Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че

• Название: Гевара по прозвищу Че
• Автор: Пако Тайбо II
• Жанр: Биографии и Мемуары

Его жизнь была полна приключений и борьбы, его смерть окружена тайной, его влияние на современников и потомков огромно, и каждое приходящее поколение открывает его для себя заново. Каков он был, Гевара по прозвищу Че, аргентинец, принятый кубинским народом как сын, человек, научивший латиноамериканцев сражаться за свою свободу?

Пако Игнасио Тайбо И, писатель и ученый, не просто рассказывает о жизни и борьбе Эрнесто Гевары, но и раскрывает многие загадки, связанные с жизнью и смертью.Че, предавая огласке архивные документы, ранее недоступные исследователям.

Биография Эрнесто Че Гевары, принадлежащая перу Пако Игнасио Тайбо II, получила широкое признание и стала мировым бестселлером.

---

Там, конечно же, находился и Анхель Герра, главный конструктор машины. Контроль за ходом испытания вел Мигель Ипаррагирре, а Че непрерывно повторял ему, чтобы он не смел фальсифицировать результаты.

В результате каторжной работы в течение девяти с половиной часов было собрано шесть тысяч арроб1. После этого машина сломалась, и, чтобы привести ее в рабочее состояние, понадобилось три с половиной часа. Че несколько раз спрыгивал с трактора, чтобы посмотреть, "что же, черт возьми, происходит".

Он попытался утаить событие от прессы, но все же уступил требованиям газеты "Революсьон", которая направила в Кама-гуэй репортера Хосе Васкеса и фотографа Корду.

Журналисты провели весь день в тщетных попытках приблизиться к Че. "Это не пропаганда, - заявил он им. - Тут совершенно нечего фотографировать".

Но он все же разрешил Корде и молодому фотографу из местной газеты Аделанте сделать несколько снимков - конечно, при том условии, что потом они сами возьмут в руки мачете и примутся рубить тростник. Все было очень серьезно, и никто не позировал фотографам, чтобы доказать сомневающимся, что уборка тростника может быть частично механизирована. На фотографиях тех дней можно видеть Че или сидящим на тракторе, или вместе с механиками копающимся в механизме.

5 и 6 февраля было убрано соответственно 5900 и 8800 арроб. Репортер "Революсьон" спросил Че, сколько они убрали 8 февраля, и тот ответил, как всегда, сухо: "Десять тысяч арроб и еще сте-бель2" (один из его телохранителей порезал ногу). Репортер дословно передал по телефону фразу в редакцию.

На следующий день, читая "Революсьон", Че страшно удивился: черт возьми, что за глупость они написали?

"- Что это за стебель?

- Может, у вас в Аргентине это означает "и еще чуть-чуть"?

- О, проваливай!"

Следующий утомительный день, 9 февраля, начался у него с полета ранним утром на маленьком самолете в Камагуэй, чтобы проверить, насколько продвинулась уборка урожая. На митинге в театре "Алькасар" он появился в пыльном комбинезоне, прямо с плантации. К тому времени кучи собранного тростника достигли величины почти 60 500 пеков (466 кубометров).

Че объявил, что будет использоваться тысяча резаков; пятьсот уже было готово, а теперь главная задача стояла перед операторами новой техники: по мере использования дать предложения по ее усовершенствованию. (Польский журналист Кароль позже говорил, что "ни в одной стране мира не имелось тысячи резаков, и никто не стал бы производить тысячу машин без опытного образца".)

Обращаясь и к рабочим сахарной промышленности, и к чиновникам, Че сказал:

"Я намерен здесь похвастаться. Я начал уборку с помощью машины в понедельник. Сначала дело шло как обычно - кардан сломался, то сломалось, другое, некоторые товарищи были неосторожны и получили ушибы, был даже несчастный случай... При проверке машина срезала четыре тысячи пеков... На этой неделе я срезал сорок пять тысяч... Машиной можно нарезать восемьсот пеков в час на поле среднего размера ... я сказал бы, что это - работа для двоих, а не для одного оператора... Нельзя требовать, чтобы люди проводили на тракторе по двенадцать часов в день". Но он сам однажды провел за этой работой тринадцать часов подряд.

Он закончил выступление, защищая новую машину, даже с учетом ее недостатков, к которым относились чрезмерная усложненность и значительное количество конструктивных недоработок: "резка стеблей идет слишком жестко, работа на машине очень утомительна, и, кроме того, заросли тростника никак не заканчиваются". Эта фраза вызвала бурные аплодисменты присутствовавших - они-то хорошо знали, что заросли сахарного тростника бесконечны.

Позволив себе день отдыха, Че вернулся к работе в Министерстве промышленности и сразу же открыл цех по изготовлению колючей проволоки. 11 февраля он вновь отправился в заросли сахарного тростника и побил свой собственный рекорд, убрав 18 700 пеков за девять с половиной часов. На вопросы явившейся к нему группы журналистов канадского телевидения он дал формальные ответы, не приняв посетителей всерьез: те, похоже, не понимали, насколько важным было дело, которым он занимался.

