Жак Аттали - Карл Маркс: Мировой дух

• Название: Карл Маркс: Мировой дух
• Автор: Жак Аттали
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03092-3

Десятки лет учение Карла Маркса было официальной идеологией Советского Союза и ряда других стран. Все это время подлинный Маркс находился в тени: его теории «дополнялись» и искажались, его ошибки замалчивались, его многогранная противоречивая личность втискивалась в рамки канонического жития. Реакцией на это стали исследования, где Маркс предстает в совершенно неожиданном свете. Среди них и книга Жака Аттали — французского политика, политолога, экономиста, одного из ведущих теоретиков глобализации и «нового мирового порядка». Скрупулезно исследуя биографию Маркса, его семейную жизнь, здоровье, отношения с друзьями и врагами, автор главное внимание уделяет творческому наследию своего героя. Вопреки привычным представлениям он видит в Марксе не предтечу тоталитарных режимов, а приверженца демократии, либерализма и рыночных отношений. С этим можно соглашаться или спорить, но книгу Ж. Аттали, переведенную на многие языки, необходимо прочитать всем, кого интересует фигура основателя научного коммунизма.

Перевод осуществлен по изданию: Jacques Attali. Karl Marx ou l'esprit du monde. Paris: Fayard, 2005.

---

В марте Маркс побывал в Сент-Джеймс-холле на демонстрации солидарности с Линкольном за отмену рабства и против Пальмерстона, по-прежнему желавшего втянуть Великобританию в войну на стороне южан.

Двадцать третьего мая 1863 года Лассаль создал в Лейпциге из шестисот членов со всех областей Германии партию, о создании которой заявил еще три месяца назад — Всеобщий германский рабочий союз. Сам он был избран его председателем и вышел из подполья. Он стал организовывать масштабные турне, выступал с речами перед рабочими, следя за тем, чтобы о его деяниях сообщалось в прессе. Это было слишком: Бисмарк обвинил его в государственной измене за побуждение рабочих к «подрыву прусской конституции». Лассаль перепугался, попытался пойти на компромисс с канцлером и на тайной встрече предложил ему союз, подтвердив его письменно в неслыханном письме от 8 июня 1863 года: там он объясняет новому господину Пруссии, что одобрил бы его диктатуру, если только она примет форму «социальной диктатуры» — в то время как его партия только что была создана именно для учреждения республики и всеобщего избирательного права! «Рабочий класс, — пишет он, — чувствует в себе инстинктивную склонность к диктатуре, если убедиться в том, что она осуществляется в его интересах. Он склонен, как я уже недавно вам сказал, несмотря на все свои республиканские чувства, или, возможно, именно по этой причине, видеть в монархии естественную опору социальной диктатуры в противовес эгоизму буржуазного общества».

Верный своим идеям, Лассаль, таким образом, предлагает Бисмарку скрепить союз между пролетариатом, крестьянством, аристократией и армией против буржуазии. Естественно, заинтересовавшись этим, канцлер начал тайную переписку с Лассалем, они даже встретились несколько раз в течение нескольких последующих недель. Бисмарку это доставило удовольствие.

Идея о «социальной диктатуре» прекрасно подходила обоим и была почти неотделима от прусского общества. С тех пор как Гегель преподнес апологию Прусского государства как абсолютную истину, идея периодически возникала на протяжении всей немецкой истории, и не будет преувеличением считать ее вехой на пути, ведущему от Гегеля к национал-социализму через «социальную диктатуру», придуманную Лассалем.

В этот же момент во Франции наметилось сближение части рабочего класса с бонапартистской властью и господствующей идеологией. Экономика налаживалась, многие стремились получить от этого дивиденды: раз уж нельзя упразднить частную собственность, нужно постараться ею воспользоваться! Выбившись из сил, Прудон трезво принял это к сведению: «Народ, что бы он ни говорил, хочет быть собственником; если мне будет позволено привести здесь свои собственные слова, я скажу, что после десяти лет непреклонной критики понял, что по этому пункту мнение масс тверже и устойчивее, чем по любому другому вопросу… Чем шире распространяются демократические принципы, тем вернее рабочий класс городов и сел истолковывает эти принципы в смысле, наиболее благоприятном для развития собственности».

Летом 1863 года Карл разболелся. Очередной фурункул вызвал заражение и чуть не убил его, приковав к постели более чем на месяц. Карбункулы, мигрени, болезни легких и печени сменяли друг друга в ускоренном ритме. Он снова прекратил работать.

Двадцать второго июля 1863 года, в то время как Анри Дюнан в Женеве основал будущее общество Красного Креста, а в Париже внимание было приковано к скандалу вокруг «Завтрака на траве» кисти Эдуара Мане, в Лондоне инициатива Оджера приняла конкретные формы: французские и английские рабочие активисты собрались в британской столице, чтобы попытаться скоординировать социальную борьбу в обеих странах. Они утвердили принцип создания международного рабочего союза и избрали комитет для его подготовки.

