Сулейман Файяд - Живой мост

• Название: Живой мост
• Автор: Сулейман Файяд
• Издательство: Издательство "Прогресс"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

5 июня 1967 года началась печально известная «шестидневная» война на Ближнем Востоке. В этот день Израиль напал на своих арабских соседей. Слово «шестидневная» не случайно взято в кавычки. Так назвали третью израильско-арабскую войну сын и внук У. Черчилля, желая этим подчеркнуть, что Израиль одержал над ОАР, Сирией и Иорданией чуть ли не молниеносную победу. В американской и западноевропейской реакционной печати писали о классическом «блицкриге».

Рассказы непосредственных участников этих событий — арабских и прогрессивных израильских писателей, помещенные в настоящем сборнике, позволят глубже понять драму, которая разыгралась на Ближнем Востоке более двадцати лет назад и продолжается по сей день.

---

Стыд жег мою душу…

Когда подали состав, я поднялся на крышу вагона, глянул на безмятежные, полусонные окраины Каира, на видневшиеся вдали зеленые поля, рощицы и подумал: «Неужели израильтяне придут и сюда? Захватят Египет?» И сам себе ответил: «Захватили же они арабскую часть Иерусалима! В нашей истории уже были примеры, когда гибли города, рушились целые государства только из-за того, что в борьбе с общим врагом нас не поддерживали соседи, брат сторонился брата… Да что вспоминать о прошлом! Сегодня, сейчас льется кровь арабов. А я тоже араб, и я бездействую, малодушничаю. И сколько таких, как я… Можно ли этому найти оправдание?»

Окно моей комнаты было открыто.

Уже месяц, как я жил у родителей. Один и тот же вопрос не давал мне покоя: «Если я погибну, они быстро утешатся или нет?»

Не считая меня, у них четверо сыновей, маленькая дочь… Из садика, что наискосок, часто доносилась передаваемая по радио песня: «Брат мой, гордый араб». Будто Сания нарочно дразнила меня.

Когда я сюда приехал, город бурлил. Казалось, день‑другой — и все мужчины уйдут на фронт. Но из моих друзей в добровольцы записались лишь двое! Сейид да Анвар, молоденький паренек, которому всего четырнадцать лет.

Сейида я хорошо знал. Он сирота. В приюте его научили работать на ручном ткацком станке. Но в последние годы грубую ткань перестали покупать даже феллахи — рынок был завален дешевыми и красивыми материалами машинной выработки. К чему было впустую гнуться у ткацкого станка?

Сейид часами играл на самодельной свирели. Когда возобновились военные действия, он ушел защищать землю, ту землю, на которой он не владел ни одним, пусть даже самым крохотным участком. Рассказывали, будто, прежде чем записаться в добровольцы, он взял пестик от медной ступки и раздробил им свою свирель.

Я еще не знал, успешно ли я сдал выпускные экзамены. Да и какое это имело значение! Я уже принял твердое решение. На собственные сбережения — два фунта — я купил новые шорты, рубашку с короткими рукавами, берет цвета хаки. Выждал момента, когда отца не было дома, и попрощался с матерью. Она зарыдала, но я уже шагал к вокзалу. Путь мне предстоял не близкий: сначала поездом до Исмаилии, там пересадка на Западную Кантару, затем переправа на пароме через Суэцкий канал в Восточную Кантару и оттуда поездом дальше на восток.

В вагоне — это уже по ту сторону Суэца — было полно солдат, после краткого отдыха возвращавшихся в свои части, кто в Рафах, кто в Газу. В кармане моем осталось двадцать пять пиастров — билета на проезд по Синайскому полуострову не купишь. От Кантары я ехал зайцем. Кому придет в голову искать безбилетников в поезде, направляющемся на фронт? Я исключал такую возможность. Соседи мои, в основном феллахи, надевшие солдатскую форму, кормили меня кто чем мог: домашними хлебцами и пирогами, сыром собственного изготовления, жареной курятиной. Попутчик сержант вручил мне на всякий случай старый, не пробитый контролером билет. Дату на билете разобрать было невозможно. За окном в вечерних сумерках пробегали потемневшие песчаные холмы Синайской пустыни.

Контролер все же пришел. Это был старый служака.

«Куда едешь, сынок?» — спросил он, направляя мне в лицо свет ручного фонарика.

«В Рафах, папаша», — ответил я, как учил сержант.

«А дальше?»

«В Газу».

«Ты и на араба‑то не похож. Кожа светлая… — проговорил он, оглядывая меня. — Увольнительная есть?»

«Нет, папаша».

«Что ж, доброволец?»

«Он самый, со вчерашнего дня».

«Да поможет тебе аллах, сынок! Покажи хоть пропуск или билет».

«Потерял я, папаша, все потерял».

«И до тебя многие теряли. Не ты первый, не ты последний», — добродушно проворчал контролер и ушел.

Рафах напоминал военный лагерь: в гражданской одежде почти никого не видно, одни военные и партизаны… Отсюда все отправляются на фронт, быть может, их ожидает смерть, а они шутят, смеются. Говорят о чем угодно, только не о войне…

Вагон опустел. Лишь на верхних полках спало несколько солдат. Я тоже забрался на верхнюю полку и уснул. Той ночью под мирное постукивание колес мне снилось, будто я путешествую в далеких странах и не хочу возвращаться домой, еду все дальше и дальше…

Когда я проснулся, в окно врывались яркие лучи солнца. Поезд стоял. Я выскочил на перрон и, увидев станционного рабочего, спросил:

«Это Газа?»

