Фэй Уэлдон - Жизнь и любовь дьяволицы

• Название: Жизнь и любовь дьяволицы
• Автор: Фэй Уэлдон
• Издательство: Полина
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-86773-048-4

В центре романа — судьба женщины, не просто обычной, а гипертрофированно заурядной. Крупная, неловкая, некрасивая, безропотно смирившаяся с участью домашней рабыни Руфь. Ее муж Боббо — красавчик и бонвиван — принимает ее собачью преданность как должное и живет в свое удовольствие. Но вот в тихом семейном болоте взрывается бомба — Боббо влюбляется в очаровательную писательницу Мэри Фишер и решает оставить семью. Загнанная в угол жена вырывает из сердца все, что составляло суть ее жизни. Отныне она не жена, не мать — она воплощение сатаны в юбке, ее цель — месть. В ее голове рождается грандиозный, поистине дьявольский замысел, и для его осуществления ей понадобится семь лет.

---

Руфь балансировала между жизнью и смертью, протяжно постанывая, покорно уступая какой-то неведомой силе. И тут пришла очередная гроза, которая словно вдохнула в нее жизненную энергию; молния попала в телевизионную антенну на крыше клиники, и на шесть часов, если не больше, прием передач прекратился. С первым ударом грома Руфь открыла глаза, и в ближайшие несколько часов ее температура упала до нормальной, артериальное давление повысилось, ритм сердца восстановился — она села на кровати и велела принести ей поесть. Доктор Блэк, разочаровавшись в образе Афродиты, выходящей из пены морской, с тех пор, как Руфь его отвергла, обозвал ее порождением Франкенштейна, чудовищем, которого только разряд молнии способен пробудить к жизни, заставить пошевелиться. Слышавшие это понимали, что под Франкенштейном он разумеет мистера Чингиза, не себя; отношения между обоими коллегами в последнее время заметно испортились.

Прошло девять месяцев, прежде чем Руфь смогла сделать первый шаг. Мистер Чингиз хотел выждать и к рукам приступить месяца через три, но она настояла на безотлагательном продолжении. Вся эта тягомотина, сказала она, порядком ей надоела.

Кое в чем она все-таки уступила и, выздоравливая, изучила французский, латынь и еще индонезийский. Она прошла курс истории мировой литературы и эстетики. То есть успела сделать массу полезных вещей — другие его пациенты часто обещали заняться тем же, когда им придется соблюдать постельный режим, но почти у всех дальше обещаний дело не шло. Кроме того, она стала виновницей одного несостоявшегося самоубийства: молоденькая сестричка-практикантка, заметив, что ее приятель-доктор надо и не надо торчит в Руфиной палате, пыталась покончить с собой.

Руфь получила из дома письмо с черной траурной каймой. Письмо было от Гарсиа. На этот раз она не плакала: она улыбалась.

— Моя подруга умерла, — возвестила она. — Да здравствует моя подруга!

Она полетела домой, чтобы присутствовать на похоронах; передвигалась она пока в основном сидя в инвалидном кресле на колесах, но каждый день делала на шаг-другой больше, чем накануне, и такими же темпами разрабатывала руки. Она потеряла чувствительность в двух пальцах на руках, и шрамы на ногах и плечах были еще заметны. Но стояла зима, и это ее не тревожило. Впрочем, при ее богатстве она могла позволить себе ездить по миру вслед за зимой, если бы ей вздумалось. Размеры она теперь имела следующие: рост — метр шестьдесят восемь, объем груди — девяносто шесть, талия — шестьдесят четыре и бедра — девяносто четыре. Инъекции кортизона, проводимые по определенной схеме, придавали ее хорошенькому личику выражение детской наивности, исключавшее саму мысль о суровых жизненных испытаниях, а волосам — пышность и шелковистый блеск.

Руфь отправилась на похороны Мэри Фишер в черном шелке и брильянтах. Она прикатила в «роллс-ройсе», из машины не выходила и за церемонией наблюдала издали, через стекло. Кладбище было у моря — ветер оставлял на стеклах мелкие капельки брызг. Слова заупокойной молитвы, произносимые священником, ветром забивались ему обратно в глотку. Несколько старых друзей и былых собратьев по перу — жалкая горстка людей — смотрели на него во все глаза, силясь расслышать хоть слово. Старая миссис Фишер, любопытная бестия, подошла вплотную к машине Руфи — выяснить, кто да что, — и, щуря подслеповатые, слезящиеся глаза, покрутила рукой, жестом показывая, что просит опустить стекло. Руфь опустила — простым нажатием кнопки.

— Я уж было подумала, что это она, — сказала старая миссис Фишер. — Очень даже в ее духе — прислать свой собственный призрак на свои же похороны! Вот ведь сучонка непутевая! Ну, да что теперь говорить, все мы из грязи вышли, в грязь и обратимся. Однако я-таки ее пережила! Знала, знала я, что так и будет. — И она, сгорбившись, поплелась навстречу ветру, к могиле дочери, и там, как показалось Руфи, заплакала.

Николы и Энди на похоронах не было. Они ведь с ней не одна плоть и кровь. И разве не Мэри Фишер лишила их отчего дома, отца-матери? А этого ни за какие деньги не купишь — хоть Мэри Фишер не скупилась, — и забыть и простить этого тоже нельзя.

