Эльза Моранте - Андалузская шаль и другие рассказы [сборник рассказов]

• Название: Андалузская шаль и другие рассказы [сборник рассказов]
• Автор: Эльза Моранте
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7516-1152-1

В этом году исполняется сто лет со дня рождения Эльзы Моранте (1912–1985), которая по праву признана классиком итальянской литературы XX века. Она великолепный прозаик, поэт, автор детских книг, по мотивам ее произведений сняты фильмы, а стихи положены на музыку. В книгу вошли рассказы из двух сборников Моранте — «Андалузской шали» (1963) и «Забытых рассказов», изданных посмертно в 2002 году. Все рассказы разные, очень яркие, и каждый из них — это особый мир. Одни тяготеют к фантастическим новеллам, другие напоминают притчи или легенды, и даже в историях о жизни обычных людей остается место для тайны. Действие у Эльзы Моранте развивается плавно и неспешно, и в самом неожиданном месте повествование делает резкий скачок, поворот на сто восемьдесят градусов, от которого захватывает дух.

---

В самом деле, еще ни одно человеческое лицо не казалось ей таким прекрасным. Глаза юноши походили своим цветом на гиацинты, а стоило ему улыбнуться, как черты его преображались. Некоторое время он внимательно рассматривал Антонию, потом велел ей покружиться и засмеялся, видимо оставшись доволен.

— Сними наконец эти очки, — сказал он.

Она, зардевшись, повиновалась.

— Хочешь, погуляем? — спросил он и поднялся.

Антония пролепетала:

— Монахини нас заметят, если мы выйдем из церкви.

Юноша задумался на минуту, потом сказал:

— Можно вылететь в окно. — И засмеялся дерзко, с вызовом.

Вновь став серьезным, он показал ей выход из ризницы. Дверь вела прямо на улицу.

— А если мы встретим сестер? — забеспокоилась Антония.

— Скажем, что я твой брат, — ответил он, пожимая плечами. — Разве все мы не братья и сестры во Христе?

Запрокинув голову, он расхохотался. Антония осенила себя крестным знамением и спросила:

— Ты смеешься над Богом?

Глядя на юношу, она испытывала к нему только жалость. Девушка заметила в его глазах смятение и тревогу, а губы незнакомца порой кривились, словно тот испытывал отвращение. Он был бледен и ходил с трудом, словно тащил на плечах тяжелую ношу.

Не зная, что сказать, Антония предложила:

— Пойдем по улице Ангела?

— Я сам знаю, куда нам идти, — ответил он, нахмурившись. — Дай мне руку.

Сумерки быстро сгущались, и скоро настала ночь. Они поднимались по узкой лестнице, что извивалась между домами и терялась где-то в вышине, в спокойном небе. В окнах зажигались огни, за занавесками двигались тени и слышались приглушенные голоса, похожие на шелест опавшей листвы. Потом окна стали закрываться одно за другим, хозяева мягко затворяли ставни, в комнатах гасили свет, стены домов стали казаться выше и темнее, густеющие тени вбирали в себя всякий шум, и слышалось лишь размеренное дыхание сна, подобное течению медленной, далекой реки. Антония даже не думала, что город рассекают такие черные переулки, она не решалась признаться юноше, что на душе у нее неспокойно. Она только вздохнула.

— Что случилось? — спросил он. И притянул ее к себе, чтобы успокоить. А затем сказал надтреснутым голосом: — До моего дома еще далековато, верно?

— Нет, нет! — поспешно отозвалась Антония, охваченная внезапным чувством вины.

Чем дальше они шли, тем больше юноша уставал. В темноте его шаги звучали все тяжелее, он задыхался. Антония хотела было предложить ему отдохнуть, но тут, когда они вышли из скользкого, кривого переулка, он, изможденный, прошептал: «Пришли» и остановился перед зеленой дверцей, покрытой плесенью.

Он открыл ее огромным ржавым ключом, и по узкому коридору они прошли в комнату с низким потолком; через окно лился бледный лунный свет. У изголовья железной кровати с линялым покрывалом стояла лампа. Юноша зажег ее, и в тусклом свете Антония разглядела пол со щелями, а в углу, на выцветшей, покрытой пятнами сырости стене — умывальник с отбитым краем и соломенный стул. Юноша сел на кровать отдохнуть — он и правда выглядел измученным, губы побелели, дыхание было прерывистым и горячим. Чуть погодя он спросил:

— Почему ты плакала сегодня?

— Меня обидела мать Керубина.

— Какой позор, — заметил он в негодовании, — монахиня обижает людей! — И покачал головой. — Однако мне нужно снять с тебя туфли. Они все в пыли.

И заботливо наклонился к ногам Антонии. Каждая деталь вызывала у него неподдельный интерес.

— Какие грубые туфли! А чулки — такие длинные! — воскликнул он и вдруг добавил, смеясь: — Какие маленькие ножки! И как они робеют! Белые, точно у кролика. Не прячь их, дай мне поиграть с ними. — Юноша нежно сжал в руках ее лодыжки и сказал решительно и твердо: — А теперь мы должны заняться любовью.

— Ты снимешь с меня одежду? — спросила она, краснея и не смея вздохнуть.

— Да, — ответил он, оглядывая ее с восхищением. Щеки его порозовели. Похоже, юноша был отлично знаком со всеми петлями и крючками на платье Антонии, так быстро он справился с ними. Он смеялся над ее черными одеждами, но, когда дошел до рубашки, не мог сдержать восторга. — Какая красивая! — сказал он с улыбкой — И к тому же с вышивкой! Это колокольчики?