А вот партнеры Че по министерской команде работали в его отсутствие буквально не щадя живота своего. Так же, как и при нем, ни у кого не возникало побуждений устроить дополнительный отдых, так же, если кофе не хватало на всех, то его не пил никто. 12 февраля он без особых происшествий показал знаменательный результат - 21 400 пеков. Охваченный волнением, он спросил Ипаррагирре: "Ну, сколько теперь?" Остановить его удалось только одним способом: встать перед трактором и сказать, что работавшие с ним вконец измотаны. Умывшись холодной водой, он там же, на месте, принял аудитора московского банка. У русского был такой вид, как будто он не понимал, с какой стати должен был залезать в глубь зарослей сахарного тростника и вести там с министром деловые разговоры. Менее всего он хотел слушать о важности механизации уборки тростника. А Че, казалось, не слишком беспокоился о банковских кредитах.

14 февраля Че сообщили, что неподалеку в зарослях сахарного тростника начался пожар, и Гевара со своей командой умчался на плантацию. Если тростник не убрать, то вполне можно было бы потерять урожай. Товарищи пробовали остановить его: возможно, пожар возник в результате диверсии и поблизости могла оказаться засада контрреволюционеров. Однако Че и не подумал остановиться. "Пошли!" Уборка тростника на горящем поле напоминала муки чистилища, где вместо воздуха тучи пыли и горячей золы; у Че начался приступ астмы. С трудом хватая ртом воздух, с головы до ног засыпанный пеплом, прилипшим к потному телу, он руководил действиями уборщиков.

Но всего этого ему было недостаточно. 15 февраля Че принял участие в соревновании с лучшим оператором сахарного завода "Бразилиа" Ибраимом Вентурой и победил, хотя при этом сорвал тормоза у своей машины. Через день он потерпел поражение в другом соревновании, с Роберто Гонсалесом с завода "Бланкиа-суль", проходившем на очень трудном каменистом и неровном поле. В районе скрывались контрреволюционеры-диверсанты, и Че доводил до исступления свою охрану, отказываясь от мер предосторожности. 17 февраля на заводе "Венесуэла" он убрал 20 000 арроб.

Че покинул Камагуэй, собрав куда больше обещанных ста тысяч арроб. Машина, конечно, работала, но треть всего времени испытаний отняло исправление поломок и преодоление технических трудностей, так что для ритмичности работы поблизости все время должен был находиться механик. Но в данном случае утверждение о том, что добровольная работа стоит больше, чем нормальная оплаченная, было опровергнуто. Накладные расходы, осуществленные в ходе работы команды Че, оказались меньше, чем стоимость произведенной ею продукции.

Несмотря на все приложенные им усилия по механизации уборки, Че должен был два месяца спустя признать, что "заготовка сахара идет совсем не так, как надо". Тому было много причин. Одной из них явилось то, что ради организации севооборота в 1962 году на месте многих посадок сахарного тростника были посеяны другие культуры. Че вступил в конфликт с Национальным институтом аграрной реформы, несмотря на то что был связан давней дружбой с его руководителем Карлосом Рафаэлем Родри-гесом.

Во-вторых, "значительно уменьшились трудовые ресурсы и стало меньше рубщиков, так как многие кампесинос теперь, получив землю и работу, уклоняются от заготовки сахара". Третьей причиной была крайне низкая эффективность работы добровольцев. В Камагуэе, где традиционно не хватало рабочей силы для уборки урожая, люди, отправившиеся на помощь, проявили себя плохо, и от них и впрямь было больше помех, чем пользы. Зато добровольная работа полностью оправдала себя в провинции Гавана, "где те из нас, кто продолжает по воскресеньям вкладывать свою частицу труда, могут увидеть, что эффективность ... сильно увеличилась. Целые толпы выдающихся бюрократов теперь превратились в выдающихся резчиков тростника".

Че упорно утверждал, что добровольная работа является краеугольным камнем общества, основанного на принципах коллективизма. Хорхе Рискет рассказывал, что он на какой-то встрече в провинции Орьенте предложил выделить в качестве материального поощрения лучшим рабочим добровольческим бригадам жилье на время уборки урожая. Выслушав предложение, Че спросил его:

"- Тебе не кажется, что это будет перебор в материальном стимулировании?

- Черт возьми, Че, нужно же дать людям какое-то место для жилья. Маленькие домишки - не великое дело, и, больше того, в них резчики будут жить вместе, сразу по десять человек. Нет, я не считаю, что это будет перебор".

Уборка тростника явилась удачным приключением, общий фон которого составляли более или менее крупные неудачи. По возвращении из Камагуэя Че вновь погрузился в проблемы промышленности. Как обычно, он доказывал, что возможность вытащить кубинскую экономику из депрессии кроется исключительно в ее развитии.