Шауль (Саул) Черниховский - Избранные стихи Черниховского

• Название: Избранные стихи Черниховского
• Автор: Шауль (Саул) Черниховский
• Издательство: В. Кишиневский
• Жанр: Поэзия
• Год: 2005

---

Словно тяжелые змеи, до самой ступни ниспадая.

Девушка эта прелестна. И вот что всего в ней прелестней:

Кажется, девочка в ней со взрослою женщиной спорят;

То побеждает одна, то другая. Дубку молодому

Также подобна она: дубок и строен, и тонок, —

Все же грядущую силу предугадать в нем нетрудно.

В серых, огромных глазах у девушки искрится радость,

Черны и длинны ресницы, которыми глаз оторочен.

Если же взглянет она, то взор ее в сердце проникнет,

Светлым и тихим весельем все сердце пленяя и полня...

Руки простерты ее. На руках, в одеяле, младенец.

Тихо ступает она, слегка назад откачнувшись:

Новорожденного братца, как видно, держать нелегко ей.

Вот на мгновенье стыдливым румянцем вспыхнули щеки,

Тотчас, однако, лицо по-прежнему стало спокойно.

Верно, взглянула она, как кватэр идет ей навстречу.

"Словно Шехина[20] почиет на ней! Смотрите! Смотрите!" —

Берелэ Донс воскликнул. Другие смущенно молчали:

Как бы ее он не сглазил! —

                                                Тут кватэр, взявши ребенка,

Рабби Азриэлю подал. Мальчик рослый и крепкий,

Розово тело его, как цвет распустившейся розы,

Тихо лежит он на белой, вымытой чисто простынке...

Осенью позднею солнце является так же порою:

Клонится к вечеру день; снега над полями синеют;

Падает солнце все ниже — и краем касается снега...

Все приглашенные тесно столпились возле младенца.

Было на лицах тогда ожиданье и святости отсвет, —

Благоговейная тишь воцарилась у Пейсаха в доме.

III

Пир

К матери в спальню ребенок был отнесен торопливо.

Голос его раздавался по дому. "Клянусь вам, мальчишка

Умница будет: обиду снести он безмолвно не хочет.

И справедливо: ведь сразу всех собственных прав он лишился[21]".

Так прошептал Шмуэль-Буцу Матисья Семен, аптекарь.

К шумной и быстрой беседе опять возвращаются гости;

Снова наполнилась зала говором, спорами, гулом.

Вот, меж гостей пробираясь, и женщины в залу выходят:

Это родня и подруги счастливой роженицы Мирьям.

Вот на столы постелили чистые скатерти; вскоре

С ясным, играющим звоном явились графины и рюмки;

Стройными стали рядами они на столах; по соседству

Выросли целые горы: в корзинах, в серебряных чашах

Вдоволь наложено хлеба, сластей, орехов, оладий.

Все ощутили тогда в сердцах восхищенье. А Пейсах

Речь свою начал к гостям, говоря им с любезным приветом:

"Мойте, друзья мои, руки и к трапезе ближе садитесь.

Сердце свое укрепите всем, что дал мне Создатель.

Вот полотенце, кувшин же с водою в сенях вы найдете".

Так он сказал, и гостям слова его были приятны.

Все окружили кувшин и руки с молитвою мыли.

В залу вернулись потом обратно, и сели, и ждали.

Благословил, наконец, раввин приступить к монопольке.

С медом оладью он взял, преломил, — и примеру благому

Прочие все подражали охотно, что очень понятно,

Ибо не ели с утра и голодными были изрядно.

Весело гости кричали: "Твое, реб Пейсах, здоровье!

Многая лета еще живи на благо и радость!"

Пейсах ответил: "Аминь, да будет по вашему слову.

Благословенье Господне над всем Израилем!" Вскоре

Пусты уж были корзины и чаши. Но тотчас на смену

Целая рать прибыла тарелок, наполненных щедро

Рубленой птичьей печенкой, зажаренной в сале гусином.

Вовремя повар печенку вынул из печи и в меру

Перцу и соли прибавил, сдобривши жареным луком:

Сочная очень печенка, и видом подобна топазу.

Разом затих разговор; жернова не праздно лежали;

Только и слышались звуки ножей да вилок. Но вот уж —

Время явиться салату, что жиром куриным приправлен;

В нем же — изрубленный мелко лук и чеснок ароматный.

Нёбу салат был угоден: ни крошки его не осталось.

Тут-то гигантское блюдо внесли с фаршированной рыбой:

Окунь янтарный на нем и огромная щука, а также

Мелкая всякая рыба, нежная вкусом; иная

Сварена с разной начинкой, иная зажарена в масле,

И золотистые капли росою сверкают на спинах.

Перцем приправлена рыба, изюмом, и редькой, и луком.

Славится Мирьям своей фаршированной рыбой, — а нынче

Варка особенно ей удалась, — и счастлива Мирьям.

Рыбешка тает во рту и сама собою так нежно

В горло скользит, а на вкус — приятней сыченого меда.

К рыбе явились на стол, пирующих радуя взоры,

Старые крымские вина и пара бутылок "Кармела":

Им угощали раввина, потом и других приглашенных.

Все похвалили его. Когда же насытились гости,

Снова вернулись они к беседам, и шуткам, и спорам.

Шел разговор о ценах на хлеб, о плохом урожае.

Шум возрастал, ибо каждый в Израиле высказать может

Слово свое. О болезни Виктории[22] спорили много,

Об иностранных делах; добрались наконец до наследства

Ротшильда; вспомнили Гирша и с ним колонистов несчастных.

Шмерл, меламед, тогда возвысил громкий свой голос.

(Родом он был из Литвы, но вольного духа набрался,

Светские книги читая.) Он начал: "Вниманье! Вниманье!

Слушайте, что вам расскажет меламед!" И тут описал он

Злую судьбу колонистов, их бедствия, скорби, печали,

Все притесненья, и голод, и горечь нужды безысходной.

"Тверды однако ж они во всех испытаниях были.

Взоры они обращают к Израилю: братья, на помощь!

Красное это вино — не кровь ли тех колонистов? —

Кровь, что они проливают на милых полях Палестины.

Взыщется кровь их на вас, когда не придете на помощь!

Братья, спешите на помощь! Спасайте дело святое!

Есть поговорка у гоев отличная: с миру по нитке —

Голому выйдет рубаха!" — Такими словам он кончил.

Бледно лицо его было, глаза же сверкали. Все гости

Молча внимали ему, головами качая... Платками

Женщины терли глаза. Умолк меламед — и тотчас

Между гостями пошла вкруговую тарелка для сбора.

Звякали громко монеты в высокой Пейсаха зале,

И тяжелела тарелка все более с каждым мгновеньем,

И веселей становилось собранье: ведь каждое сердце

Ближнему радо помочь. Ученый меламед от счастья

Потный и красный сидел... Бородку свою небольшую

Шебселэ молча щипал. (Из Польши он прибыл недавно;

"Коршуном польским" у нас прозвали его, как обычно

Каждый зовется поляк, когда не зовут его просто

"Вором".) Но вот наконец произнес он: "Конечно, конечно,

Шмерл — человек настоящий. Одна беда — из Литвы он.

Что они там за евреи? На выкрестов больше похожи".

Слово такое услышав, гости взглянули на Шмерла:

Что он ответит? Мужчина ведь умный, к тому же меламед.

Шмерл же в ответ закрывает глаза и сам вопрошает:

"Шебселэ! Праотец наш, Авраам, не так же ли был он

Родом литвак?" — "Авраам? Да постой: из чего ж это видно?"

"Вот из чего: и воззвал к Аврааму он шейнис[23]. А если б

Был Авраам не литвак, то шейндлс воскликнул бы ангел".

Шутка понравилась всем пировавшим, и много смеялись

Гости и так говорили, меламеда мудростью тешась:

"Шебселэ, что ж ты молчишь? Отвечай меламеду. Что ж ты?"

Шебселэ им отвечает: "Пфе! Не стоит ответа.

Только одно мне неясно, понять одного не могу я:

Как это каждый литвак два имени носит? А если

Нет у него двух имен, то тфиллин[24] наверно две пары,

Или в Литве он оставил двух жен, не давая развода".

Шутка понравилась все пировавшим, и много смеялись

Гости, весьма забавляясь словами Шебселэ. Только

Шмерл побледнел чрезвычайно: грешки свои он припомнил.

Все же он гнев поборол и Шебселэ вот что ответил:

"Шебселэ, слушай и вникни. Понятно тебе, вероятно,

Слово легенды пасхальной: зачем Господь Вседержитель

Ангела смерти убил? Ведь ангел-то прав был, — не так ли?

Ну-ка, подумай над этим!" Собранье воскликнуло хором:

"Ангел, конечно, был прав! Что хочешь сказать ты, меламед?"

"Вот что", — ответствует Шмерл —

                                                                 и речь свою так продолжает:

"Прав был, конечно, и Бог, но во всем виновата собака:

Дескать, она-то права, — но кто ее просит, собаку,

Суд свой высказывать? Ей ли дано это право?" — Тут гости

Смеха сдержать не могли. А Шебселэ то покраснеет,

То побелеет... Ответить обидчику хочет... Но смотрит, —

Вот уж стоит перед ним тарелка вкусного супа.

Плавают в супе лепешки с горячей начинкой. Бульон же

Золотом так и сверкает расплавленным, жидким, — а солнце

Луч свой дробит в пузырьках, и жирные блестки сверкают

Желтым и синим огнем. Совсем уж раскрыл было рот свой

Шебселэ, чтобы ответить, — но тут почел он за благо