Кнут Гамсун - По ту сторону океана

• Название: По ту сторону океана
• Автор: Кнут Гамсун
• Жанр: Классическая проза

Кнут Гамсун (настоящая фамилия — Педерсен) родился 4 августа 1859 года, на севере Норвегии, в местечке Лом в Гюдсбранндале, в семье сельского портного. В юности учился на сапожника, с 14 лет вел скитальческую жизнь. лауреат Нобелевской премии (1920).

Имел исключительную популярность в России в предреволюционные годы. Задолго до пособничества нацистам (за что был судим у себя в Норвегии).

---

Пѣніе или, вѣрнѣе, что-то среднее между пѣніемъ и обыкновенной рѣчью раздалось позади меня. Это былъ господинъ Нике; онъ что-то лепеталъ. Онъ былъ пьянъ, — ромъ, повидимому, подѣйствовалъ на его голову. Съ безсмысленнымъ и счастливымъ смѣхомъ онъ говорилъ о томъ, что ничего не можетъ быть пріятнѣе, какъ прогуливаться при лунномъ свѣтѣ, да, «итти» при лунномъ свѣтѣ. И въ то же время онъ опустился на первое попавшееся мѣсто и продолжалъ лепетать.

Теперь тишина царила повсюду. Слышался только шумъ машины и огромныхъ волнъ, разбивающихся о бортъ и потрясающихъ до основанія пароходъ. Утомленные и больные лежали какъ попало — одни на койкахъ, другіе на своихъ сундукахъ и чемоданахъ. Мой юный спутникъ лежалъ на какомъ-то мѣшкѣ; пустая бутылка изъ-подъ рому и стаканъ валялись возлѣ него. Ремесленникъ сидѣлъ, опустивъ голову на грудь, и спалъ. Я подошелъ и встряхнулъ моего юнаго спутника. Онъ открылъ глаза и гнѣвно спросилъ меня, кто я такой и что я намѣренъ дѣлать съ его саломъ, съ его собственнымъ обѣдомъ и корабельными сухарями. Позже онъ нѣсколько отрезвился и объявилъ, что съ моей стороны было совсѣмъ некрасиво, да, совсѣмъ некрасиво такъ внезапно его разбудить. Мы вѣдь столько времени были друзьями, — говорилъ онъ, — а теперь я его прямо-таки опозорилъ. Онъ, какъ видно, находился подъ вліяніемъ той навязчивой идеи, что онъ обѣщалъ мнѣ напиться, прежде чѣмъ онъ отъѣдетъ отъ своей родины на много-много тысячъ миль. Но вѣдь я и не думалъ его отъ этого удерживать или порицать его.

Между тѣмъ, вернулся купецъ и сейчасъ же сталъ освѣдомляться о господинѣ Нике. Гдѣ онъ? Онъ долженъ непремѣнно съ нимъ поговорить. А затѣмъ онъ сталъ разсказывать о томъ, какъ провелъ время со своей черной возлюбленной.

— Посмотрите-ка, какъ она укусила мой палецъ, эта негодница, эта безстыдная особа женскаго пола.

И онъ показалъ мнѣ окровавленный палецъ.

Нѣсколько часовъ спустя господинъ Нике и мой юный спутникъ сошлись снова. Они стояли другъ противъ друга и заботливо разспрашивали другъ друга о здоровьѣ. У обоихъ хмель во время сна нѣсколько испарился, они сконфуженно поглядывали другъ на друга, растерянно улыбались; глаза ихъ покраснѣли; они старались прочистить свои осипшіе голоса и, по возможности, ясно говорить.

