Александр Свободин - НАРОДОВОЛЬЦЫ

• Название: НАРОДОВОЛЬЦЫ
• Автор: Александр Свободин
• Издательство: ИСКУССТВО
• Жанр: История
• Год: 1969

Пьеса советского журналиста и драматурга А. Свободина «Народовольцы» входит в историко-революционную трилогию, поставленную театром «Современник» к 50-летию Октябрьской революции. В нее вошли также пьесы Л. Зорина «Декабристы» и М. Шатрова «Большевики».

---

Входят по-прежнему под руку Желябов и Муравьев.

Желябов. Мы здесь, господа, мы обсуждаем вопросы юридические…

Муравьев. Законность, прежде всего законность господа!

Желябов. Законность, господа, может быть поддержана лишь в том случае…

Муравьев. Если есть независимый наблюдательный орган…

Желябов. И если деятельность этого органа на виду у всех.

Муравьев. И мы снова приходим к мысли, что только полное освещение в печати…

Из толпы выходит Перовская, она нарядна и радостна, как все здесь.

Перовская. А я хочу уехать в деревню, туда, под Саратов, хочу фельдшерицей работать и говорить крестьянам то, что думаю, это можно…

Сановник. Конечно, Софья Львовна.

Перовская. Все, все.., вот так, как дома, и чтобы голос-то не понижать и по сторонам не оглядываться.

Сановник (улыбаясь). Конечно, Софья Львовна…

Крестьянин (высовываясь из толпы). Ты ко мне приди, ты мое все возьми, ты меня научи…

Крестьянки (окружая Перовскую). Голубушка ты наша, соколица ясная, заступница.

Гольденберг. Соня, Соня…

Но толпа закрывает от него Перовскую, как закрывает она всякий раз его товарищей, как только он хочет подойти к ним. Раздается торжественная музыка, толпа еще не танцует, но похоже, что танцует; еще не поет, но вроде бы и подпевает; и вдруг из толпы вырываются Вера Фигнер и Александр Михайлов и почти танцующим шагом проходят перед изумленным Гольденбергом, отсекая от него толпу, оставляя между ним и остальными широкий коридор. И тотчас же все смолкает, все застывают на месте, и из самой середины толпы раздается красивый, ласковый голос.

Александр Второй. Подойдите сюда, друг мой, мы ждем вас…

Толпа размыкается, открывая сидящего в простом кресле царя. С одной стороны Желябов приглашает Гольденберга, подойти к нему, с другой – делая книксен, его приглашает Фигнер.

Гольденберг робко и радостно приближается к царю.

Неужели вы думаете, что, находясь на вершине государственной пирамиды, я лишь поэтому буду считать себя умнее и дальновиднее других… Я так вам благодарен, друг мой… да если б раньше я узнал, что у нас, в России, есть такие умы, такие души, неужели я поколебался бы минуту пригласить их разделить бремя правления и повести Россию дальше, к вершинам благоденствия…

Гольденберг. Ваше величество, ваше величество…

Александр Второй. Успокойтесь, успокойтесь… так вы полагаете, Андрей Иванович, что на юге…

Желябов. Да вот, извольте, Александр Николаевич. (Раскрывает папку и показывает царю бумагу.)

Александр Второй. Ну что ж, так и следует записать. (Сановнику, взявшему перо и раскрывшему папку.) Так и следует. Вы говорите, от вас поедет Григорий Гольденберг… Ну что ж, так и пишите: выборы в южных губерниях будет проводить представитель партии «Народная воля»… Но имейте в виду (Желябову и Муравьеву, которые все еще стоят, обнявшись), имейте в виду, крестьяне должны участвовать в выборах уже полноправными собственниками земли… Имейте в виду…

Сановник подает Гольденбергу бумагу, только что подписанную царем, и, держа ее обеими руками, Григорий выходит в образовавшийся коридор на авансцену. Он останавливается, опускает голову и долго смотрит в бумагу, потом поднимает голову, и на лице его блаженная улыбка. И под тихую музыку исчезает вдруг все, и он снова в кабинете прокурора. Прокурорский стол с напряженно сидящим за ним Добржинским вновь выдвигается из глубины.

Добржинский. Ну, ну!

Гольденберг (кидается к столу). Да, я напишу, я, разумеется, напишу, все узнают, какие это люди! Все узнают, я, я напишу… только вы должны дать мне слово, что ни один волос не упадет с головы моих друзей… Ни один волос…

Добржинский (торжественно и серьезно). Я даю вам его.

Гольденберг. Партия организована центрально… Во главе всего Исполнительный комитет… Он неуловим… Тайна, глубочайшая тайна…

Добржинский. Вы утомлены, может быть, достаточно на сегодня.

Гольденберг. Нет, надо скорее, разумеется, скорее… Фроленко… Ведь кровь льется каждый день… кровь, кровь, кровь!.. (Бежит, его вопль затихает вдали.)

11

Яркий свет. Бьют колокола московских церквей. Толпа на перекрестке приветствует идущих из глубины сцены Александра Второго и Лорис-Меликова. Царь отвечает на приветствия.

Лорис. Первопрестольная столица повсеместно отмечает благодарственными молебнами чудесное избавление вашего величества от опасности.

Александр Второй. Что они имеют против меня, эти несчастные, что они травят меня, как дикого зверя!

Лорис. Уже получены сотни. верноподданнейших адресов с выражением любви и преданности вашему величеству. Газеты начали публиковать их. Это обнаруживает, что общество здорово и деятельность дерзких злоумышленников не может приостановить спокойное течение и развитие преобразований, предпринятых на благо России с первых дней вступления вашего величества на престол!

Александр Второй. Надо подготовить рескрипт, обратить внимание на воспитание юношества…

Лорис. Рескрипт подготовлен, ваше величество.

Александр Второй. Как хорошо бьют колокола Ивана Великого… В Москве я всякий раз оживаю… И вот еще прошу вас, Михаил Тариэлович, мне говорят, что в газетах стали писать о конституции, точно это совершившийся факт, это ужасно, если это правда.

Лорис. Я произведу строжайшее расследование, ваше величество.

Толпа приветствует царя.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

12

В приемной Лорис-Меликова представители прессы ждут выхода министра. Прогуливаются парами.

Западник. Конституция?

Левый. Еще нет, но к этому идет, – иначе зачем мы здесь?

Западник. Зачем? Не знаю. Но газета ваша забегает вперед. Извините меня. Ну зачем, зачем ваш «Голос» печатает то, что следует держать в уме? Эдак можно все дело испортить.

Левый. Называя дело по имени, испортить его нельзя. А ваши «Санкт-Петербургские ведомости», всякий раз как доходят до этого слова, погружаются в туман намеков…

Западник. Печально будет, если надежды, возбужденные в обществе в начале царствования, так и останутся надеждами. Единственно, чего желают в Зимнем, – это чтобы подданные поменьше вспоминали то, что им обещали.

Левый. Но мы не забудем – в России есть общественное мнение!

Правый. Нигилисты, социалисты, общественное мнение, ничего этого нет, – поляки гадят, и вся недолга, вся наша смута – интриги тайного польского комитета. И мои «Московские ведомости» это доказали-с.

Славянофил. Ну уж это вы, Михаил Никифорович, уж это вы… Где же поляки, когда, наши уходят в пропаганду и чем дальше, тем больше. Молодежь нельзя держать без своего дела! Надо ей дело дать, дело!

Правый. Молодежь! Какая это молодежь – студентики! Не пропаганда страшна, доложу я вам, а податливость к ней нашей так называемой образованной среды. Ей, как кость, только кинь что-нибудь эдакое против властей, против церкви! Умны-с слишком стали, самородного здорового смысла лишились!

Славянофил. Не в уме тут дело, Михаил Никифорович. Историческая беда наша в полном разрыве интеллигенции и народа. И вот, стало быть, образовывается пустое пространство. И, стало быть, это пространство и заполняют социалисты с их проповедью убийств. А нам надо чутко, ох, дорогой мой, как чутко прислушиваться к указаниям нашей родной истории. А то ведь мы кто? Нищие, вымаливаем у Запада обноски его обветшалых форм, вот мы кто, любезный мой!

Западник. В славянофильстве хотите спастись, свет Иван Сергеевич, – это при историческом-то повороте нашем к Западу. Поздно, батенька, промышленность не позволит, биржа – слыхали, – биржа и не позволит!

Левый. А я вам говорю, дело идет к конституции, – нельзя игнорировать процессы, происходящие в стране в последние двадцать лет!

Правый. Никаких процессов нет, есть триста смутьянов, отправьте их на каторгу, и все будет спокойно.

Левый. Это политическая слепота!

Правый. Что надо, видим-с, – между прочим, и подстрекательские статейки в вашем почтенном издании-с!

Внезапно входит Лорис-Меликов.

Лорис. Господа редакторы! Я счел за необходимость пригласить вас, чтобы просить в направляемых вами изданиях не возбуждать умы читателей надеждами на скорые и кардинальные перемены в правлении нашего отечества. Я требую не употреблять само слово «конституция» под страхом запрещения издания! Мы живем в ужасное время злодейских действий кучки анархистов, возбуждающих молодые и незрелые умы. Правительство будет действовать твердо и подавит самыми жестокими мерами преступные заговоры! (Выходит на авансцену, взяв под руку Левого.) Поймите и вы меня, я поклонник вашей уважаемой газеты, разделяю ее программу, я за конституцию, скажу вам более – проект уже есть, но помогите мне, не раскрывайте карт… Партия Аничкова дворца, наследник, Победоносцев спят и видят мое фиаско, они пугают его конституцией, умалением власти, а вы… Самое опасное сейчас – это спугнуть… (Оставляет Левого и берет под руку Славянофила.) То, что делает ваш Славянский комитет, возбуждает во мне чувство интереса и глубокой признательности – русские формы, только русские формы… вече… земский собор… (Оставляет Славянофила и берет под руку Западника.) Связи с Европой, с миром, торговля, промышленность – это и моя программа. У меня этот «славянский базар» вот где сидит! (Оставляет Западника и мягко берет под руку Правого.) Михаил Никифорович, верьте мне, я прекращу это либеральное словоизвержение, но поймите действия властей – нельзя возбуждать умы, надо тонко, тонко, а вы, дорогой, с плеча! Аресты производятся, я вырву этот социалистический гнойник, но не кричите же на всю Россию об этом, не опережайте, администрации, не раскрывайте ее действий! Я надеюсь на вас! Прощайте! (Выходит на середину приемной и обращается ко всем.) Господа, вам все ясно! Я уверен, что все печатные издания будут работать рука об руку на благо России и русского народа. Так ведь, господа!