Найо Марш - Последний занавес

• Название: Последний занавес
• Автор: Найо Марш
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-074862-4, 978-5-271-37331-2, 978-5-4215-2575-2

Молодая талантливая художница Трой, супруга инспектора Скотленд-Ярда Родерика Аллейна, отлично знала, какие сплетни ходят о знаменитом театральном актере сэре Генри Анкреде, чей портрет она собиралась писать.

Но умереть при загадочных обстоятельствах сразу после парадного обеда — пожалуй, слишком экстравагантно даже для гения сцены.

Трой совершенно уверена: здесь имело место убийство.

Но кто из многочисленных членов семьи сэра Генри — убийца? Ведь, в сущности, мотив избавиться от него был у всех присутствующих. И возможность совершить преступление — тоже!

В одиночку Трой не справиться. И тогда ей приходится призвать на помощь своего мужа и провести расследование вместе с ним.

---

Там он проживает и доныне, опекаемый Миллимент, которая после смерти мужа ведет хозяйство свекра. Все члены семьи считают, что она устилает гнездо для своего сына, этой притчи во языцех Седрика, личности весьма своеобразной. Стоит только назвать это имя, как семья (за исключением Томаса) неизменно начинает горько смеяться и набрасывается на бедную Милли за то, что она якобы не так обращается с ВС. Милли — женщина веселая и смеется в ответ. Однажды она сказала Томасу, что если кто-нибудь из его сестер хочет заменить ее, она всегда готова уступить. Тут-то она в самое больное место и попала — все они часто наведываются в Анкретон, но уже через несколько дней сбегают оттуда в совершенно растрепанных чувствах.

Время от времени они смыкают ряды. Сейчас наступил именно такой момент, ибо семья пребывает в состоянии войны с мисс Соней Орринкурт, третьестепенной актрисой, с которой их семидесятипятилетний отец затеял флирт. Неугомонный старик привез эту даму в Анкретон, где она, судя по всему, предполагает остаться. Когда-то она была хористкой, теперь ее взяли в „Единорог“, ввели в один из спектаклей. Это был подлинный шок. В театральном мире „Единорог“ — что „Будлс“ в мире клубном. До мисс Орринкурт через его служебный вход не проходила ни единая певичка. На репетицию пожаловал сэр Генри. Через три недели мисс Орринкурт, обнаружив свою полную непригодность в качестве дублерши, получила от Томаса полный отлуп. Тогда она отыскала его отца, поплакалась в жилетку и выплыла в ее нынешней роли, относительно которой ни у кого в Анкретоне сомнений нет. Она блондинка. Полин и Дездемона утверждают, что она вынашивает матримониальные планы относительно Старика. Томас считает, что таких амбиций у нее нет. Клод, пребывающий ныне на Среднем Востоке, прислал телеграмму, составленную в таких невнятных выражениях, что определенно сказать можно лишь одно: он в ярости. В отсутствие Клода на семейный совет была вызвана его жена Дженетта, разумная и славная женщина, предпочитающая держаться на расстоянии от своих свойственников и свойственниц. Не исключено, что в случае женитьбы сэра Генри ее единственный ребенок, Фенелла, любимица номер два сэра Генри, после дочери Полин Пэнти, утратит свои позиции. Шокирована даже веселая Миллимент. Ее жуткий Седрик — старший внук, а сэр Генри в последнее время выказывает опасные признаки того, что у старой гвардии есть еще порох в пороховницах.

Ну вот и все, что можно сказать об анкретонской сцене. Мои сведения почерпнуты из случайных наездов в поместье и от Томаса, который, как ты наверняка заметила, — малый разговорчивый и смысл слова „сдержанность“ ему незнаком.

Примерно так, дорогая Трой, я бы начал роман, за который не отваживаюсь приняться. И еще одно. Насколько я понимаю, ты собираешься писать сэра Генри в роли Макбета. Позволь предупредить тебя, что если вокруг будет крутиться дочь Полин Пэнти, то в ее лице ты получишь Окровавленного Младенца».

3

Трой свернула рукопись и положила ее в конверт, поперек которого Найджел крупным шрифтом написал ее имя. Молодой человек, сидевший на чемодане, не сводил глаз с конверта. Она перевернула его лицевой стороной. На коленях у молодого человека лежал журнал, открытый на странице с фотографией. Трой с раздражением узнала на фотографии самое себя.

Так вот в чем дело. Он узнал ее. «Наверное, — подумала она, он из тех, кто может подглядывать за знаменитостями. Если другие пассажиры сойдут до того, как мы доедем до Анкретон-Холта, наверняка полезет знакомиться, и прощай мое славное путешествие. Черт!»

Поля, пробегающие за окном, сменились ковровой дорожкой живых изгородей, пологими спусками и обнаженными деревьями. Трой любовалась пейзажем. Позволив подбить себя на эту авантюру, она почему-то обрела эмоциональный покой. Необыкновенно приятно было сознавать, что скоро вернется муж. Она больше не испытывала тех мгновений страха, когда казалось, будто в результате его трехлетнего отсутствия между ними может вырасти стена непонимания. Комиссар обещал предупредить ее о его приезде за два дня. А пока поезд уносит ее туда, где ждет работа, — да и общество незнакомых людей скучными не назовешь. «Надеюсь, впрочем, — подумала Трой, — что их семейные свары не помешают сеансам. Вот это было бы действительно скучно».