Мы оставили позади себя Шотландію. Я осилилъ, наконецъ, морскую болѣзнь, и она оставила меня въ покоѣ. Я проголодалъ сорокъ восемь часовъ, былъ въ теченіе сорока восьми часовъ просто нечеловѣчески боленъ и только въ послѣдній моментъ меня спасъ нашъ второй поваръ нѣсколькими ложками ячневой каши, сваренной на водѣ. Никогда не забуду, до чего это было вкусно. Вообще, весь экипажъ былъ очень добръ и внимателенъ къ намъ. Часто люди эти оказывали намъ какую-нибудь сверхлюбезность послѣ того, какъ мы, бывало, порядкомъ настрадаемся отъ качки. Когда мы нѣсколько свыклись съ пароходной пищей, она стала намъ казаться такой вкусной, что лучше и желать нельзя. Хлѣбъ былъ всегда прекрасно выпеченъ и давался въ обильномъ количествѣ; кромѣ того, мы каждый день получали и пшеничный хлѣбъ.

Теперь мы плыли по Атлантическому океану. Мрачное, суровое, точно молитвенное выраженіе появилось на всѣхъ лицахъ.

Итакъ, значитъ, теперь… — ну, что же, съ Богомъ!

Что же касается моего юнаго спутника, то онъ объявилъ, что чувствуетъ себя дурно, какъ только начинаетъ думать о томъ необъятномъ понятіи, которое заключается въ словахъ «Атлантическій океанъ». Кристемъ Нике отвѣтилъ, что объ этомъ нечего и думать. Такія мысли годятся только для женщинъ и дѣтей. Если все пойдетъ хорошо, то все и будетъ хорошо. Ну, а если все пойдетъ плохо, то придется умереть — и баста.

— Какое составили вы себѣ мнѣніе о смерти, Кристенъ? — спросилъ купецъ.

— Мое мнѣніе о смерти? Оно нисколько не разнится отъ того, которое составилось у большинства образованныхъ людей: это — конецъ всего и всему, это — заключительная точка всѣхъ великихъ идей. Будь вы, дѣйствительно, человѣкомъ, интересующимся подобными вопросами, я бы вамъ кое-что прочелъ объ этомъ изъ одной книги, которая находится въ моемъ сундукѣ.

Я зашелъ въ семейное отдѣленіе — мѣстонахожденіе женатыхъ людей и молодыхъ дѣвушекъ. Нижняя палуба была здѣсь раздѣлена на довольно большія отдѣльныя помѣщенія, получающія свѣтъ и воздухъ черезъ открытые на верхнюю палубу люки. Болѣе удобно устроенныя койки, обѣденные столы и скамьи придавали этимъ семейнымъ помѣщеніямъ нѣкоторую уютность. На нашемъ пароходѣ было три подобныхъ помѣщенія, и воздухъ въ нихъ былъ лучше, чѣмъ гдѣ-либо въ другомъ мѣстѣ, если, конечно, не принимать во вниманіе огромнаго количества грудныхъ дѣтей и не менѣе большого количества женщинъ, больныхъ морской болѣзнью.

Во время моего посѣщенія какія-то двѣ женщины поссорились и ожесточенно сцѣпились, но, очень сдержанныя отъ природы и воспитанныя въ христіанскихъ семьяхъ, онѣ ограничились тѣмъ, что вырвали другъ у друга нѣсколько клочковъ волосъ, а одна изъ нихъ, вдова, сѣвшая на пароходъ въ Христіанзундѣ, дошла въ своей кротости до того, что избрала оружіемъ для борьбы свои собственные ногти.

Это маленькое невинное времяпрепровожденіе привлекло всеобщее вниманіе, и я долго наблюдалъ, какъ пассажиръ перваго класса — портной изъ Копенгагена — стоялъ и смотрѣлъ въ золотое пенснэ съ верхней палубы черезъ открытый люкъ на ссорящихся женщинъ; онъ покачивался взадъ и впередъ, поднимался на носки, переходилъ съ мѣста на мѣсто, даже какъ-то подпрыгивалъ, только чтобы ничего не упустить изъ этого интереснаго зрѣлища. Нѣсколько маленькихъ дѣтей выказывали, наоборотъ, совершенное равнодушіе къ этой борьбѣ женщинъ, — они сидѣли, погруженныя въ какую-то серьезную думу и лакомились обрывкомъ старой газеты, лежавшей между ними; по временамъ они испускали какіе-то нечленораздѣльные звуки, при чемъ лица ихъ принимали самый глубокомысленный видъ.

