Найо Марш - Последний занавес

• Название: Последний занавес
• Автор: Найо Марш
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-074862-4, 978-5-271-37331-2, 978-5-4215-2575-2

Молодая талантливая художница Трой, супруга инспектора Скотленд-Ярда Родерика Аллейна, отлично знала, какие сплетни ходят о знаменитом театральном актере сэре Генри Анкреде, чей портрет она собиралась писать.

Но умереть при загадочных обстоятельствах сразу после парадного обеда — пожалуй, слишком экстравагантно даже для гения сцены.

Трой совершенно уверена: здесь имело место убийство.

Но кто из многочисленных членов семьи сэра Генри — убийца? Ведь, в сущности, мотив избавиться от него был у всех присутствующих. И возможность совершить преступление — тоже!

В одиночку Трой не справиться. И тогда ей приходится призвать на помощь своего мужа и провести расследование вместе с ним.

---

Действительно, почти сразу же появилась мисс Эйбл, с профессиональной улыбкой посмотрела на свою подопечную и объявила, что подошло время обеда. Пэнти бросила на Трой взгляд, который та так и не сумела расшифровать, и поднялась на ноги.

— Послушайте… — начала Трой.

— Да? — бодро откликнулась мисс Эйбл.

— Я про это злосчастное зеркало. Не думаю, что это Пэнти…

— В следующий раз, коли опять такое настроение появится, мы придумаем что-нибудь поразумнее, верно, Патриция?

— Да, но я о том, что, по-моему, она тут ни при чем.

— Мы уже очень хорошо справляемся со всякой ерундой, когда глупости в голову приходят, верно, Патриция? Лучше всего сразу найти причину и забыть обо всем.

— Да, но…

— Обед! — бодро и решительно вскричала мисс Эйбл и без всякого шума повлекла за собой девочку.

— Дражайшая миссис Аллейн, — заговорил Седрик, размахивая руками, — а почему, собственно, вы так уверены, что это не Пэнти размалевала зеркало Старика?

— А вы когда-нибудь слышали, чтобы она называла его дедом?

— Да вроде нет, — сказал Пол. — Точно нет.

— Мало того… — Трой осеклась на полуслове. Седрик направился к ее мольберту. Он взял тряпку и принялся тереть ею ногти. Только тут Трой обратила внимание на то, что указательный палец на его правой руке, минуту назад нацеленный на нее, был испачкан темно-красной краской.

Он перехватил ее взгляд и уронил тряпку на пол.

— Любопытство не украшает человека, — покачал головой он. — Окунул пальцы в вашу краску.

Но на шпателе у нее не было мазков такого оттенка.

— Ладно, — резко бросил Седрик, — есть идем, или как?

3

При свете карманного фонарика Трой рассматривала перила на лестнице в башне. Краску так и не стерли, и сейчас она была в состоянии, которое обычно обозначают как «липкое». Она видела четкий отпечаток собственной ладони. Дальше краска оставалась нетронутой. Ее не пытались отодрать, просто прошлись по поверхности. Лишь в одном месте, на каменной стене над перилами, кто-то оставил слабый красный след от двух пальцев. «Рори меня просто на смех поднимет», — думала, глядя на отпечатки, Трой. Они были невелики, но, с другой стороны, не такие маленькие, чтобы их оставил ребенок. Может, кто-то из служанок прикоснулся к перилам, а потом к стене? Но на перилах не было никаких иных следов, кроме ее собственных. «Рори, — продолжала размышлять Трой, — сделал бы снимки, но что, позвольте спросить, можно извлечь из всего этого? Отпечатки размазались по грубой поверхности, их даже не зарисуешь». Трой уже собиралась двинуться дальше, когда луч фонарика упал на какой-то предмет, застрявший как будто между ступенькой и каменной стеной. Приглядевшись, она убедилась, что это одна из ее собственных кистей. Трой расправила волоски на щетине и увидела, что на ней засохли остатки марены.

Она спустилась на лестничную площадку. Тут находилась та самая дверь, стук которой, как показалось, она слышала прошлой ночью, перед тем как лечь спать. Прикрыта она была сейчас неплотно, и Трой слегка толкнула ее. Дверь открылась внутрь, и она очутилась в ванной комнате, отделанной в викторианском стиле.

«Ну что ж, — сердито подумала Трой, вспоминая свои утренние поиски ванны. — Фенелла ведь говорила, что у меня должна быть своя собственная».

Она запачкала пальцы в краске и зашла помыться. Брусок мыла, лежавший на мраморной подставке, был испачкан мареной. «Сумасшедший дом», — подумала Трой.