Будучи болен, Маркс не вышел на связь с организаторами этого собрания и даже не слышал о комитете. Зато продолжал получать литературу от Лассаля. 24 ноября 1863 года Женни писала Энгельсу: «[Карл] не может спать. Он посылает Вам циркуляр „Общества трудящихся“ и письмо „Председателя“». В самом деле, хотя Маркс уже год как прекратил всяческие отношения с Лассалем, тот продолжал присылать ему брошюры своей партии, которую Женни насмешливо прозвала «Обществом трудящихся», а его — «председателем». Маркс их едва просматривал и пересылал Энгельсу. С тех пор как Лассаль погостил у них, Женни не могла сдержать своей ненависти к нему, а еще больше — к рыжей госпоже Гатцфельд, его «покровительнице», гораздо старше его, о чем она коварно упоминает в том же письме: «Эта ерунда

[„Общество трудящихся“] преобразит его [Лассаля], который „пятнадцать лет страдал за рабочий класс“, как он говорит сам о себе (верно, попивая шампанское со своей рыжей 1805 года рождения!), заставив его свернуть с пути, приемлемого для полиции, на путь, неприемлемый для полиции». У Женни решительно такой же острый язычок, как и у Карла, и стиль ему под стать. Взаимное проникновение двух умов, полностью сливавшихся друг с другом на протяжении более тридцати лет, тогда как ни тому ни другому еще нет сорока пяти.

Но вот положение Маркса и его семьи существенно улучшилось. Во-первых, один старый друг по лондонскому союзу, Эрнест Дронк, представил его заимодавцу и выдал ему 250 фунтов, которые занял… у Энгельса, на что тот выразил согласие в письме Карлу в апреле 1863 года: Дронк возьмет на себя только банковские расходы…

Затем поступило первое из двух наследств, которые в тот год изменят жизнь Марксов и вытащат их — на сей раз надолго — из нищеты, в которую они впали четырнадцать лет назад.

Тридцатого ноября 1863 года в Трире, в окружении двух дочерей, приехавших из Нидерландов, и третьей, бывшей замужем в Трире, умерла Генриетта Маркс, его мать, в возрасте семидесяти трех лет. Ее кончина произошла в день и в самый час очередной годовщины свадьбы, чему Карл немало подивился. Он не выказал даже намека на скорбь. Наследство от обоих родителей было разблокировано одновременно, и Карлу причиталось чуть более 1100 талеров, то есть примерно 1000 фунтов стерлингов, иначе говоря, его доходы за три года. Он решил немедленно отправиться за ними, наверняка нелегально: эти деньги были так ему нужны!

Пятнадцатого декабря он явился в Трир и повидался с сестрами и старыми друзьями. Он написал Женни, что ежедневно совершает паломничество к дому Вестфаленов, который для него «важнее всего Древнего Рима, поскольку напоминает о счастливом детстве, и еще потому, что там жила та, кто дороже всего». Далее следуют долгие подробности о содержании завещания его матери, что она оставила тем и этим. Карла узнавали на улице: «Жители Трира ежедневно расспрашивают меня о „самой красивой женщине Трира“ и о „королеве бала“. Как чудесно для мужчины узнать о том, что его жена живет в воображении целого города, словно принцесса из снов!» Однако он предпочел не задерживаться на родине и вернулся в Лондон в феврале 1864 года окольным путем — через Нидерланды.

В марте он в очередной раз решил потратить только что полученные деньги, не слишком заботясь о будущем и неоплаченных долгах: благодаря материнскому наследству семья переехала с Графтон-Террас в симпатичный домик по соседству — Модена Виллас, 1, на Мейтланд-Парк, в богатом квартале, где жили врачи и адвокаты. Карл прежде всего подумал об уроках для дочерей, о их занятиях фортепиано и театром. Отныне у каждой будет своя комната. У него самого появился кабинет — просторная комната в пять окон, которую первые же приглашенные в гости друзья прозвали «Олимпом», поскольку повсюду были расставлены бюсты греческих богов, а над ними возвышался Зевс, который был чрезвычайно похож на Карла. Лафарг, описывавший комнату несколько позже, добавляет:

«Этот рабочий кабинет на Мейтланд-Парк стал историческим; нужно представлять его себе, чтобы проникнуть в самую глубь интеллектуальной жизни Маркса. Он находился на втором этаже, и широкое окно, сквозь которое лились потоки света, выходило в парк. По обе стороны от камина и напротив окна были полки с книгами, а поверх — стопки газет и рукописей, доходившие до потолка. Напротив камина, рядом с окном, стояли два стола, заваленные бумагами, книгами и газетами. Посреди комнаты, в наиболее освещенном месте, стоял маленький рабочий стол — очень простой, в три фута длиной и в два шириной, с полностью деревянным креслом. Между креслом и книжными полками, против окна, размещался кожаный диван. Маркс ложился на него время от времени, чтобы отдохнуть. На камине — снова книги вперемешку с сигарами, спичками, табачными пачками, весами для писем, фотографиями его дочерей, жены, Вильгельма Вольфа и Фридриха Энгельса».

Почему в этой комнате находилась фотография Вильгельма Вольфа — старого друга Лупуса? Потому что верный товарищ по стольким приключениям, начиная с Парижа, умер от менингита в Манчестере в том самом мае 1864 года, завещав Карлу 840 фунтов наличными (целое состояние) и вещи общей стоимостью 50 фунтов. Милый Лупус, один из редких людей, с которыми Карл ни разу не поссорился, был, значит, не столь беден, как казался. На его похоронах в Манчестере Карл (который ненавидел погребения и никогда на них не ходил) произнесет траурную речь перед несколькими редкими друзьями, в большинстве своем жившими, как и он, изгнанниками в Лондоне уже около пятнадцати лет.