Иннокентий Соколов - Бог из глины

• Название: Бог из глины
• Автор: Иннокентий Соколов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Аннотация:

Ты слышишь это каждую ночь, когда ложишься спать. Ты слышишь это каждую ночь, когда спишь. Ты слышишь это каждую ночь, когда вскакиваешь в своей постели, прижимая одеяло к груди, пытаясь хоть как-нибудь защитить себя от этого кошмара. Это ночной ветер поет призрачную колыбельную, и луна подпевает ему серебряным голосом. Это существа, замурованные в толстых стенах дома, пытаются разговаривать с тобой. Это неведомый бог, живущий в подвале, зовет каждую ночь к себе. Вскакиваешь с постели, и некоторое время смотришь в темноту, пытаясь судорожно глотнуть, пытаясь пустить воздух в легкие, ослабевшие от крика. Молча стоишь в темноте, вслушиваясь в голоса, которые шепчут тебе о том, что они хотели бы сделать с твоим телом, твоей кровью и плотью. Ты стоишь в темноте и пытаешься услышать знакомые, привычные звуки — тиканье будильника, потрескивание обоев, печальную песню сверчка за окном. Ты почти убеждаешь себя, что слышишь эти звуки, и больше ничего. Это происходит каждую ночь, и это беспокоит тебя. Ты не знаешь, что происходит сейчас с тобой и твоей семьей. Ты ничего не делаешь — просто плывешь по течению, не предпринимая никаких попыток вырваться из этого дома. Ты пока не знаешь, что ожидает тебя — но если бы ты знал, если бы только знал…

---

И вдруг все пропало, остались только он и она в пустой комнате. Все что произошло дальше, было расписано по давно утвержденному сценарию. Они покинули веранду, стараясь, не смотреть друг на друга, ощущая взаимную неловкость.

В спальне зима окончательно взяла свое, и Сергей, повернувшись на бок, понял, что упустил что-то важное, вот только возвращаться к этому, перебирая воспоминания, было лень. Усталость брала свое, и поворочавшись для виду, он заснул сном праведника, отрешившись от всех насущных забот.

А потом было утро, и новый день.

Сейчас все было не так — зима ушла, и весна наконец-то робко заглянула в окно, постучала в окна, просочилась сквозь плотно запертые двери, наполнила двор деловитым птичьим гомоном, и на этом успокоилась.

Сергей оглянулся. Голубятня манила к себе. До нее оставалось всего ничего — пара шагов, сквозь заросли засохшего репейника. От угла дома, и до того места, где остановился Сергей, вела тропинка, которую пришлось протаптывать, продираясь сквозь сорняки. Еще немного, и вот она цель путешествия по собственному огороду.

Добравшись к голубятне, Сергей с опаской потянул на себя железную дверь. Та нехотя подалась, пару раз пронзительно скрипнув заржавевшими петлями, и Сергей шагнул в сырую, холодную темноту.

Голубятня была небольшой. Метра два на два, вполне достаточно, чтобы выпрямиться, и не чувствовать себя в тесноте. Вдоль стен были приделаны полки, на которых разместились десятки одинаковых деревянных ящичков — голубиные квартиры. Когда-то, давным-давно, голубятню наполняло довольное воркование пернатых бестий. Сережка забирался в голубятню, чтобы при скудном свете электрической лампочки, прикрученной к потолку, любоваться голубиной идиллией — нахохлившиеся голубицы потчуют неоперившихся детенышей, а те в свою очередь бестолково суетятся вокруг, пытаясь урвать причитающееся, только мешая мамаше. Напыщенные самцы посматривают карим глазом, раздуваясь толи от важности, толи от гордости за своих чад. Хотя, как говорил сам дед — голубь птица прожорливая и драчливая. Так ли оно было на самом деле, Сережка не брался спорить — тем не менее, высыпая содержимое алюминиевой кастрюльки, он не переставал удивляться скорости, с какой домашняя птица управлялась с зерном.

Потом они сидели у входа на скамье, слушая, как птицы довольно чистят перья, устроившись в своих деревянных гнездах. И почему-то именно тогда, Сережка чувствовал, как душу переполняет странное чувство, словно он обретал нечто ценное, такое, что останется с ним навсегда. И пускай старая голубятня превратилась в развалюху, а от ящичков осталась только деревянная труха на полках, да и сами полки прогнили насквозь, и единственным напоминанием о голубиных хлопотах, остался застарелый птичий помет, даже теперь, стоя внутри, Сергей ощущал, как возвращаются давно забытые мгновения детства.

И тут же что-то изменилось вокруг. Мир закрутился, и Сергей с трудом успел ухватиться руками за дверь. В нос шибануло гарью, и очертания голубятни поплыли, словно ее стены были вылеплены из воска стараниями неведомого скульптора.

Сережка сидел на скамье, прижавшись к деду, вдыхая запах табака, а у его ног суетились неутомимые птицы, выискивая закатившиеся зерна. Лето еще только начиналось, но уже обещало быть жарким. Сережка прикрыл глаза, наслаждаясь теплом, чувствуя, что еще немножко, и заснет, чтобы окунуться в сладостную негу, и, пронесясь сквозь годы проснуться, обнаружить себя скорчившимся внутри голубятни, затаившим дыхание, словно боясь спугнуть все то, что промелькнуло перед испуганным взором. Он тяжело прислонился к стене, отчего оказался весь облеплен паутиной.