4

В тот день сэр Генри позировал час. Следующее — воскресное — утро было отмечено массовым походом всей семьи (включая Трой) в анкретонскую церковь. Тем не менее после полудня он снова выделил для Трой час. Она решила сразу приступить к голове. Еще раньше Трой выработала общий план работы — волнующее сочетание бледных теней и сильных ударов кистью. Это можно будет завершить без него. Рисовала Трой хорошо. Ей удавалось избежать того, чего она всегда так опасалась, — излишней цветистости. Трой то и дело сверялась с пьесой. Разлитое в ней ощущение ужаса сделалось психологическим фактором ее собственной работы. Она остро испытывала то ощущение уверенной силы, которое приходит только тогда, когда художник знает, что все идет как надо. «При удаче, — думала Трой, — я смогу сказать: „Неужели это сделала такая полоумная, как я?“»

Во время четвертого сеанса сэр Генри, вспомнив, возможно, какой-то старый спектакль, нарушил молчание и внезапно продекламировал строки, которые читал со сцены много раз:

Тускнеет свет, и ворон в лес туманный
Летит…[26]

Он настолько застал Трой врасплох, что у нее даже рука дернулась, и она, не двигаясь и внутренне проклиная себя за страх, заставивший ее задрожать, дослушала монолог до конца. Она так и не нашлась что ответить на это неожиданное и странно безличное представление, но почудилось, что старик прекрасно понимает, насколько сильно задел ее чувства.

Почти сразу Трой вернулась к работе, она по-прежнему шла легко и уверенно. Трой всегда была настойчива, но сейчас работа над головой продвигалась с почти пугающей быстротой. Не прошло и часа, как она поняла, что прикасаться к ней больше не надо. Внезапно накатила страшная усталость.

— Пожалуй, на сегодня довольно, — сказала она и вновь почувствовала, что отнюдь не удивила сэра Генри.

Вопреки обыкновению он не удалился, а прошел в центр зрительного зала и принялся вглядываться в дело ее рук. Трой захлестнула волна благодарности к своему герою, что бывает порой после удачного сеанса, но толковать о портрете ей не хотелось, и она поспешно заговорила о Пэнти.

— Знаете, у нее очень необычные рисунки красных коров и зеленых аэропланов.

— Тью-ю, — меланхолически присвистнул сэр Генри.

— Она сама хочет их вам показать.

— Патриция меня сильно обидела, — сказал сэр Генри. — Сильно обидела.

— Вы имеете в виду, — неловко переспросила Трой, — то, что она якобы написала на зеркале?

— Якобы! Это же ни в какие ворота не лезет. Но мало того, она еще залезла в ящик моего туалетного столика и вытащила все бумаги. Могу сказать, что, если ей удалось прочитать пару из попавших ей в руки документов, она должна была сильно насторожиться. Дело в том, что они касаются ее самым непосредственным образом, и если такие мерзкие штучки будут повторяться и впредь… — Он помолчал и грозно нахмурился. — Ладно, там видно будет. Видно будет. Пусть до ее матери дойдет, что моему терпению есть предел. А кот! — воскликнул он. — Она надсмеялась над моим котом! У него до сих пор на усах следы краски, — сердито сказал сэр Генри. — Даже масло не помогает. Что же до оскорбления в мой личный адрес…

— Но в том-то и дело, я уверена, что это не она. Я присутствовала, когда все так дружно накинулись на нее. И честное слово, я уверена, что она ничего не знает о случившемся.

— Тью-ю!

— Да нет, право же… — Следует ли сказать о темно-красном пятне под ногтями у Седрика? Нет, она и так уже слишком залезла в чужие дела. — Пэнти хвастается своими капризами, — поспешно продолжала Трой. — Она про все свои проказы мне рассказала. Она никогда не называет вас «дедушкой», да и само это слово пишет неправильно — она мне показывала свой рассказ, а оно там часто встречается. Я уверена, — продолжала Трой, самое себя спрашивая, а действительно ли это так, — она слишком любит вас, чтобы позволить себе такие глупости и грубости.

— Я любил эту девочку, — сказал сэр Генри, на удивление откровенно демонстрируя свои чувства, которые Анкреды вообще-то напоказ не выставляли, — любил, как собственного ребенка. Так и называл ее всегда, своей любимицей. И никогда не скрывал своих пристрастий. Когда меня не будет, — продолжал он, к смущению Трой, — она узнает… ладно, хватит об этом. — Сэр Генри шумно вздохнул.

Трой не знала, что сказать, и принялась чистить шпатель. Свет, проникающий из единственного незашторенного окна, потускнел. Сэр Генри выключил освещение сцены, и театрик погрузился в полутьму. Налетевший откуда-то сквозняк заставил их поежиться, о задник ударился конец веревки.

— Вы про бальзамирование что-нибудь знаете? — глухим голосом осведомился сэр Генри.

Трой так и подпрыгнула.

— По правде говоря, нет.

— Ну а я этот предмет изучал, — сказал сэр Генри, — глубоко изучал.

— Вот странно, — после некоторого молчания заговорила Трой, — мне как раз попалась на глаза эта чудная книжечка в гостиной, ну, та, что в стеклянном ящике лежит.

— Ах да. Она принадлежала одному из моих предков, тому самому, что Анкретон перестроил. Его самого бальзамировали, и его отца тоже, и отца его отца. У Анкредов это вошло в традицию. Потому, — заметил он с грустью, — у нас такой странный семейный склеп. Если я буду лежать там — у Нации могут быть другие пожелания, не мне говорить на эту тему, — но если буду, то все останется как прежде. Я уже отдал необходимые распоряжения.