Сулейман Файяд - Живой мост

• Название: Живой мост
• Автор: Сулейман Файяд
• Издательство: Издательство "Прогресс"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

5 июня 1967 года началась печально известная «шестидневная» война на Ближнем Востоке. В этот день Израиль напал на своих арабских соседей. Слово «шестидневная» не случайно взято в кавычки. Так назвали третью израильско-арабскую войну сын и внук У. Черчилля, желая этим подчеркнуть, что Израиль одержал над ОАР, Сирией и Иорданией чуть ли не молниеносную победу. В американской и западноевропейской реакционной печати писали о классическом «блицкриге».

Рассказы непосредственных участников этих событий — арабских и прогрессивных израильских писателей, помещенные в настоящем сборнике, позволят глубже понять драму, которая разыгралась на Ближнем Востоке более двадцати лет назад и продолжается по сей день.

---

«Здесь, в городе, от федаинов требуют, чтобы мы носили оружие, выстраивались в шеренги и маршировали. А посылая на захваченную врагом территорию, приказывают вооружиться ручками. Специально, чтобы мы не стреляли и не взрывали. Все наоборот! Тогда для чего же родина дает нам боевое оружие? Как я понимаю, не для парадов, а для того, чтобы бить врага!»

«Верно, Кемаль! Я с тобой заодно! Мы будем сражаться бок о бок!»

Во время этого разговора из дальней комнаты донесся приглушенный стон. Мой друг вышел, но вскоре вернулся.

«Ну как она?» — спросил я.

«Скоро будет рожать… Возможно, сегодня или завтра… — сказал он задумчиво и тотчас добавил решительным тоном: —Давай обсудим операцию!»

«Ты лучше ступай к жене! А я обойду ребят, кого успею, предупрежу…» — предложил я.

«Нет, мне нечем ей помочь. С женой родная сестра. Будет и акушерка и доктор…»

Я попытался переубедить его, но все было напрасно. За обсуждением операции мы просидели до половины шестого. Пришлось нанимать машину. Прежде чем направиться в Бейт Ханун, я попросил шофера завернуть ко мне домой — я должен был предупредить матушку, чтобы она помогла жене Кемаля.

Вскоре мы выехали за город. Мой друг сосредоточенно смотрел на ровные ряды апельсиновых деревьев. Они тогда, как и сейчас вот, тянулись справа по движению автомобиля. «Может быть, сделать еще одну попытку отговорить его? — подумал я. — Пусть возвращается! Подразделение справится с поставленной задачей. Нет, бесполезно…»

«Взгляни‑ка, Анвар, какая красота! — неожиданно сказал он, показывая на рослое апельсиновое дерево. — Сколько на нем плодов! А как ты думаешь, если вырыть его и засунуть в кадушку, в этакий цветочный горшок, стало бы оно жить? Вряд ли… Погибло бы. Дереву нужна земля, чтобы питались корни… Так и наши дети не смогут жить в цветочных горшках. Без земли они как без защиты, словно чахлые растения, что растут на наветренной стороне. Если моего будущего ребенка засадить в кадушку, получится хилое создание. Детям нужна земля. Тогда они наберутся сил и не будет страшна им никакая буря!»

В эту минуту я понял: Кемаль не просто федаин. Это человек, понимающий масштабы происходящих событий, всю их необъятную грандиозность.

Помню, как мы ни торопили шофера, все же опоздали на целых десять минут. Подразделение было в полном сборе. Кемаль изложил свой план, указал объект, который следовало взорвать. Милостью аллаха мы отправились на операцию. Бойцы шли окрыленные. Слабых и колеблющихся не было. Каждый верил в себя, в своих товарищей.

Мы долго петляли, чтобы не напороться на вражеские позиции, огибали укрепленные поселения. Уже почти вышли к горам, как вдруг из тьмы раздался выстрел. Всего один выстрел, быть может случайный… Кемаль вскрикнул. Я бросился к нему, думая, что он ранен. Но он побежал:

«За мной!»

Мы повернули следом. Он все время был впереди, хотя скоро стал бежать медленнее.

«Сюда! Сюда!»

Мы нагнали его на склоне невысокого холма. Он подбежал к одиноко росшему оливковому дереву и упал. Оказывается, он был ранен в живот.

«Что ты сделал! При таком ранении нельзя было бежать!» — воскликнул я, в ужасе ощупывая рану и пытаясь сдержать сильное кровотечение.

«Хотел достичь объекта… надо взорвать… хотел…» — прошептал он, и голос его потерял силу.

Я прислонил ухо к самым губам. Едва расслышал:

«Дайте пить!»

Поднес флягу. Он сделал несколько глотков и закрыл глаза. Мы решили, что он впал в беспамятство, и не знали, как лучше поступить. Вдруг он выкрикнул:

«Взорвите без меня!»

Я приподнял его, прислонил к стволу дерева. Мы сидели вокруг на корточках. Кто в эту минуту не пожертвовал бы за него своей жизнью, лишь бы только он жил?!

Неожиданно он снова заговорил. Его слова я запомнил на всю жизнь.

«Ночью… родится сын… не будет… в цветочном горшке… Слышите? Это его первый крик… возвещает… — Он повернул ко мне голову. — Анвар! Отрежь кинжалом… лоскут… от моей рубахи».