«А ты откуда взялся?» — удивился рабочий.

«Из поезда…»

«Так ведь он больше часа как стоит на перроне».

«Я проспал», — признался я чистосердечно.

«Ну и вояка! Тебе куда дальше?»

«В лагерь эль‑Бариг. Как туда пройти?»

«Пройти? — переспросил рабочий. — Пешком далековато, километров двадцать. Туда отвозят на машинах. Последняя ушла с полчаса назад. Ты лучше подожди, — добавил он, заметив мою растерянность, и, уже уходя, крикнул: — Будет попутная. Обязательно. Они тут часто…»

Невысокие глинобитные дома полукольцом окружали привокзальную площадь.

«Вот она, легендарная Палестина! — думал я восторженно, опускаясь на скамейку и оглядываясь. — Вроде бы спокойно… Но это лишь кажется. Фронтовой город. Какое уж тут спокойствие! А внешне не похоже на войну… Разве что, как и в Рафахе, не видно никого в гражданской одежде…»

«Кому в эль‑Бариг? Кому в эль‑Бариг?» — донеслось со стороны вокзала.

Я обернулся. Возле защитного цвета полуторки стоял рослый шофер.

«Кому в эль‑Бариг»? — выкрикивал он, сложив руки рупором.

Я был единственным пассажиром, и мы разговорились. Шофер оказался на редкость приятным парнем. Я рассказал ему, что приехал без пропуска, без денег, без медицинской справки.

«Оно и лучше! — подбодрил меня мой новый знакомый. — Ты не беспокойся! Нам нужны не бумажки, а бойцы. Все будет хорошо!»

Лагерь эль‑Бариг представлял собой огромное поле, с одной стороны которого расположились ряды однообразных бараков, с другой — жалкий кустарник. Территория лагеря была окружена несколькими рядами колючей проволоки и траншеями, наполовину засыпанными песком. Единственный въезд перегорожен шлагбаумом и охранялся солдатами. Вокруг простиралась красноватая песчаная равнина, перерезанная грядами невысоких холмов.

На востоке равнина переходила в пустыню.

Там, чудилось, пески движутся, живут. Сделай шаг — и, пожалуй, увязнешь и зыбучие пески немедленно засосут тебя…

Солдат в штабе записал мое имя, фамилию, возраст, город, откуда я прибыл, и направил меня в девятый барак.

Лагерь поразил меня. Казалось, людей здесь должно было быть, как муравьев в муравейнике, но в штабе, в бараке и по дороге к нему я почти никого не встретил.

«Как раз то, что нужно! — отметил я с удовлетворением. — Значит, здесь долго не задерживаются. День, другой и уходят на боевые операции». Как мало я тогда знал!

Дверей в девятом бараке не было. Вместо них — деревянный щит.

Наружные стены поцарапаны осколками. Шесть оконных проемов без рам забраны тонкими металлическими сетками.

Посредине барака узкий проход, по обе стороны которого деревянные нары, — доски уложены на врытые в землю пустые железные бочки. Одеяла аккуратно свернуты. В углу самодельный шкаф с открытыми дверцами, которым, видно, никто не пользуется.

Первые дни, проведенные в лагере, трудно забыть. Занятия и снова занятия… На учебном плацу, под руководством инструктора новоприбывшие — а было нас всего пять человек — выполняли незамысловатые упражнения физической и боевой подготовки: прыгали через траншеи, бросали гранаты, ползали по‑пластунски, — и это по заросшему колючками полю! — стреляли из винтовки и пулемета, бегали. Скоро я бегал, как настоящий спортсмен: меня обгонял лишь палестинец Ахмед, но он, казалось, летел над землей, едва касаясь ее ногами.

Как-то в начале осени я проснулся, дрожа от холода под одной простыней. По нарам скользил тонкий луч карманного фонарика — сержант Салах обходил барак. Я притворился спящим. Заметив, что у меня нет одеяла, Салах стал шарить по нарам. Пропажа была обнаружена, я заботливо укрыт, а сосед мой, Антара, который стащил с меня одеяло, отправлен в ночной дозор.

Антара был партизан из отряда Ахмеда Абд аль‑Азиза. После разгрома отряда он пришел в лагерь эль‑Бариг, был назначен инструктором и на новичков посматривал свысока, подтрунивал над ними. Как же, он бывалый воин, а мы мелюзга, неучи.

После той ночи он затаил на меня злобу. Через несколько дней начались упражнения на ловкость. Во время занятий Антара неожиданно бросил мне винтовку: «Держи!» Винтовка летела прикладом в лицо. Я едва успел отскочить в сторону. Антара прочел мне длинное наставление и, подняв зарывшуюся в песок винтовку, приказал вечером вместо отдыха чистить оружие.

«Не огорчайся! Я тебе помогу!» — шепнул мой приятель Атыйя и пояснил, что винтовку нужно было поймать, а затем бросить товарищу. «Держи!» — крикнул он, бросая свой винчестер. Я на лету схватил винчестер и что было сил швырнул в Антару: