Станислав Шуляк - Непорочные в ликовании

• Название: Непорочные в ликовании
• Автор: Станислав Шуляк
• Жанр: Боевая фантастика

Аннотация:

Роман-особняк Станислава Шуляка «Непорочные в ликовании». Странные герои, говорящие странным языком, пребывают в странных, эксклюзивных обстоятельствах. Страх и насилие правят сим городом, не позволяя обывателю разогнуться, вздохнуть полною грудью. Не таков ли и наш мир? Не подобен ли он библейскому Содому? Ответ каждый ищет для себя сам.

---

— Что за нации такой твой приятель? — спрашивал Ф. один из рабочих.

— Турок-сельджук, — отвечал тот.

— Тогда понятно, — согласился рабочий.

— Как это ты со здешним быдлом управляешься? — Ф. говорил.

— Ты мне зубы не заговаривай! — отвечал Вэн Клайберн. — Через час уже ночная заканчивается.

— А я при чем? Я что, между вами посредник, что ли? — сказал Ф.

Ф. старался так говорить, чтобы между слов его временами проступала отстраненность космоса и новоявленный смысл первозданной природы, но он и не ждал от иных соучастия в личной его сосредоточенности и изобретениях празднеств. Отмеренным остатком обихода своего собирался он распорядиться с достоинством субъекта, закосневшего в зрелости.

Вернулся Ш., и его уже ждали.

— Не люблю, когда наступают на мое надсознание, — с ходу сказал он.

— Собственно, я ведь и не обещал кому-нибудь доверять на слово, — возражал Вэн Клайберн уклончивым своим голосом.

— Когда я кого-нибудь обманывал? — выкрикнул Ш., снова, кажется, порываясь в свой яростный моцион. Несдобровать было бы всякому, попавшему под любую из его горячих частей тела.

— Этого я не знаю, — хладнокровно говорил Вэн.

— Я припомню тебе еще твою рекомендацию! — крикнул еще Ш. своему неподвижному приятелю. Крикнул еще Ш.

— Никто не тянул тебя на аркане, — откликнулся Ф., невозмутимый Ф. В иных своих изысканных упованиях состоять он собирался советником Всевышнего в делах отвращений.

Вэн Клайберн стал уходить, и Ф. потянулся за ним, прошли шагов пятьдесят по цеху, и вот оба ногами громыхают по железной лесенке, потом Клайберн Ф. предупредительно пропустил вперед себя в конторку, мягко стелет, сволочь, сказал себе Ш., вовсе не наблюдавший, но без того знавший всю сцену. Он походил вдоль нескольких гудящих машин, рабочие же остались на месте, и делом не занимались, но и не уходили, Ш. лишь старался безразличием занавесить свое одиозное презрение, украдкой спины своей только ожидая благополучного возвращения Ф.

Тот заставил себя ждать, но все же появился, шел не торопясь, при полном параде его бесцветности. Подойдя, он пнул один из мешков с селитрой.

— Можно, — сказал он рабочим.

Те засомневались и лишь с кроличьей кротостью поглядывали на приятелей.

— Ну что я сам стану это все грузить?! — гаркнул Ш. на рабочих.

— Подъезжай поближе, — рассудил Ф.

Важно было не расплескать паузу, и Ш. к выходу устремился безропотным своим шагом. Гулливером среди лилипутов ощущал он себя временами благодаря силе своего избранного безраздельного презрения. На улице он вдруг поперхнулся приглушенным механическим гулом и неподвижным холодным воздухом и после минуту головою крутил, силясь только сообразить, в какой стороне оставил свой величественный автомобиль. Эх, забыться бы сном благородным, сказал себе он, сном, полным достоинства…

Звук и воздух в помещении цеха располагали к напряжению и неустойчивости, Ф. продолжал ленивый разговор с одним из рабочих, тяготясь словами и наслаждаясь просветами между их надтреснутыми раскатами.

— Если попадетесь, — говорил рабочий, — лучше бросить и мешки и машину. Вас могут прикончить на месте по закону о борьбе с терроризмом.

— Вот только не надо меня учить, — недовольно отвечал Ф.

— Ну да, — простосердечно согласился рабочий, — ты тоже не первый день на свете живешь.

Через ворота въехал автомобиль Ш., сверкающий дорогою эмалью, чужеродный в здешнем промышленном нагромождении. Ш. с полусвежими ссадинами на небритом лице его вылез из автомобиля и пошел открывать багажник и все двери салона. Рабочие зашевелились, взялись за мешки и гуськом с необременительными ношами потянулись к машине.

— Накладную взял у этого недоноска? — спросил подошедший Ш.

— Он умыл руки, — возражал Ф. — А ты выкручивайся сам, как знаешь.

Лицо Ш. перекосилось скудным его негодованием, искусно он симулировал заинтересованность, отнес даже сам один из мешков и потом наблюдал, как багажник наполняется доверху, иногда лишь слегка поправляя груз.

— Достаточно, — сказал он. — Остальное на сиденья.

Мешки складывали на сиденья и на пол салона, Ш. половиною тела залез внутрь автомобиля, перекладывая их там половчее. Он озабоченно наблюдал за просадкою машины и временами языком ощупывал наполовину зажившую свою губу.

— Ладно, — наконец говорил Ш., - всех денег не заработаешь.

Ф. будто того и дожидался, бросил свой мешок на пол и полез в машину, как бы его ничто и не касается. Его даже не волновало, станет ли Ш. теперь расплачиваться с рабочими, он ждал приятеля своего с терпеливостью античной жены, перед собой глядя. Наконец возвратился Ш. и сел рядом.

— Похож, парень, я на вечного победителя? — спросил он.

