Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

• Название: Сочинения в двух томах. Том второй
• Автор: Петр Северов
• Издательство: Днiпро
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

Во второй том вошли рассказы и повести о скромных и мужественных людях, неразрывно связавших свою жизнь с морем.

---

«Государь император всегда был к японцам хорошо расположен и не желал им никогда наносить ни малейшего вреда, почему и советует японскому правительству, не откладывая нимало, показать освобождением несправедливо захваченных пленников доброе свое расположение к России и прекращение дружеским образом неприятности… Всякая со стороны японцев отсрочка может быть для их торговли и рыбных промыслов вредна, ибо жители приморских мест должны будут понести великое беспокойство от наших кораблей, буде они заставят нас по сему делу посещать их берега».

Нет, не такое письмо рассчитывал получить губернатор Мацмая от русских пограничных властей, — более вежливое, с извинениями за достопамятное нападение Хвостова, с изъявлениями благодарностей и проч. Однако он понимал: русские были слишком терпеливы и теперь не ограничатся лишь угрозой. Поэтому, оставаясь «тонким дипломатом», в присутствии всей мацмайской знати он воскликнул торжественно?

— Я отмечаю еще одну победу нашей мудрой внешней политики! Русские власти в Охотске учли мои требования и уступили… Вот их послание, именно такое, какое я мог надеяться получить. Обратите внимание, как умно, как благородно здесь сказано о великом беспокойстве, которое могут причинить их корабли…

Сановники поздравляли губернатора наперебой. Все находили письмо Маницкого изысканным и глубоким. Впрочем, каждый из них понимал, что Россия не просила — приказывала.

В третий раз Петр Рикорд приходил к берегам Японии, чтобы выручить своего командира и его спутников. В августе 1812 года начальник гарнизона в заливе Измены сочинил провокацию об убийстве пленных: он хотел нападения малого отряда русских на крепость. В июне 1813 года в том же заливе японцы потребовали письменного объяснения… Теперь, в сентябре, в порту Хакодате, запретном для всех европейских кораблей, дело должно было наконец-то решиться.

Само разрешение японских властей, выданное иностранному военному кораблю на право захода в порт Хакодате, Рикорд рассматривал как победу. Но за этой уступкой японцев могла таиться и ловушка. Он вскоре заметил, что в толпах, собравшихся на берегу, было очень много военных. Солдаты маршировали на низком прибрежном откосе, и суетились на сторожевых высотах, у батарей, и переправлялись куда-то на больших рыбачьих лодках.

Два месяца назад в заливе Измены Рикорд имел краткое свидание с матросом Дмитрием Симоновым и курильцем Алексеем. Японцы разрешили это свидание, чтобы капитан «Дианы» убедился, что пленники живы. Они специально доставили этих двух пленных с Мацмая на Кунасири. Рикорд был очень удивлен такой неожиданной и загадочной предупредительностью самураев. Но Такатай Кахи, проживший год в России и ставший ревностным поклонником всего русского, вскоре помог разгадать загадку. Он побывал в крепости, беседовал с офицерами и, возвратившись на шлюп, негромко сказал капитану:

— Есть важные новости… Пройдемте, Петр Иванович, в каюту.

В каюте они присели к столу, и Такатай Кахи начал издали:

— Вы помните, конечно, тот день, когда я оказался в плену… Признаюсь, сначала я очень испугался. Все, что я слышал о русских, было ужасно. Однако прошло немало времени, и я убедился в обратном: я полюбил Россию, сильных, суровых, простых ее людей. Я полюбил и этот корабль, и вас, и ваших матросов. Сегодня я мог бы остаться на берегу: что ж, возвратился благополучно, и на том прощайте. Но я, Петр Иванович, ваш друг, и должен сказать вам под большим секретом… Отбросьте опасения. Пленные обязательно будут возвращены. В Японии взгляд на Россию переменился. Сейчас японское правительство боится России. Оно потрясено русскими победами и пойдет на любые уступки, лишь бы избежать войны.

— Значит, успех моих переговоров решался не здесь и не на Мацмае? — спросил Рикорд.

— О нет! Он решался в Бородино, в Смоленске, на реке Березине…

Но тогда же Дмитрий Симонов сказал Рикорду об опасности. Если бы матрос не был так взволнован краткой, очень краткой встречей с товарищами, если бы не боялся сопровождавших его японских чиновников, которые, по-видимому, уже успели изучить русский язык, он рассказал бы и больше, и обстоятельней… Но Симонов очень волновался, Рикорд услышал сбивчивую историю бегства пленных и возвращения их в тюрьму; наказ Головнина оставаться бдительным и осторожным, непонятную просьбу Мура прислать в Мацмай все его вещи, хранившиеся на корабле, просьбу, которую Головнин не советовал исполнять.

