских скамьях сиживали. Хотя, конечно, не на философском факультете.

— Я вообще-то не собирался поступать на философский. Я хотел на богословский…

— Вы так религиозны?

— Вовсе нет. Скорее даже наоборот. Однако я хотел приобщиться к основам, а что, как не религия, является основой культуры и нравственности? Но когда я приехал в Столицу, оказалось, что богословский факультет закрыт. Представляете, они в течение нескольких лет не могли набрать нужное количество студентов, и поэтому правительство сочло необходимым ликвидировать этот факультет! Вы не находите, что это столь же характеризует общий упадок нашей культуры, как вот это увлечение общества бандитскими песнями? Все деградирует, все шатается, и дело даже не в войне — война лишь сделала все более явным…

— Похоже, в провинции люди имеют возможность сохранять душевную чистоту… кстати, давайте еще по кружке. Чувствуете? В сравнении со здешним пиво в других заведениях — все равно что болотная вода. Причем тухлая.

— Чистоту души? Я бы не сказал. Я часто получаю письма от родственников… они пишут — в последние годы стало страшно тяжело. Цены выросли в десятки раз, жалованье граждан сжирается в несколько дней, в магазинах нехватка буквально всего… и некоторые районы под оккупацией, а в других военные действия… из-за этого много беженцев, люди начали голодать… кое-кто считает, что правительству следовало пойти на территориальные уступки, а не подвергать народ подобным испытаниям…

— Вот как? — Штурм-коммандер поднял бровь. — Стало быть, в Пандее пораженческие настроения. А вы их не разделяете?

— Ни в коей мере! Я хорошо знаю историю и не склонен, как некоторые мои соплеменники, плакать об утрате пандейской государственности. Понимаете, граф, у нас очень сильны традиции семейные, клановые, все, что связано с кровным родством… для нравственности это, конечно, хорошо, но для нации губительно. Именно подобные отношения и погубили пандейскую государственность, одну из самых древних на Саракше. Постоянные войны кланов настолько ослабили страну, что она стала легкой добычей северных захватчиков. Чтобы выжить как нация, мы должны были войти в состав Империи. Но объединившись с Империей, мы болеем теми же болезнями, что и она.

— Недурно сказано. Что, кувшин уже пуст? Эй, официант! Повторить! Что ж, философ Тоху. Вы заметили у меня нашивки за ранения. Это верно. Меня дважды сбивали, и однажды я горел. Повезло — живой. У нас самый высокий процент боевых потерь. Раньше считалось, что больше всего на фронте теряет пехота. Так вот, теперь штурмовая авиация ее обошла. И все равно, когда я поднимаюсь в воздух, то радуюсь, какой бы жестокий бой мне ни предстоял. Не сочти это за дурацкий энтузиазм. Я радуюсь, что оставляю на земле бездарное командование, тупых наших стратегов, штабных сук, воров из интендантства и подрядчиков-мародеров. Во врагов хотя бы можно стрелять, в этих — нет. Они жируют на крови наших солдат и офицеров, и им дела нет, что страна ведет войну на два фронта. А ведь конфедераты и Фекелеш — это еще цветочки. Когда в войну вступит Островная Империя — вот тогда и начнется ад. Сейчас они выжидают… наблюдают за тем, чья сторона окажется слабее… — Он снова припал к кружке, утомившись длительным монологом.

— Вы очень откровенны, штурм-коммандер, — заметил Тоху. — А ведь я могу оказаться вражеским шпионом… в пандейцах многие нынче видят шпионов.

— Чепуха, студент. Я не сказал ничего, чего не увидел и не понял бы любой человек с мозгами в голове.

— Вот именно! Я очень рад, что познакомился с вами! И не потому, что вы мне помогли… то есть не только поэтому. У нас в университете многие отрицательно относятся к военным… особенно к аристократам… Считают их виновниками всех нынешних бед государства. А ведь это неправильно — так мыслить. Я вижу — вы даже яснее, чем я, понимаете причины злосчастий Империи. И такие люди наверняка есть во всех сословиях… люди с мозгами в голове. И вернее было бы этим лучшим людям объединиться против зла.