Ф. только фыркнул с холодной своей рассудительностью.

— Сей субъект весьма достоин несомненного памятника своей настырности, — Ф. говорил.

Ш. наградил приятеля своего виртуозной работой стартера. Вожделенный, неописуемый лимузин его описал круг равнодушия под взорами заурядных рабочих и устремился в направлении ворот. Ш. снова припомнил себе цену, и теперь уж никому было не увлечь его ни в сутолоку простоты, ни в горнило заносчивости. Псевдонадменною мимикой ресниц и бровей его нахмуренных возводил он преграду между собою и всем посторонним. Даже если мир приползет к нему на брюхе, все равно он сможет попирать постулаты его искусно сформулированного беззакония, сказал себе он. И ведь даже не стыдно природе, еще сказал себе он, оттого, что сей ум оголтелый она вдруг расположила в таком неказистом, неликвидном теле. Сказал себе Ш.

Автомобиль соскользнул по пандусу на неряшливый, покалеченный асфальт, Ш. тут же развернулся, ища иной, неоткрытой еще дороги.

— Самое интересное будет, если это мазутом полить, да добавить алюминиевой пудры, — из недр обыденного своего Ф. говорил.

— Хватит из себя Менделеева строить! — с причудливой и запоминающейся его ненавистью Ш. возражал.

11

Свет в комнате не горел, и не было границы между сумраком полупустой комнаты и предрассветною просинью. Он присел на подоконник раскрытого окна, в комнате было холодно, он дрожал от холода, но как будто не замечал своей дрожи.

— Да, — сказал он в трубку, которую держал прижатой к уху. — Семнадцать. И что? Что с того?.. Зачем было спрашивать? Нет, я спал… Сегодня спал. Немного. Я не хочу, я не могу!.. — выкрикнул он.

Ночью телефон обычно работал, днем — отнюдь не всегда; только позвонить было некуда, но сейчас он решился, хотя даже собственная решимость не прибавляла ему силы.

— Их нет, никого нет. Нет, вообще есть. Сейчас нет. Я что, так и должен все время отвечать на вопросы? Я могу говорить? Да? Да, я позвонил, я сам не знаю, что хотел услышать. Как меня зовут? Могу не отвечать, да? Ведь можно вообще не отвечать? — Была легкая ирония, с возрастом ее не более возраста сего тщедушного тела. Была мимолетная ирония вблизи губ его хмурых.

— Не буду. Нет, в больницу я не хочу. Чтобы потом показывали пальцами!.. Мне все равно, это все равно, если бы вы знали, как мне наплевать!.. Ладно, пусть будут вопросы!.. Говорю же, мне все равно!.. — в трубке слышал он миловидный воркующий голос, голос сумеречного отлива, но старался лишь душою не размякнуть, и лучше было оскорбить, обругать, уничтожить, чем поддаться обезоруживающему теплу голоса.

— Ты, должно быть, сама спала, а тут — я!.. «Черт побери, — наверное, сказала ты, — еще одного сопляка надо утешать». Я не сопляк, и меня не надо утешать! А что же я тогда звоню? Звоню — и все! Звоню, чтобы вы там не спали! Это ваша работа — не спать и слушать таких придурков, как я. Весело, наверное, нас слушать, а? Нет, ты скажи!.. Не бойся меня обидеть. Ты, должно быть, нас ненавидишь, мы несем одно и то же, одно и то же, хоть бы кто-нибудь выдумал что-то оригинальное!.. — Он еще только потирал бедро свое ладонью, не замечая того, что потирает, и не замечая также того, что не замечает, но все же потирал и потирал бедро ладонью.

— А? — говорил он. — Нет, почему собственно?! Что говорить обо мне? Давай лучше о тебе. Ты же телефонная проститутка! Что, разве не так? Ты же сегодня с одним, а завтра с другим, ты по тридцать раз на дню с разными ублюдками. И все — одно и то же. Ах, я не знаю, как мне жить! Ах, у меня потерян интерес к жизни! Не так, скажешь? Нет, ты скажи, у тебя бывает что-нибудь другое, такое, чтобы ты могла бы нас не ненавидеть? Да мне только интересно, когда ты бросишь трубку, когда тебе наконец надоест слушать мои измывательства. — Незрелое напряжение сарказма временами перебивалось у него мимолетными уколами злости.

— Шлюха! Проститутка! — кричал он. — Ты хуже проститутки! Та хотя бы не обманывает людей, она дает то, чего от нее ждут. Ну что, у тебя еще не пропало желание со мной говорить? Сколько тебе платят? Не хочешь говорить? Сколько? И все? Да-а, негусто. Еще не хватало тебе сочувствовать!.. А? Тебе, должно быть, только такие, как я, звонят? Опять не говоришь? Не можешь? Так и думал, что ты сейчас об спросишь. Ужасно примитивно!.. При чем здесь это?! А вот ты, например, могла бы?.. Нет, не сейчас, конечно… Но ты же не все время на работе… Да нет, я только так… Я все прекрасно понимаю, не держи меня за идиота. У тебя все в порядке, ты бы не попала на такую работу, если бы у тебя не было… Как тебя зовут? Ну скажи, кому будет хуже, если ты скажешь? Ты, наверное, записываешь наш разговор? Ты записываешь? Нет, мне наплевать! Лиза? Не знаю, возможно, нравится. А меня Максим. А знаешь, почему я говорю с тобой так долго? Нет? А может, я жду, пока водичка остынет… Нагрел… Тепленькая такая ванна!.. Колонка всю ночь горела… Залезла бы со мной в такую ванну? Сейчас, погоди, там кто-то звонит. Я сейчас… — соскользнув с подоконника, аппарат и трубку аккуратно положил на согретое его задом место.