Поезд затормозил у полустанка, и пассажиры (все, кроме молодого человека на чемодане) стали собирать вещи. «Как раз то, чего я опасалась», — подумала Трой. Она открыла корзинку с едой, а потом книгу. «Если я буду есть и читать у него на глазах, — решила она, — это, пожалуй, удержит его от попыток познакомиться». Она вспомнила, с каким неодобрением отзывался Ги де Мопассан о людях, закусывающих в поезде.

Поезд тронулся. Трой жевала сандвичи и читала первую сцену «Макбета». Ей захотелось вернуться в эту ужасную страну, единственный аналог которой, думала она, можно найти у Эмили Бронте. Эта фантазия увлекла ее, и она задержалась на какой-то строке, чтобы перенести призраки Хитклифа и Кэтрин[12] в проклятую пустошь или последовать за Флиэнсом через болота, в сторону Грозового Перевала. Да, но если уж предстоит писать Макбета, подумала она, надо читать. И подобно тому как первые же модуляции голоса друга, с которым встречаешься после долгой разлуки, сразу приготавливают тебя к нотам, которые еще предстоит услышать, первые же строки пьесы, которые, как ей казалось, она давно забыла, оживили в памяти весь текст.

— Извините за то, что отрываю, — послышался высокий голос, — но мне безумно хочется поговорить с вами, а это такая чудесная возможность.

Молодой человек протиснулся через проход между сиденьями и уселся напротив. Он склонил голову набок и заискивающе улыбнулся Трой.

— Ради Бога, не думайте, что у меня какие-то дурные намерения, — заговорил он. — Честное слово, вам нет никакой нужды дергать шнур вызова проводника.

— Какой шнур? Я и понятия не имела, что такой есть, — сказала Трой.

— Вы ведь Агата Трой, так? — нервно продолжал молодой человек. — Я не мог ошибиться. То есть я хочу сказать, какое поразительное совпадение, а? Еду себе, читаю журнальчик — и что же вижу? Вашу великолепную, божественную фотографию. Поразительно, чудо какое-то. И даже если бы у меня возникла хоть тень сомнения, ее стерла бы эта страшная история, которую вы читаете.

Трой перевела взгляд с книги на молодого человека.

— Вы о «Макбете»? — спросила она. — Боюсь, я не совсем вас понимаю.

— Да ну, все же так ясно, — возразил он. — Правда, я не представился, верно? Меня зовут Седрик Анкред.

— Ах вот как, — помолчав, вымолвила Трой. — Ну да, конечно.

— Ну и наконец, на конверте написано ваше имя. Боюсь, я совершенно бессовестно пялился. Но до чего же здорово, что вы действительно будете писать портрет Старика во всех этих старинных причиндалах. Вы и представить себе не можете, что это за костюм! А этот его ток[13] сделал из чистой стали очень влиятельный человек. Он мне дед. А мать — Миллимент Анкред. Моего отца — только пообещайте никому не говорить — звали Генри Ирвингом Анкредом. Можете себе представить?!

Трой не нашлась что ответить на этот монолог и откусила еще кусок сандвича.

— В общем, сами видите, я просто должен был вам представиться, — продолжал он, явно желая произвести впечатление «обаяшки» (как Трой назвала это про себя). — Я ведь так обожаю ваши работы, и перспектива знакомства с вами с самого начала просто не давала мне покоя.

— Да, но откуда вам стало известно, что я собираюсь писать сэра Генри? — осведомилась Трой.

— Вчера вечером я позвонил дяде Томасу, и он мне все рассказал. Вообще-то я был еще раньше призван пред светлые очи, но решил не ездить, однако после разговора с дядей Томасом сразу переменил планы. Видите ли, — продолжал Седрик с мальчишеской откровенностью, которая показалась Трой нестерпимой, — видите ли, вообще-то я тоже пытаюсь писать. Рисунку в школе живописи обучаюсь. Сегодня, конечно, все очень строго и мрачно, но мы все же чего-то пытаемся сделать.

На нем был серебристо-серый костюм. Рубашка — светло-зеленая, пуловер — темно-зеленый, галстук — оранжевый. Глаза довольно маленькие, а посредине мягкого округлого подбородка — ямочка.

— Если позволите обратиться к вашим произведениям, — говорил тем временем Седрик, — то в них есть нечто такое, что буквально магнетизирует меня. Как бы это сказать… форма всегда гармонирует с содержанием. Я имею в виду, рисунок не произвольно навязывается теме, но с неизбежностью вырастает из нее. Единство, всегда единство. Или я чушь мелю?

Это не было чушью, что Трой с неохотой вынуждена была признать. Вообще-то она не любила говорить с посторонними о своей работе. Несколько секунд Седрик Анкред не сводил с нее взгляда. У нее возникло неприятное подозрение, что он ощущает ее антипатию. Дальнейшее его поведение было неожиданным. Он провел ладонью по волосам, светлым, влажным и волнистым.