Моисей Радовский - Александр Попов

• Название: Александр Попов
• Автор: Моисей Радовский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: ISBN 978-5-235-03288-0

Имя А. С. Попова (1859–1905) золотыми буквами вписано в историю русской и мировой науки. Результатом его многолетних опытов в области радиосвязи стало создание в 1895 году первого в мире радиоприемника. Приоритет Попова в этой области оспаривается на Западе, где создателями радио считают других ученых — Г. Маркони, О. Лоджа, Н. Теслу. Прояснить причины этого, восстановить справедливость в отношении русского изобретателя, показать пути, приведшие его к эпохальному открытию, помогает самая полная на сегодняшний день биография Попова, написанная известным историком науки М. И. Радовским. Настоящее издание книги, выходящее к 150-летию со дня рождения ученого, актуализировано и дополнено новыми материалами.

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «КУЛЬТУРА РОССИИ».

---

Из истории науки известно немало фактов, когда основоположники какой-нибудь новой дисциплины, имея дело с начинающими специалистами, которым трудно было овладеть не сложными с точки зрения ученого, но не привычными для них приемами и орудиями, приходили в отчаяние и были готовы чуть ли не проклинать начатое ими преподавание. Дневник Б. С. Якоби, например, полон жалоб и возмущений по поводу того, что обучаемые им гальванеры не сразу становятся знатоками в электроминном деле; они часто ломали приборы, вызывая недовольство своего учителя. Ему порой казалось, что из его учеников не выйдет специалистов, полезных в боевой обстановке, между тем на деле вышло наоборот. В начавшейся вскоре Крымской войне искусство русских минеров оказалось непревзойденным, и даже враги признали превосходство минного дела в России.

Попов обладал совершенно иным характером. Он всегда внимательно выслушивал своих учеников и терпеливо поправлял их ошибки и промахи, стараясь не глушить их инициативу. H. H. Шаховской[769] с теплотой вспоминал: «Он предоставлял каждому достаточно большую свободу в работе; не чувствовалось излишней, как это нередко бывает, мелочной опеки. Он давал основные указания и, когда требовало дело, немедленно вводил соответствующие коррективы…»[770]

Внешне влияние Попова на своих учеников и сотрудников было едва заметно, но в действительности оно оказалось очень глубоким и ощущалось на протяжении десятилетий. Д. А. Рожанский всего один год работал в качестве лаборанта (ассистента) на кафедре у Попова. Через 20 лет, когда он занял уже видное место среди советских радиотехников, он признавал, что направлением своей научной деятельности он обязан Попову и почитает себя его учеником, хотя физическое образование получил в Петербургском университете, где Попов никогда не преподавал. «А. С. Попов не был моим учителем в прямом смысле, — писал он, — и мое знакомство с ним началось только с осени 1904 г., когда я, окончив университет, начал вести под его руководством занятия со студентами в лаборатории Электротехнического института. Но эти и сопровождавшие их продолжительные личные отношения оставили неизгладимый след на моей дальнейшей деятельности, дав ей то направление, которое позволяет мне установить известную преемственную связь с научной работой А. С. Попова»[771].

На протяжении всех лет пребывания Попова в Электротехническом институте у него старшим лаборантом был Б. И. Зубарев[772]. После смерти Попова на заседании, посвященном его памяти в Русском физико-химическом обществе, Зубарев сделал сообщение о работе покойного ученого в Электротехническом институте и остановился на взаимоотношениях профессора со своими сотрудниками. Эти отношения всегда отличались сердечной теплотой и служили лучшим стимулом к плодотворной коллективной работе. «Все высказываемые ему мнения, — подчеркивал Зубарев, — подвергались им всегда обсуждению, все возражения принимал он всегда с величайшим вниманием, а желания его сотрудников исполнялись им всегда с трогательной предупредительностью»[773].

В записях сотрудников Попова приведены и отдельные эпизоды, свидетельствующие о том, что чуткость, отзывчивость и невозмутимость не покидали его даже в случаях, которые, казалось, могли вывести из равновесия людей, редко лишающихся спокойствия. С. Я. Лифшиц рассказывает о событии, имевшем место, когда он работал над тем, чтобы добиться увеличения чувствительности декогерера: «Александр Степанович посоветовал для этой цели заключить декогерер в герметически закрытый футляр и выкачать воздух. Он объяснил целесообразность своего предложения следующим образом: „Создав безвоздушное пространство, мы будем работать при определенном режиме контакта сталь — уголь, так как будут исключены возможности случайного окисления стальной поверхности, а также избавимся частично от окл кодированных газов“. Я последовал его совету. И вот однажды процесс откачки вследствие моей оплошности едва не привел к большим убыткам.

