Ганс Эверс - Ужасы

• Название: Ужасы
• Автор: Ганс Эверс
• Жанр: Ужасы и Мистика

Первый из двух «золотых» сборников Ганса Гейнца Эверса включает в себя 11 рассказов, написанных в период 1903–1907 гг. ©Кел-кор

---

Впрочем, я доволен моим поступком. Это нечто вроде мести за тех маленьких мулатов, которые исчезли с моего двора. Филоксера сказала мне, что они пошли той же дорогой, по которой должен был пойти ее правнук.

10 сентября

После довольно долгого промежутка времени сегодня я имел в первый раз стычку с Аделаидой. Она узнала, что я спас правнука Филоксеры, и притянула меня за это к ответственности. Жрецы Симби-Китас приговорили ребенка к смерти, как же осмелился я вырвать его у них из рук?

За все время мы с ней ни разу не говорили о Вуду с того дня, когда она по собственному побуждению открыла мне, что отказалась от звания мамалои. Она сказала, что не может быть более жрицей, так как слишком любит меня. Я посмеялся тогда, но все-таки мне это было приятно.

Теперь она снова занялась этими отвратительными обрядами. Я попытался было противоречить ей, но скоро замолчал, так как увидел, что невозможно вырвать у нее веру, которую она впитала в себя с молоком матери. Кроме того, я прекрасно понимал, что ее нападки на меня происходят лишь из любви ко мне и страха за меня. Она плакала, рыдала, и я не мог успокоить ее.

15 сентября

Аделаида стала совершенно несносной. Ей всюду кажутся привидения. Она не покидает меня ни на минуту, не отстает от меня ни на шаг, как собака, которая поставила своей задачей охранять меня. Это, конечно, очень трогательно, но в то же время и весьма обременительно, тем более что мальчик, которого она не спускает с рук, обладает невероятно сильным голосом. Все, что я ем, она готовит сама. Мало того, она предварительно пробует всякую еду, прежде чем позволить мне прикоснуться к ней. Я знаю, что негры — великие специалисты по части изготовления ядов и в совершенстве знают ботанику, но все-таки не думаю, чтобы они осмелились попробовать на мне свои познания. Я смеюсь над Аделаидой, но не скажу, что мне весело.

24 сентября

Итак, они уже взяли у меня "душу". Я узнал это от Филоксеры, которая так же расстроена и озабочена моей судьбой, как и Аделаида. Она пришла сегодня ко мне, чтобы предостеречь. Я хотел выслать Аделаиду из комнаты, но она настояла на том, чтобы остаться и слушать. Жрецы распространяют слух, что я изменил Симби-Китас, которому приносил клятву, и что поэтому я оборотень, который по ночам сосет у детей кровь. Ввиду этого некоторые из джионов "взяли у меня душу", то есть сделали из глины мое изображение и повесили его в храме. Сам по себе это совершенно невинный обряд, но он имеет очень неприятную сторону: теперь я "человек без души", и поэтому каждый может меня убить. Он совершает этим даже доброе дело.

Но я не придаю этой истории никакого значения и не намерен разделять бабьи страхи. Пока мои собаки лежат у моих дверей, а мои браунинги дежурят около постели, пока Аделаида готовит мне еду — я не боюсь черных негодяев.

— С тех пор как я себя помню, еще ни один негр не осмеливался наложить руку на белого! — утешал я Аделаиду.

Но она отвечала:

— Они уже не считают тебя белым. Они считают тебя своим с тех пор, как ты принес клятву Симби-Китас.

2 октября

Мне жаль ее… Она следует за мной, как тень, не выпускает меня ни на секунду из поля своего зрения. Она почти не спит по ночам, сидит около моей постели на кресле и оберегает мой сон.

Она больше уже не плачет. Тихая, молчаливая, она бродит за мной. Похоже на то, что она борется сама с собой, решаясь на какой-то важный шаг…

…А что, если бы ликвидировать мое здешнее дело? В Германию я не могу переселиться не потому, чтобы я боялся вступить снова в конфликт с глупыми законами: я уже не интересуюсь более никакими другими женщинами с тех пор, как у меня есть Аделаида и ее мальчик, но я считаю совершенно невозможным привезти туда жену-негритянку.

Я мог бы переехать в С.-Тома. Аделаида, наверное, чувствовала бы себя там хорошо. Я мог бы построить там прекрасную виллу и начать какое-нибудь новое дело — какую-нибудь работу я должен иметь. Если бы я только мог хоть кое-как распродать здесь весь мой хлам хотя бы за половинную стоимость!

