Яков Минченков - Волков Ефим Ефимович

• Название: Волков Ефим Ефимович
• Автор: Яков Минченков
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Лев Николаевич Толстой, обходя как-то передвижную выставку, сказал: «Что это вы все браните Волкова, не нравится он вам? Он – как мужик: и голос у него корявый, и одет неказисто, а орет истинно здоровую песню, и с любовью, а вам бы только щеголя во фраке да арию с выкрутасами».

Пожалуй, оно так и было…»

---

Что за танец у Волкова – никто не поймет, но только смотреть без смеха невозможно. И привыкшие к нему передвижники хватаются за бока, а новички-экспоненты валятся от смеха.

В таком виде Волков выступил однажды и на академическом балу. В числе приглашенных артистов там танцевала балерина Петипа. И только что кончила она классический танец, как на эстраде появилась необычайная фигура Волкова. Гомерический хохот. Находчивая артистка начала какой-то необычайный танец, а пианист – к нему импровизацию.

Волков распростер руки и, как на ходулях, высоко поднимая колени, начал выделывать необыкновенные па с потешными гримасами сатира.

Под гром рукоплесканий Петипа целует Волкова. «Это безумно, это по-русски, это дико, это гениально!»

И в этом же зале у Донона после 9 января передвижники тоже собрались, но не пели, не танцевали. Сидели угрюмо. И тот же Волков дрожал, трясся и стучал костлявыми пальцами, говорил: «Позвольте… Это что же… Как так?.. Стрелять?.. А мы что же?.. Забыли, кто мы?.. Скажем… почему не так… не боимся… Давай подпишу…»

Писали резолюцию: «Задыхаясь в тисках бюрократического произвола, Россия… Мы, художники, с особой чуткостью воспринимая жизнь, требуем…»

Требования были такие, что после помещения резолюции в журнале «Право» журнал был закрыт. Был слух, что подписавшим резолюцию будет предложено поехать наслаждаться природой в отдаленнейшие губернии России. Но подписали все.

Много разных грехов водилось за всеми, растворялись товарищи в суете буржуазного общества, но лишь только являлись на свои собрания – отряхали греховный прах от ног своих и жили старыми заветами Товарищества. Подтягивались, не кривили душой, и в целом руководящим началом являлось у них требование правды. И эти большие и малые, а подчас и чудашные люди были лучшим из того, что дала в искусстве земля русская, это от их творений мы замирали в восторге на выставках и в галереях, дивясь их особому чутью и тончайшему восприятию мира, жизненных явлений, претворяемых в художественные образы.

И удивительным казалось, как такой на вид простой человек мог правдиво учуять биение жизни, вызвать образ его в такие чудесные формы. И откуда у него такой подлинный аристократизм, тончайшее понимание формы и красок? И как при кажущейся своей простоте мог он так умно выразить идею в своем произведении?

К сожалению, этого не видит и не понимает публика; она не знает и того, как мучительно вынашивается образ, который, как мимолетное видение, готов ускользнуть от художника, напрягающего все силы, чтобы не потерять его и закрепить в своем воображении.

А воплотить, дать форму своему видению? Надо найти ее в окружении – но как это нелегко! И в большинстве случаев, уже написав картину, художник с ужасом видит, что сделал не то. «Надо семь раз умереть, прежде чем напишешь картину», – говорил Репин. И он же, когда поставили одну его картину на выставке, точно в первый раз увидал свое произведение, закрыл лицо руками и убежал с выставки почти с воплем: «Ох, не то, совсем не то!»

И почти все, а особенно талантливые люди, поставив свои законченные работы на выставку, стыдятся их. Им кажется, что они не сделали того, что хотели, что надо бы заново все переработать. И этого не знает публика. Молча и одиноко переживает художник свои мучения в тиши своей мастерской, а на людях он скрывает пережитое, поет и пляшет…

У Волкова была намечена определенная сумма, на которую он должен был продать свои картины. И пока они не продавались, страшно нервничал, стучал пальцами по столу: «Нет, позвольте, я не понимаю, почему… кажется, вещи… то есть… как вам сказать… И не то, чтобы… но отчего же?» Наконец положенное исполнялось, Ефим Ефимович затихал и усаживался дома за писание новых картин. Приходилось ему говорить: «Чего волнуешься? Ведь есть запасец, хватит и без продажи дожить до конца». Он сердился: «Есть… мало ли что… своими руками заработал… все видят, как ем, а никто не видал, сколько голодал раньше… Не генеральское жалованье получаем и ни за что, ни про что от папеньки, а вот – на-ко, попробуй… оно действительно… Что там говорить!..»

Иногда Волков отводил душу в тесной компании с возлиянием.

«Вчера, знаешь, того… не идет работа, тускнеет картина, чернота… пропал закат… Не то, черт возьми… пошел, знаешь, того… как тебе сказать…» – «Понимаю!»

На этой почве известный карикатурист Щербов сыграл над ним злую шутку.