— Нет, это лилии святого Антония, — пояснила девушка.

— И правда, лилии. А кто их вышил?

Она с гордостью ответила, что мастерица — сестра Мария Лючилла. Юноша нахмурился.

— Какой срам, — сказал он осуждающе. — Монахиня шьет девушкам рубашки! — И добавил строго: — Сестра должна шить ризы.

Антония, пристыженная, замолчала, но юноша, казалось, уже забыл о своем упреке и нежно посмотрел на нее:

— Как ты прекрасна!

Антония опустила голову и прошептала:

— У меня уже есть грудь.

Он смотрел на нее, словно боясь причинить ей вред, касался ее кос, осторожно проводил пальцем по ступне и, смущенный, повторял едва слышно и взволнованно:

— Какая ты нежная и белая! А теперь мне тоже надо раздеться? — спросил он, краснея от робости.

— Да, если хочешь, — ответила она тихо и предложила: — Может быть, я отвернусь? Постою у окна.

Она отошла к окну и встала на мыски, больше не стыдясь своей наготы, а даже радуясь ей, радуясь своему нежному, хрупкому телу. За окном лежала пустынная долина, залитая далеким, таинственным сиянием, и Антония отражалась в стекле, в этой зеленой ночи, как тростинка в реке. Глядя на горы, замыкающие долину, она увидела одинокий замок на вершине, с башнями, увенчанными длинными шпилями, и заметила, что на его стены и окна уже ложатся отблески зари. Вдруг, точно гимн восходящему солнцу, со всех сторон донеслось хлопанье крыльев — наверное, это ласточки летали вокруг своих гнезд. Исчез город, исчезли дома, и изумление Антонии было так велико, что она чуть не упала на колени.

— Что это за дворец? — спросила она едва слышно, не отрывая глаз от прекрасных башен. — А может, это церковь? Или собор?

— Это не церковь, — ответил юноша резко, хриплым голосом, который, казалось, исходит из-под земли.

Испуганная, Антония спросила еще тише:

— Это ласточки бьют крыльями? И эти птицы… золотые?

— Это не ласточки, — поспешно ответил он, будто рассердившись.

С трудом передвигая ноги, он подошел к Антонии, растерянно посмотрел в окно, и лицо его исказил ужас: оно пылало безумием, во взгляде погасла всякая надежда. Затем юноша через силу отвел глаза — то, что он увидел, казалось, причиняло ему боль и вызывало отвращение; он потупился. И принялся метаться по комнате, будто птица, что томится в тесной клетке.

— Не говори мне про это! — воскликнул он, внезапно замер и с ненавистью посмотрел на Антонию. — Ты что, вообще не умеешь молчать?

Девушку охватили страх и смущение, ей хотелось спрятаться, забиться в угол, скрыться в темноте, она пыталась прикрыть свою наготу руками, так ей стало вдруг стыдно за свое тело.

— Я больше ничего не скажу, — прошептала она кротко. — Если хочешь, я буду молча сидеть в углу. Только разреши мне остаться.

Он покачал головой, продолжая раздеваться, и старался не смотреть в окно. Глаза Антонии расширились от восхищения.

— Как ты молод! — изумилась она.

Его тело было гладким, светлым, гибким и в мягком ночном свете походило на цветок в озерной воде. Опустив глаза, Антония заметила с содроганием, что обе лодыжки у него схвачены толстыми железными кольцами. По-видимому, раньше эти кольца были связаны цепью — теперь от нее остались обрывки с разорванными звеньями на концах.

— Так, значит, ты… — выдохнула Антония в испуге, но он оборвал ее:

— Молчи!

И, вскрикнув испуганно и по-детски, он бросился в темный угол комнаты. Антония снова принялась корить себя, ей стало совестно.

— Прости, — пролепетала она.

Юноша несмело приблизился к ней с ласковой улыбкой и взял девушку за руку.

— Хочешь, ляжем спать? — предложил он неуверенно. — Ты хочешь… спать?

— Да, — сказала она.

Они легли. Антония прильнула к нему, словно ища защиты; аромат его кожи пьянил ее. Тело юноши пахло детством, и цветущим садом, и нежными ростками, едва пробившимися из земли. Прижимаясь к его груди, Антония вдыхала этот тонкий, чарующий запах.

— Мне так нравится лежать рядом с тобой, уткнувшись в твое плечо, — сказала Антония с робким вздохом. — Ты пахнешь лучше, чем цветы. Я и не думала, что на свете есть такой запах. Я посплю немного, ладно? — И она положила голову ему на грудь.

— Поспи! — сказал он. — Или притворись, что спишь, а я буду тебя целовать. Притворись, что ты уснула и ничего не чувствуешь.

Антония закрыла глаза, замерла и позволила чужим горячим губам коснуться своего лица. Юношу била дрожь. Иногда он отрывал губы — наверное, чтобы полюбоваться ею, и смеялся ласково, тихо. Но стоило девушке приоткрыть глаза, как он неодобрительно качал головой и уговаривал ее спать. Антония лежала и чувствовала, что прикосновения становятся все слабее, наконец они стали почти неощутимы и сродни легкому дыханию, а потом и вовсе иссякли. Она осмелилась открыть глаза и увидела, что юноша уснул. Его лицо, моложе которого не было в мире, на свету выглядело изможденным и бледным. Упрямство и огонь непомерной гордыни отступили перед усталостью и безутешным горем. Юноша напоминал светлячка, который внезапно потух и со слепым отчаянием мечется во тьме.