Я пишу сейчас в моей рабочей комнате, которая имеет вид осажденной крепости. Аделаида ушла. Она не сказала мне куда, но я убежден, что отправилась вступить в парламентские переговоры с Вуду. Перед запертой дверью в моей комнате сейчас лежат три собаки. На письменном столе передо мной лежат револьверы. Все это смешно". Ну какой же негр осмелится среди белого дня тронуть хотя бы волосок на мне? Но я должен считаться с желанием Аделаиды. Она ушла одна. Мальчик спит около меня на диване. Наверное, она вернется с добрыми вестями.

30 октября

Я думаю, что Аделаида сошла с ума. Она кричала и стучалась в дверь так отчаянно, что я со всех ног кинулся открывать ее. Она тотчас же устремилась к своему мальчугану, схватила его и почти задушила в объятиях. Маленький сорванец начал жалобно кричать, но она не отпускала его, целовала и обнимала, так что я боялся, как бы она не погубила его своими поцелуями.

Она выглядит устрашающе. Она не сказала мне ни слова, но, по-видимому, ее миссия имела успех. Она уже не пробует более пищу, которую я ем, ее страхи относительно меня исчезли. А это значит, что опасность миновала. Но она не отходит от меня ни на шаг, как собачка. Во время ужина сидела около меня, не произнося ни слова и не прикасаясь к еде, и ни на секунду не спускала с меня глаз.

В ней как будто произошло что-то страшное, но она ничего не говорит. Ни единого словечка я не мог добиться от нее. Но я не хочу мучить ее: я ведь вижу, что бедная женщина и без того сходит с ума от любви ко мне.

Я приму все меры к тому, чтобы как можно скорее уехать отсюда. Я уже говорил с агентом Гамбург-Американской линии. В принципе он согласен, но он дает едва четвертую часть того, что стоит все мое добро, да еще требует рассрочки платежа. Но, в конце концов, я могу пойти и на это: у меня давно уже имеется кое-что в запасе на черный день и я могу наконец хоть одно дело закончить с убытком для себя. Бог мой, как обрадуется Аделаида, когда я скажу ей об этом! Я женюсь на ней ради ребенка — она поистине заслужила это. И едва только все будет устроено и готово, я объявлю ей: "Ну, дитя, ты можешь собираться в дорогу". Она с ума сойдет от радости…

11 ноября

Мои переговоры с агентом идут на лад. Уже получена телеграмма из немецкого банка, предоставляющая моему будущему преемнику необходимую сумму для расплаты со мною. Стало быть, главная трудность разрешена, а с частностями мы покончим скоро, так как я иду навстречу моему покупателю во всем. Он замечает это и называет меня очень демонстративно: "мой друг и благодетель". Что ж? Я вполне понимаю его радость по поводу такого сказочно выгодного для него дела.

Мне стоит немалого труда скрыть свою тайну от Аделаиды. Ее состояние становится все более подозрительным и тревожным. Но это ничего. Эту неделю она как-нибудь потерпит, зато потом ее радость будет тем больше. Она еще несколько раз была у своих Вуду и каждый раз возвращалась в ужасном состоянии. Я ничего не понимаю — мне кажется, что всякая опасность миновала: у нас теперь все двери и днем и ночью настежь, как прежде, и даже приготовление пищи она передала опять кухарке. Что же все это значит?

Она по-прежнему почти не говорит ни слова, но ее любовь ко мне и к мальчику увеличивается с каждым днем, доходя до невероятного напряжения… В этой любви есть что-то удручающее, что почти захватывает у меня дух. Если я беру сына к себе на колени и играю с ним, она вскрикивает, бросается вон из комнаты, кидается на свою постель и рыдает так, что просто сердце рвется…

Несомненно, она больна и заражает меня своей странной болезнью. Я благословлю тот момент, когда мы, наконец, покинем это злополучное гнездо…

15 ноября

Сегодня утром она была совсем вне себя. Она вздумала отправиться по каким-то своим делишкам и взяла с собой мальчика. Она по обыкновению попросила меня отпустить ее, и в ее просьбе не было решительно ничего необыкновенного. И тем не менее, ее глаза, уже давно красные и воспаленные от постоянных слез, сегодня источали настоящие водопады. Она не могла оторваться от меня и все время подносила ко мне ребенка, чтобы я поцеловал его…

…Я был взволнован и потрясен этой сценой. Слава Богу, вскоре после того пришел агент Гамбург-Американской линии и принес мне условия для подписи. Теперь наша запродажная подписана мною и чек в немецкий банк в моих руках. Этот дом уже не принадлежит более мне, и я попросил покупателя разрешить мне прожить здесь еще несколько дней. "Хоть полгода, если вам это угодно!" — промолвил он. Но я обещал ему пробыть здесь не более недели. В субботу уходит пароход в С.-Тома, и к этому дню все уже должно быть упаковано.