Сергей вышел, покачиваясь, задрав голову, стирая кровь, что полилась вдруг из носа. Время сыграло с ним странную шутку — пролетевшие мгновения оказались долгими часами. Он вошел в голубятню ярким весенним утром, чтобы выйти ближе к вечеру — все это время он простоял там, каким-то чудом оставшись на ногах.

Солнце зашло, и весна стала похожей на осень. На холодном ветру покачивались засохшие стебли, и прошлогодняя листва желтела на земле, отчего казалось, что вместо апреля, неожиданно вернулся тоскливый ноябрь.

Жданов вернулся в дом, спустился на кухню, чтобы смочить платок. Затем уселся за стол, прижимая мокрую ткань к переносице. Произошедшее на голубятне не на шутку встревожило. Он заерзал, пытаясь устроиться удобнее на стуле. Надежды не было слышно — возможно она опять возилась на веранде, либо многострадальный диван принял тяжесть ее тела. Сергею было все равно.

Одна мысль не давала покоя, и он снова и снова повторял про себя один и тот же вопрос:

— А ведь ты не против вернуть все назад, не так ли?

И ответ на этот вопрос вертелся на языке, до тех самых пор, пока он не забрался в постель, чтобы под теплым одеялом заснуть спокойным сном человека, принявшего для себя одно важное решение.

10. На чердаке

Надежда с самого утра отправилась навестить любимую матушку, и Сергей слонялся по двору, думая, чем занять субботний день. Женушка отбыла на чихающем, испускающем клубы дыма "Москвиче", и теперь наступило блаженное время, когда можно не боятся того, что дражайшая половина будет неотступно следить за ним (совать свой любопытный нос, куда не следует!), словно выискивая возможность упрекнуть, в чем-либо.

Зима ушла, но после трех месяцев, проведенных в снежном плену, в холодных стенах дома, словно какая-то стальная заноза, засела в груди, и каждый раз, когда Сергей, раз за разом прокручивал в голове все веселые деньки, что остались в трескучих морозах, он приходил к выводу, что семейный кораблик все глубже и глубже погружался в стоячее болото, заставляя расступаться зловонную топь, выпуская пузыри, чтобы найти упокоение где-нибудь на дне, куда не попадают солнечные лучи.

По правде, говоря, эта толстуха стала доставать его своей непроходимой тупостью. Она словно специально раскачивала лодку, находя какой-то изощренный кайф от того, что ему с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее сдерживать себя.

Ладно, к черту все эти толстушечьи проблемы. Сергей повернулся, задумчиво рассматривая громадину дома. Дом как дом — два окна внизу, два вверху. Еще выше, дверка чердака. Там, под крышей, много пыли. Скорее всего, чердак под завязку забит различным хламом, хотя кто знает — сам Сергей никогда не был там. Интересно, что скрывается за этой маленькой дверкой?

Сергей подошел к дому, и задрал голову.

Высоко.

Когда-то давно, к стене была прислонена огромная лестница, по которой дед забирался наверх. Пробовал подняться по ней и Сережка. Он до сих пор помнил, как закружилась голова, и мир поплыл куда-то вбок, когда он добрался до середины.

(Ха, вспомни-ка лучше, как маленький мальчик хлюпал носом, не в силах спуститься, и как поблескивало солнце, сквозь мокрые ресницы, а еще он звал дедушку!)

С тех самых пор, содержимое чердака оставалось тайной за семью печатями. Позже когда Сережка подрос, и мог уже смело карабкаться по лестнице, не боясь высоты (и к тому времени во всей округе не осталось ни одного дерева, на которое бы Сережка еще не успел взобраться), дед разобрал эту чертову лестницу, и ее деревянные остатки гнили где-то во дворе, за летней кухней.

Сергей улыбнулся. Иногда приятно копаться в прошлом, находя обрывки воспоминаний, про которые и думать позабыл. И чем неожиданнее были такие находки, тем больше волшебства было вокруг. Это как найти золотую монетку на пыльной дороге. Монетку, которую ты потерял много лет назад, и теперь нежданно-негаданно нашел вновь.

Но как бы то ни было, для того, чтобы посмотреть, что же там, на чердаке, придется немного постараться. Тем более, что Сергей с самого начала собирался взобраться наверх, посмотреть как обстоят дела с крышей, чтобы в первый же дождь не возиться с тазиками и ведрами, подставляя их под мутные от штукатурки капли.

Сергей заглянул за летнюю кухню. Из гниющих кусков дерева трудно было соорудить лестницу, но он не собирался сдаваться просто так. В сарае, насколько он помнил, пылились длинные деревянные брусья, что же касается перекладин, в дровах среди разной гнили, должны найтись несколько вполне приличных досок.

Так и вышло. Сергей вытащил из сарая несколько брусков, затем приколотил к брусьям найденные перекладины. То, что получилось, назвать лестницей можно было с большой натяжкой, но лучшей, черт возьми, у Сергея не было!

Сколотив несколько секций, он изготовил лестницу, достаточную для того, чтобы забраться на крышу. Прислонив ее к стене, Сергей начал восхождение.

Где-то на середине пути, он остановился. Лестница опасно прогнулась под его весом, и слегка потрескивала при каждом движении. Сергей представил, как старое дерево подламывается, и он нелепо размахивая руками со всей дури шлепается о землю, ломая кости.