А вот Боббо там был — в сопровождении конвоиров. Но без наручников, поскольку эта мера предосторожности явно не требовалась. Веки у него набрякли, волосы поседели. Он шел как во сне, словно не сознавая, что значит эта открытая могила и вообще что к чему. Он увидел Руфь, которая стояла, опершись на руку своего шофера.

— Кто вы? — спросил он.

— Твоя жена, — сказала она и распахнула навстречу ему свои молодые пленительные глаза и улыбнулась своей новой нежной улыбкой.

— Моя жена умерла, очень давно, — сказал он.

Он хотел идти дальше и уже отвернулся, но конвоиры были начеку: они взяли подозрительно оживившегося арестанта с двух сторон под локотки, и ему ничего другого не оставалось, как взглянуть на нее еще раз.

— Вы моя жена, — сказал он. — Простите. Что-то у меня с памятью, все забываю. Но мне кажется, была еще какая-то Мэри Фишер. Это случайно не вы?

— Мы здесь на похоронах Мэри Фишер, — объяснил ему один из конвоиров, терпеливо, точно ребенку. — Какая ж это Мэри Фишер?

Они извинились перед Руфью и увели теперь уже окончательно расстроенного арестанта прочь от нее. Они, не сговариваясь, подумали, что врачам надо бы применять к нему какие-то более сильные способы успокоения. Пока что его лечили от депрессии методом электрошока.

Боббо был рад, что его уводят. Внешний мир на каждом шагу подсовывал ему какое-нибудь видение, которое, дрожа и мерцая, тут же исчезало и становилось частью кошмарного бреда, а потом с той же легкостью возвращалось вновь. Тюрьма — это, по крайней мере, что-то реальное. И безопасное.

Руфь наняла хороших адвокатов, и они энергично взялись вызволять Боббо из тюрьмы. У нее мелькнула мысль возместить «присвоенные» им деньги, но затем она передумала. В совете, ведавшем освобождением под залог, ныне сидели мирные, благожелательно настроенные люди; их так же мало интересовали деньги, как саму Руфь — абстрактная добродетель. Боббо и так скоро будет на свободе.

Она наняла архитекторов и строителей, каменщиков, плотников, маляров и сантехников для работы в Высокой Башне. Инженеры-строители, укрепляя скалу, попутно сумели подправить контур бухты — таким образом, чтобы мощь прибоя не была обращена прямо на башню. Вечерние чаепития будут отныне протекать не столь драматично, зато абсолютно безопасно для жизни. Она наняла садовника-дизайнера и еще несколько подручных в помощь ему, чтобы они возродили былую красоту участка земли вокруг башни. Всем она щедро платила. Парадный вход восстановили — архитектор выискал где-то массивную церковную дверь, которая отлично подошла по размерам и по стилю. Ей удалось разыскать и вернуть назад двух доберманов — оба пса были по ее указанию кастрированы. Почтенный возраст животных тоже сказывался: собаки стали вести себя гораздо солиднее. Она написала Гарсиа и попросила его обдумать предложение вернуться на службу в Высокую Башню.

Гарсиа не замедлил с ответом и сообщил, что принимает предложение мисс Хантер. Однако он был намерен прибыть один, без семьи — жена с ребенком останутся в Испании присматривать за его престарелой матушкой.

Руфь вернулась в клинику «Гермиона», чтобы пройти курс физиотерапии и подкорректировать кое-какие косметические мелочи: вросший ноготь на ноге; лопнувшие сосудики на щеках, которые надо было повторно обработать лазером; наконец, родинки на лице, настойчиво желавшие появиться вновь.

— С чего начали, тем и закончим, — философски заметил мистер Чингиз.

Доктор Блэк написал заявление об уходе. Они с миссис Блэк решили переселиться в страны «третьего мира»: он — чтобы трудиться на благо бесправных и обездоленных представителей рода человеческого, она — на благо крокодилов.

— Если ему угодно растрачивать Божий дар на то, чтобы делать работу полуграмотной фельдшерицы, — проронил по этому поводу мистер Чингиз, — что ж, дело хозяйское.

Наконец Руфь поняла, что пришло время возвращаться в Высокую Башню. Она могла теперь свободно ходить и даже немного пробежать. Могла поднять по килограмму веса в каждой руке. Проблемы с кровообращением при помощи лекарств пока удавалось контролировать. Она была уже в состоянии обходиться без «Гермионы». Без кого бы то ни было вообще. Она станцевала с мистером Чингизом, ступая босиком по утренней росе, и так они встретили восход солнца — красный круглый шар медленно поднимался над эскарпом, — и каждый шаг отдавался в ней такой болью, словно она ступала по ножам; но она поблагодарила его за дарованную ей жизнь и объявила, что покидает его.

34

Итак, я живу в Высокой Башне, и внизу подо мной приливы сменяются отливами: луна по-прежнему ходит по кругу и земля вращается вокруг своей оси — все как раньше, но не совсем. Гарсиа теперь приходится протирать совсем другие окна — брызги отлетают в другую сторону, и он не перестает этому удивляться. Еще бы, сама природа под меня подстраивается! Я плачу ему столько же, сколько платила моя предшественница. Раньше это было непомерно много, теперь недостаточно: инфляция сильно снизила реальную стоимость денег. Но ему самому это невдомек, а я его не просвещаю. Зачем? Если хотите, чтобы слуги оставались при вас подольше, обращайтесь с ними похуже. То же, по моим наблюдениям, относится и к любовникам.