«Пошли мы с Щербовым на «поплавок» – ресторан на барке, – вспоминал Волков – Ну, значит, как тебе сказать – того… до рассвета.

Говорю: «Выпьем паровоз». Это так называется последний бокал, где давали какую-то смесь из вин. Щербов говорил: «Не пей паровоза», – а выпили. Идем потом по Тучкову мосту, светает. Вижу – по мосту слон идет. Говорю: «Щербов, смотри – слон», – а он: «Говорил, не пей паровоза, вот тебе и слон мерещится». Я божусь – вижу слона живого, а Щербов одно: «Допились мы до слонов, если б еще по паровозу выпили, не одного бы увидал». Что тут делать? Протру глаза – опять слон, идет и коротким хвостом помахивает. Дома жене: «Посмотри, – говорю, в окно на Тучков мост, не видно там слона?» Ругается: «Не пил бы, и слонов бы не было».

За доктором посылал, язык показывал, бром пил, а слон не выходил из памяти. Только через неделю читаю в газете… Ах черт бы вас побрал и с доктором вместе… Пишут, что из Зоологического сада переводили в другое место слона, и как раз в тот день, когда мы шли с поплавка. А каков Щербов: до газеты не сознавался, что сам тоже слона видел. Вот как оно, как говорится… то есть это я так… между прочим…»

События нарастали: война японская, империалистическая бойня. Волков на все реагировал с жаром. Трясся, стучал пальцами по столу. Распутин приводил его в неистовство. «Позвольте, как так? Да я бы его своими руками… Кто управляет нами? А какова Александра-то? Нет, а этот высокий господин маленького роста? Извините, да что же это такое?»

Сущность его речей была та же, что и у всех передвижников, и он, как и все, только кипел и ничего не делал, да и не мог сделать. Как и все, не знал выхода, так как не мог разобраться в явлениях, ибо так же, как все, был политически безграмотен.

Протестовал, дрожал, исхудал, стал хмурым и все же писал свои болота, березки до самой революции.

Ударил гром, Ефим Ефимович обрадовался, растерялся, испугался, и, когда история сказала ему: подожди, Волков, сейчас пока не до тебя, – он затих, осунулся и вскорости вслед за другими передвижниками отошел в небытие.

Примечания

Волков Ефим Ефимович (1844–1920) – живописец-пейзажист. Учился в Рисовальной школе Общества поощрения художников и в Академии художеств. На выставках Товарищества передвижников участвовал с 1878 по 1918 г. (член Товарищества с 1800 г.). Из поездки на Ближний Восток, описанной Я. Д. Минченковым, Волков привез ряд пейзажей (экспонировались на 17-й передвижной выставке в 1889 г.). С 1899 г. – академик. Традиции русского национального реалистического пейзажа Волков продолжал и в произведениях, созданных после революции.

« Да все тот же Чайковский !..» – Приведенный Я. Д. Минченковым рассказ художника Е. Е. Волкова расходится с теми сведениями о службе П. И. Чайковского, которые содержит биография композитора, составленная его братом М. И. Чайковским. После окончания в 1859 г. Училища правоведения П. И. Чайковский служил в департаменте министерства юстиции, причем, судя по всем данным, к службе своей относился в высшей степени добросовестно и старательно (чему не мешали занятия в Музыкальных классах Русского музыкального общества, преобразованных затем в консерваторию). Лишь в 1863 г., решив посвятить себя музыке, Чайковский оставил штатное место. От этого времени, пишет биограф, в его памяти сохранилось «только впечатление двух-трех типичных образов сослуживцев. В особенности запомнил он одного из чиновников, еще более мелких, чем сам он, в выражении глаз которого чувствовалось что-то особенное. Фамилия его была Волков. Через двадцать пять лет Петру Ильичу суждено было встретиться с прежним сослуживцем и узнать в нем знаменитого пейзажиста Ефима Ефимовича Волкова» (М. Чайковский. Жизнь Петра Ильича Чайковского Т. I. M., 1901, стр. 158).

Бодаревский Николай Корнильевич (1850–1921) – живописец жанрист и портретист. Учился в петербургской Академии художеств. С 1880 по 1918 г. выставлялся в Товариществе передвижных художественных выставок (член Товарищества с 1884 г.). С 1908 г. – академик. Начав в 80-х гг. XIX в. свое творчество как художник-реалист, в дальнейшем отошел от традиций демократической живописи; более поздние его работы салонны, слащавы, рассчитаны на примитивные вкусы буржуазной публики.

Баллотировка и жюри . – Роль жюри по отбору произведений для выставки играло общее собрание членов Товарищества, которое путем голосования (баллотировкой) выносило решение о принятии или отклонении произведений художников, не являющихся членами Товарищества. В случае положительного решения автор имел право выставить свое произведение, становясь таким образом экспонентом Товарищества. В дальнейшем экспонент, близкий передвижникам по характеру своего творчества, мог быть принят общим собранием в члены Товарищества. Члены Товарищества представляли свои работы на выставки без жюри и баллотировки.