Когда я вернулся къ моимъ товарищамъ, господинъ Нике только что приступилъ къ «устройству комфортабельной обстановки», какъ онъ говорилъ. Да, онъ хотѣлъ провести время этого морского путешествія по-человѣчески, и если никто не хотѣлъ прибирать и устраиваться, то онъ всецѣло бралъ иниціативу на себя. Съ этой цѣлью онъ принялся воздвигать изъ сундуковъ и чемодановъ цѣлыя горы, ставя ихъ одинъ на другой, такъ что между ними образовался свободный проходъ. — Для прогулки, — объяснилъ господинъ Нике.

На верхней палубѣ дулъ такой холодный вѣтеръ, туманъ былъ до того непріятенъ, а угольная пыль, вылетавшая изъ трубъ, такъ пачкала лица, что, право, это было съ его стороны великолѣпной идеей устроить нѣчто въ родѣ крытаго бульвара для прогулокъ?! Житель городка Хаугезунда первый хватился своего чемодана, такъ внезапно исчезнувшаго съ обычнаго мѣста, и грубой, безжалостной рукой разрушилъ всю возведенную господиномъ Нике постройку; она съ минуту продержалась, а затѣмъ рухнула, усѣявъ весь полъ своими развалинами.

Погода становилась все холоднѣе, сырой туманъ все густѣлъ, съ парохода нельзя было ничего различить, куда бы вы ни повернулись, въ какую бы сторону ни глядѣли, всюду надъ моремъ висѣлъ сѣрый туманъ, точно дымящееся небо, сливающееся съ землей. И каждыя тридцать секундъ раздавался рѣзкій, протяжный свистъ сирены, грубый металлическій звукъ которой далеко разнесился по безконечному и безбрежному пространству океана.

* * *

Дни шли, и море становилось все неспокойнѣе, штормъ крѣпчалъ, и масса эмигрантовъ валялись, полумертвые отъ страданій. Только въ видѣ рѣдкаго исключенія попадался на глаза здоровый человѣкъ, пощаженный морской болѣзнью. Мой юный спутникъ пролежалъ много дней на своей койкѣ. Онъ говорилъ, что, право, не стоитъ «стоять», когда подходитъ смерть. И онъ стоналъ и велъ себя, какъ неразумный маленькій теленокъ. Если онъ когда-нибудь, — въ чемъ онъ, впрочемъ, сильно со мнѣвается, — опять очутится на твердой землѣ, онъ никогда не станетъ жаловаться на такую бездѣлицу, какъ, напримѣръ, потеря пальца или ноги, потому что это сущіе пустяки въ сравненіи съ тѣмъ, что онъ теперь испытываетъ.

Въ этотъ періодъ времени я однажды встрѣтилъ на верхней палубѣ господина Нике. Онъ не совсѣмъ увѣренно стоялъ на ногахъ и былъ смертельно блѣденъ.

— Что съ вами? Вамъ нездоровится?

— Ахъ, да, до нѣкоторой степени. Но здѣсь такъ сильно пахнетъ машиннымъ масломъ, кромѣ того въ кухнѣ жарятъ мясо, и отъ этихъ смѣшанныхъ запаховъ каждаго затошнитъ.

Когда же мы спустились внизъ, и когда купецъ угостилъ его табачной жвачкой подъ предлогомъ, что это единственное средство, которое можетъ его сейчасъ же излечить, господинъ Нике сталъ все больше и больше походить на трупъ. Онъ прислонился къ чему-то спиной, засунулъ руки въ карманы и закрылъ глаза.

— Не приближается ли вашъ «извѣстный случай»? — спросилъ купецъ, посмѣиваясь ему прямо въ лицо.

Но лучше бы онъ не спрашивалъ. «Извѣстный случай» не только приближался, но былъ уже такъ близко, что не подозрѣвавшій столь злостной каверзы шутникъ дорого поплатился за свой вопросъ. Послѣ этого купецъ заявилъ, что, по его мнѣнію, самое благоразумное, что онъ можетъ сдѣлать — это пойти и хорошенько выыыться. Съ этого дня господинъ Нике уже не покидалъ своей койки.