Дело произошло таким образом. Для лучшего вакуума я решил произвести откачку в течение возможно большего времени, оставив насос работать всю ночь. Модель непрерывно действовавшего воздушного насоса того времени, бывшая в распоряжении А. С. Попова, требовала для форвакуума параллельного действия водяного насоса. Накануне, перед уходом из лаборатории, я убедился, что все шланги и соединения в полном порядке, и спокойно отправился к себе домой, оставив насос работать на всю ночь. А утром, придя в лабораторию, застал весь персонал в большом волнении. Оказалось, что ночью водяное давление повысилось, шланг лопнул, и вода начала заливать всю лабораторию, а затем просочилась вниз, заливая приборы чужой лаборатории. И так всю ночь. „Ну, думаю, после такой истории придется оставить работу у Попова“. Кроме своих неприятностей, Александру Степановичу пришлось, очевидно, иметь еще неприятные объяснения с руководителем нижней лаборатории. Немедленно отправляюсь к Попову, решив мужественно встретить ожидаемую меня бурю и взять на себя ответственность за ее последствия. Но бури я не встретил. Александр Степанович остался верен себе и в эти минуты волнения и неприятностей остался тем же сердечным и чутким человеком, каким я знал его все время. Увидев мое взволнованное лицо, он ободряюще улыбнулся и сказал: „Да, объяснение с руководителем лаборатории было не из приятных. Жаль, что я вас не предупредил о такой возможности“. Этим объяснение и окончилось»[774].

Сохранилось немало фотографий, запечатлевших Попова, начиная с детского возраста и кончая посмертными снимками. Вся эта иконография, конечно, позволяет в значительной мере воссоздать облик изобретателя радио. Но фотографии фиксируют только отдельные, не всегда характерные мгновения. К счастью, те, кто писал о Попове, не прошли и мимо его внешнего облика. В воспоминаниях Д. А. Рожанского имеются такие строки: «Перенесясь в воспоминаниях на 20 лет назад, к началу моей научной жизни, я вижу перед собой грузную фигуру А. С. Попова, его широкое русское лицо с редкой бородкой и нависшими бровями, его суровую застенчивость, вдруг освещаемую улыбкой, и внимательный взгляд на собеседника»[775].

Д. А. Рожанский работал с Поповым в последний год его жизни. Она оборвалась во время революционных событий 1905 года. В движение против существовавшего строя были втянуты и научные силы страны. Все громче выражалось недовольство ученых. Вначале это были отдельные голоса, но с началом революции они приняли характер массового сплоченного выступления, известного в истории под названием «Записка 342 ученых»[776]. Среди подписей этих ученых имеется и подпись профессора А. С. Попова.

У названного документа была своя предыстория. В конце 1904 года В. И. Вернадский, тогда еще профессор Московского университета, выступил с призывом к русским ученым сплотиться и общими силами повести борьбу с реакционными порядками, превращающими высшую школу в казарму, а профессоров и преподавателей в полицейских чиновников[777]. «По требованию министра просвещения Н. П. Боголепова, — писал Вернадский, — профессор обязан в своей деятельности выражать и проводить взгляды правительства… он не только ученый, но и звено бюрократической машины». В своей статье, призывавшей русских ученых собраться на специальный «профессорский съезд», Вернадский указывал на унизительное положение, в которое поставлены профессора и преподаватели высших учебных заведений: «Одинаково как отношение к ним государственной власти и администрации, так и определенное уставами положение их внутри академических учреждений находится в полном противоречии с тем местом, которое должен занимать профессор в жизни своего народа, и резко нарушает живые государственные потребности страны. Русский профессор находится под особым полицейским надзором. Каждый его шаг и каждое неосторожно сказанное им слово могут вызвать и не раз вызывали полицейские и административные возмездия, в результате которых являлось прекращение профессорской деятельности, стеснение, а иногда многолетнее ослабление его научной работы. Если профессор не вошел в состав бюрократической машины, не присоединился к тем силам, которые активно поддерживают полицейский бюрократизм, губящий нашу страну, вся его жизнь может пройти в душных тисках специального полицейского надзора; он не может быть уверен, что по произволу администрации и по неизвестным ему причинам он в один прекрасный день не будет устранен от дорогой ему деятельности. И это устранение может произойти в самой грубой и унизительной форме, без всякой возможности выяснить и понять случившееся»[778].

Живое слово выдающегося ученого отражало мысли и чувства всей передовой научной общественности страны, которая, казалось, только и ждала этого слова, прозвучавшего как клич к коллективным действиям. Выступление В. И. Вернадского действительно нашло горячий отклик в научных кругах всей страны. Среди ученых столицы возникла мысль составить записку о положении и нуждах образования — среднего и высшего — и огласить ее на банкете по случаю 150-летия Московского университета, которое предполагалось отметить как праздник всей русской науки. Банкет не состоялся, но записка была составлена и под названием «Нужды просвещения» за подписью 342 научных работников была опубликована в газете «Наши дни» в январе 1905 года. На другой же день в редакцию газеты начали поступать заявления — как коллективные, так и индивидуальные — работников учебных заведений и научных учреждений с просьбой присоединения и их подписей под запиской.