Я выполнил его просьбу, недоумевая, что делать с окровавленным кумачом.

«Отрезал?» — спросил он немного погодя.

«Да, друг».

«Мое завещание…»

«Все еще уладится!»

«Это хиджаб[19]… Поклянись, что ты лично вручишь ему…»

«Клянусь!»

«Слава аллаху! Слава аллаху!» — повторил он дважды, поднял руку и показал в сторону объекта. Рука вдруг дернулась и безжизненно упала на грудь.

На рассвете мы похоронили его под оливковым деревом. Положили в объятия земли, которую он так любил… Вместе с ним закопали и его оружие.

До вечера прятались в пещере в горах, куда не решаются заходить вражеские патрули. А ночью уничтожили намеченный объект. Когда занимался день, мы были уже возле плантации аль‑Паши. Из Бейт Хануна все направились по домам, а я поехал к жене погибшего друга.

«Как ей сказать? Может, пока не говорить… переждать… не заходить? Или сказать, что не видел Кемаля… был в другом подразделении… — раздумывал я, стоя перед воротами. — Стучать или нет?»

И все же я постучал. Никто не открыл. Я постучал еще раз, посильней. И когда прошла минута, другая, решил, что супруга Кемаля в больнице и мне следует пойти к себе домой.

Неожиданно послышались голоса. Дверь отворилась. На улицу выходили незнакомые мужчины и женщины. Лица у них были печальные. Первой моей мыслью было: «Когда они успели узнать? Кто рассказал о проклятом выстреле? Бойцы вроде не могли, я приехал раньше… Но кто же?! Неожиданно в дверях показалась моя матушка. Будто сейчас она стоит передо мной, а на глазах у нее слезы.

«Где Кемаль? — спросила она меня, поцеловав.

«Кто?! Кемаль?!»

«Разыщи его скорей!»

И я все понял.

«Она умерла, мой мальчик! — рыдая, воскликнула матушка. — Умерла во время родов!»

Несколько дней я провалялся в постели. Доктора поставили диагноз: сильное нервное потрясение. А потом… Потом начались будни солдатской жизни, — закончил Анвар свой длинный рассказ.

Джип между тем свернул с шоссе и подъехал к военному лагерю. Охрана проверила у нас удостоверения. Перед штабом я остановил моего друга…

— Ты мне не рассказал об этом Хисаме…

Я взглянул на подходившего к нам подростка. — Вот кстати и он! — весело сказал Анвар.

На медной цепочке, облегавшей шею юноши, висел кожаный хиджаб. Проследив мой взгляд, Анвар тихо пояснил:

— Там у него лоскут кумача. Отцовское завещание.

ОМРАН ОМРАН (Иордания)

ШАТЕР БЕЗМОЛВИЯ

Перевод И. Лебединского

Вдали на запад уходил поезд. Он зацепил низко склонившийся к земле диск заходящего солнца и медленно уволок его за линию горизонта, будто в иной мир.

Из приземистого здания выбежал лейтенант:

— Приготовиться к построению! Перекличка!

Отдыхавшие на потрескавшейся от зноя земле федаины вскочили на ноги, отряхнули с одежды пыль. Никто не понимал, почему их побеспокоили в час отдыха.

— Неужто пригласят на вечерний чай?

— Ошибаешься, Ахмед. Наверняка предстоит срочная операция.

Самая простая мысль никому не пришла в голову. Операция — дело обычное. Вот вечерний чай — действительно явление, из ряда вон выходящее.

— Отделение, становись! Равняйсь! Смирно! На месте ша‑гом марш!

Федаины замаршировали, высоко поднимая колени. Лишь две ноги остались неподвижными — ноги Хусейна. Хусейн — юноша тихий, молчаливый, задумчивый. Вот и сейчас он о чем-то замечтался: действительность отошла на второй план, потерялась в пустынях раздумий.

— Столбняк у тебя, что ли? — пошутил кто-то из товарищей.

— Отделение, стой! — скомандовал лейтенант. И снова: — На месте ша‑гом марш!

Ноги Хусейна по-прежнему неподвижны. Лейтенант обозлен. Он подходит к юноше и громко, над самым ухом, окликает его:

— Хусейн!

Юноша вздрагивает, будто просыпаясь от кошмарного сна.

— Виноват! — быстро поправляет одежду, выравнивает строй и марширует в ногу со всеми.

— Ахмед, Абд ар‑Рууф, Касем и Хусейн! — выкликивает лейтенант. — Живо к начальнику лагеря!

— Слушаюсь! — хором отвечают молодые голоса.

Четверо юношей выскакивают из строя, пересекают двор и один за другим исчезают в дверях приземистого здания.

— Разойдись! — командует повеселевший лейтенант.

Перекличка закончена. Можно быть свободным. Но никто не расходится. Больше других суетится Халид, закадычный друг Хусейна. В глазах его и гордость, и ожидание, и тревога.

Предположений, догадок у бойцов, как обычно, хоть отбавляй:

— Ребята не скажут, куда их посылают. Только вернувшись, заговорят.

— Потом‑то, конечно, выложат все по порядочку, ничего не забудут. А пока завяжут языки на узелок, словно галстуки.