К ним подошел японский чиновник, и Симонов сразу же умолк.

— Почему мичману понадобились его вещи? — удивился Рикорд. — Ведь ему предстоит уже скоро возвратиться из плена.

— Это очень опасно, — тихо проговорил матрос. — Тут непонятное что-то происходит. Пускай уж Василий Михайлович расскажет потом сам…

Они расстались; время свидания истекло. А теперь, в Хакодате, под прицелом береговых батарей, Рикорд все время раздумывал о словах матроса. Возможно ли, чтобы Такатай Кахи обманул, и японцы снова готовили ловушку? Этому не хотелось верить. Быть может, мичман серьезно заболел, а Симонов не хотел тревожить его, Рикорда?

Все это время «Диана» находилась в боевой готовности. Удвоив ночные вахты, Рикорд решил терпеливо ждать. Мог ли он подумать, что опасность жила в самой среде пленных, подкарауливала их и днем и ночью и что этой опасностью был мичман Мур?..

Документ, доставленный Рикордом из Охотска, стал известен и пленным. Лаконичное письмо Маницкого губернатор не без гордости показал Головнину, Хлебникову и Муру.

— Меня вполне удовлетворяют заверения в дружбе, сделанные самим русским императором, — сказал он.

Мур с жадностью схватил письмо и дважды перечитал его вслух.

— Послушайте, мой буниос!.. Но при чем же здесь император? Это пишет невидный морской чиновник, не больше! И потом, что за тон? Это же самое настоящее оскорбление японской власти! Он грозит Японии новыми нападениями русских кораблей…

Затаив дыхание, стиснув кулаки, Головнин и Хлебников молча слушали истерические выкрики Мура.

Глубоко вздохнув и досадливо морщась, губернатор спросил капитана:

— Вы тоже находите это письмо оскорбительным?

— Нет, — сказал Головнин. — Я считаю его прямым и честным и в меру вежливым.

Сощурив глаза и ядовито усмехаясь, мичман спросил отчетливо и громко, произнося слова почему-то нараспев:

— А угроза новых нападений? Вот это место: «…жители приморских мест должны будут понести великое беспокойство от наших кораблей…» Я спрашиваю: это ли не угроза?!

Губернатор почти выхватил из его рук письмо. Он смотрел на мичмана разгневанно.

— Вы придираетесь, мичман, к словам и пытаетесь учить старших! Разве мы, японцы, не помним, какое беспокойство причинили нам Хвостов и Давыдов? Или вы хотели бы, чтобы подобные действия господин Маницкий называл другими ласковыми словами? — Он слегка поклонился капитану: — Вы правы, господин Головнин: письмо написано прямо, вежливо и честно. Теперь я с удовольствием вижу: в Охотске имеется ясный ум, с таким начальником приятно иметь дело. И еще мне приятно сообщить вам, что в самом ближайшем будущем вы будете переправлены на шлюп «Диана», на котором отбудете в Россию…

Головнин тоже поклонился:

— Благодарю… Мне очень радостно знать, что это печальное недоразумение, из-за которого мы, русские моряки, перенесли столько обид и притеснений, закончится мирно.

Мур весь затрепетал, и голос его сорвался:

— Позвольте, мой буниос… Вы решили отпустить в Россию всех нас? Как это понимать? Всех до одного?..

— Конечно, — сказал губернатор. — Вы все для меня равны, и я не желаю подвергать кого-либо из вас дальнейшему заключению.

— Ах, вот оно что… — прошептал Мур растерянно. — Значит, всех до одного, и меня? Но я не достоин этой великой милости, мой буниос. Я чувствую себя виновным, да, перед Японией виновным… И я еще не закончил показаний. Эти последние показания мне следует дать вам наедине…

Бывали минуты, когда выпуклые глаза губернатора как будто покрывались затуманенной стеклянной пленкой. Так было и сейчас: он смотрел на мичмана и, казалось, не мог его разглядеть.

— Мои помощники выслушают ваши дополнительные показания, если… — Он встал. — Если у них найдется время.

Караульный офицер указал пленным на двери, и, как обычно, следуя по двое, они вышли из замка.

Мичман шел молча, опустив голову, рассматривая под ногами камни. Раз или два Хлебников взглянул на него с чувством того неприятного интереса, с каким он рассматривал в Африке пойманную змею: и не хотелось взглянуть еще раз, и все же было интересно. Он приметил: тонкие губы Мура шевелились, на нежной коже липа проступали багровые пятна. Хлебников знал — у Мура это было признаком крайнего нервного напряжения. «Наверное, окончательно убедился, — подумал штурман, — что все подлые планы рухнули… А теперь он будет отыскивать еще какую-нибудь лазейку…» Но когда Мур заговорил, штурман удивился его усмешке и беспечному тону: