Ален Роб-Грийе - Соглядатай

• Название: Соглядатай
• Автор: Ален Роб-Грийе
• Издательство: СПб.
• Жанр: Философия
• Год: 2001
• ISBN: 5-98144-063-5

Раннее творчество Алена Роб-Грийе (род. в 1922 г.) перевернуло привычные представления о жанре романа и положило начало «новому роману» – одному из самых революционных явлений в мировой литературе XX века. В книгу вошли три произведения писателя: «Ластики» (1953), «Соглядатай» (1955) и «Ревность» (1957).

Роб-Грийе любит играть на читательских стереотипах, пародируя классические жанровые стандарты. Несмотря на обилие прямых и косвенных улик, которые как будто свидетельствуют о том, что герой романа, Матиас, действительно совершил убийство Жаклин Ледюк, преступник странным образом избегает изобличения. Более того, никто, кроме самого предполагаемого преступника, не ведет расследования…

---

Коммивояжер машинально собрался было попросить абсент, но – едва начав произносить первое слово – передумал. Он поискал в памяти название какого-нибудь другого напитка и, не найдя, указал на бутылку, которую хозяйка, обслужив двух работников маяка, все еще держала в руке.

– Дайте мне то же самое, – сказал он и поставил чемоданчик на пол между ног.

Женщина поставила перед ним стакан, точно такой же, как два первых; другой рукой, в которой по-прежнему была бутылка, она наполнила его, в свою очередь совершив то же проворное движение – в тот момент, когда она подняла горлышко бутылки, большая часть отмеренного еще находилась в воздухе. В то время как ее запястье завершало свой поворот, поверхность жидкости замерла точно на уровне края стакана – ни выше, ни ниже, – словно это была условная плоскость, обозначающая теоретическую границу его содержимого.

Темный, красновато-бурый цвет ее напоминал большинство винных аперитивов. Бутылка, которая быстро заняла место на полке бара среди других различных марок, уже ничем не выделялась в ряду своих соседок. До этого, пока женщина держала ее в своей большой руке – то ли оттого, что пальцы ее закрывали этикетку, то ли бутылка была повернута к наблюдателю другой стороной, – было невозможно разглядеть на ней надпись. Матиасу захотелось хорошенько восстановить в памяти эту сцену, чтобы мысленно выхватить из нее какой-нибудь фрагмент разноцветной бумажки, который он мог бы сравнить с образцами, стоящими на полке. Но ему удалось отметить про себя только одну странность, которая была для него не слишком поразительной: хозяйка наливала вино левой рукой.

Пока она с неизменным проворством полоскала и вытирала стаканы, он присмотрелся к ней повнимательнее, но так и не сумел установить каких-то изначальных норм относительно функций, которые во время этих сложных манипуляций должны выполняться соответственно каждой из рук; а стало быть, он не смог понять, являлась ли эта женщина отклонением от общего правила или нет. В конечном счете он так запутался в своих наблюдениях и размышлениях, что сам начал путать правую руку и левую.

Женщина оставила тряпку; она взяла кофемолку, ждавшую своей очереди, села на табурет и принялась энергично молоть. Поскольку она опасалась, меля с такой скоростью, перенапрячь одну руку, то крутила мельницу по очереди то одной рукой, то другой.

Под треск перемалываемых кофейных зерен один из двух мужчин что-то сказал своему коллеге – Матиас не понял, что именно. Уже после его мозг восстановил отдельные слоги, которые были похожи на «обрыв» и – менее отчетливо – на глагол «связать». Он прислушался, но никто больше ничего не сказал.

Коммивояжеру показалось странным, что все время после его прихода они так и молчали, маленькими глотками потягивая аперитив и каждый раз ставя стакан на стойку. Может быть, он потревожил их посреди какого-нибудь важного разговора? Он попытался представить, о чем могла идти речь. Но внезапно его охватил страх, что он поймет, о чем шел разговор, и с этого момента начал уже опасаться возобновления беседы, как будто слова, невольно сказанные этими людьми, могли касаться его самого. Матиас легко мог продолжить свои бредовые рассуждения, пойдя по этому пути гораздо дальше; например, слова «невольно сказанные» были излишни, потому что, если его – Матиаса – присутствие заставляло их молчать, в то время как перед хозяйкой заведения они разговаривали не стесняясь, то это, очевидно, оттого, что они… оттого, что «он»… «Перед хозяйкой» или, скорее, «вместе» с ней. А теперь они делали вид, будто не знакомы. Женщина не прекращала молоть, останавливаясь только затем, чтобы опять наполнить кофемолку. Двое рабочих все время ухитрялись оставить немного выпивки на донышке стакана. Похоже, всем было нечего сказать; тогда как пять минут назад он видел через стекло, как они, все трое, что-то оживленно обсуждали.

Хозяйка наливала двум мужчинам; как и большинство обслуживающего персонала маяка, они были одеты в синие спецовки. Матиас поставил велосипед у витрины, толкнул стеклянную дверь, подошел к стойке бара, сел рядом с ними и заказал аперитив. Обслужив его, женщина принялась молоть кофе. Она была почтенного возраста, полная, представительная, ее движения были уверенными. В этот час в ее заведении не было ни одного моряка. Дом, где оно располагалось, был одноэтажным. По другую сторону двери сверкающие воды порта были не видны.

По-видимому, всем было нечего сказать. Коммивояжер обернулся к залу. На миг его охватил страх, что все начнется сначала: три рыбака, которых он, входя, не заметил, – совсем молодой и двое взрослых, – сидели за одним из дальних столов, перед ними были три стакана с красным вином; как раз в этот момент самый юный заговорил – но, возможно из-за шума кофемолки, Матиас не расслышал начала разговора. Он прислушался. Речь, как обычно, шла об убытках от торговли крабами. Он снова повернулся к прилавку, собираясь допить красноватый напиток с неизвестным ему названием.

Он встретился взглядом с хозяйкой, которая, не переставая молоть, тайком его разглядывала, пока сам он, отвернувшись, смотрел назад. Он опустил глаза, уставившись на свой стакан, словно ничего не заметил. Двое рабочих слева от него смотрели прямо перед собой, в сторону бутылок, рядами стоящих на полках.

– Это случайно не вы коммивояжер, который продает наручные часы? – вдруг спокойным голосом спросила женщина.

Он поднял голову. Она по-прежнему вращала ручку кофемолки, не переставая при этом разглядывать его, как ему показалось, доброжелательно.

– Да, это я, – ответил Матиас – Значит, вас предупредили, что к вам собирается зайти коммивояжер? Быстро же распространяются новости в здешних местах!

– Мария, одна из дочек Ледюков, заходила сюда прямо перед вами. Она искала свою сестру, самую младшую. Сегодня утром вы приходили к ним: последний дом на выезде из поселка.

– Конечно же, я заходил к мадам Ледюк. Ее брат Жозеф, который работает в пароходной компании, мой приятель. Но ее дочек я сегодня не видел, ни одной. Мне не говорили, что малышка у вас.

– Здесь ее тоже не было. Мать отправила ее к скалистому обрыву, чтобы она выпасла тех четырех или пять овец, которые у них есть. А она опять удрала. Вечно она бегает где не надо, вляпывается во всякие истории.

– А сюда ее посылают пасти овец?

– Нет, что вы; она пасет их там, у поворота на втором километре. Мария пошла сказать, чтобы она пораньше возвращалась, но там никого не было: только овцы, которых эта девчонка привязала к колышкам в какой-то ложбине.

Матиас покачал головой, не зная, как поступить – отшутиться или посочувствовать. Хозяйка не принимала все это близко к сердцу, но и не иронизировала по этому поводу; внешне она сохраняла полную нейтральность – уверенная в своих словах, которым в то же время она не придавала большого значения, – с неопределенно-профессиональной улыбкой на губах, с какой она могла бы говорить о превратностях погоды.

– Похоже, с ней не так-то просто сладить, – сказал коммивояжер.

– Сущий дьявол! Чтобы узнать, не видел ли ее кто, сестра на велосипеде даже сюда приехала. Если она не приведет ее домой, будет скандал.

– С детьми столько горя, – сказал коммивояжер.

Чтобы перекричать шум кофемолки, и ему, и ей приходилось говорить очень громко. В паузах между предложениями все снова перекрывал треск перемалываемых зерен. Мария, направляясь в деревню на Черных Скалах, наверное, проехала по дороге, пока Матиас был у тех супругов с усталыми лицами. Перед этим она явно не поехала той же тропой, что и Матиас, а наверняка свернула с шоссе, выбрав более короткий путь, который начинался еще до поворота, пересекла холмистые луга и добралась до места над скалистым обрывом, где паслись овцы. Девушке, конечно же, потребовалось некоторое время на то, чтобы проехать от дороги до обрыва и обратно, а также на недолгие поиски на месте. Это заняло гораздо больше времени, чем те несколько минут, которыми коммивояжер воспользовался, чтобы продать одну-единственную пару часов в том единственном доме, куда он заходил между поворотом на ферму Мареков и деревней. Дистанция же между поворотом и упомянутым домом никак не могла представлять эту разницу: помимо того, что это расстояние не превышало пятисот-шестисот метров, оно к тому же принадлежало общему – для нее и для него – участку пути.

Таким образом, Мария уже ехала в сторону скалистого обрыва, прежде чем он сел на свой велосипед. Следовательно, если бы она ехала по той тропинке, которая начиналась напротив проселочной дороги, ведущей к Марекам, то застала бы коммивояжера посреди шоссе беседующим со старушкой – или же рассматривающим цепь велосипеда, облака, мертвую жабу, – потому что место, где он так долго стоял, хорошо просматривалось с перекрестка, поскольку находилось от него, так сказать, в двух шагах. (Та же самая гипотеза – в соответствии с которой девушка ехала к обрыву той же тропинкой, что и Матиас, – была не слишком подходящей и в том случае, если бы девушка проехала до того, как он остановился, потому что тогда она повстречалась бы с коммивояжером прямо на ней.)