Алексей Смирнов - Козьма Прутков

• Название: Козьма Прутков
• Автор: Алексей Смирнов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03412-9

Козьма Прутков — один из любимых и давно уже нарицательных авто-ров-персонажей, созданный мистификационным талантом Алексея Толстого и братьев Владимира, Алексея и Александра Жемчужниковых. Популярность Козьмы у поколений читателей огромна по сей день. Его помнят, его цитируют, о нем говорят. Новое жизнеописание отличает полнота и новизна материала. Книга о Пруткове построена на комментированном изложении «биографических заметок» о нем и его «предках»; на материалах жизни и творчества Жемчужниковых и Толстого, в той части, в которой они касаются Пруткова. Фоном жизнеописания послужила обстановка культурной и общественной жизни России середины XIX века, как она отражалась в тогдашней юмористике (в литературе и изобразительном искусстве).

---

Пушкин иронизирует, безусловно, не над этим, а одним выпадом — над словесной неуклюжестью как Кюхельбекера, так и Хвостова.

По слухам, «штаб» греческого восстания находился в Петербурге, а руководил им русский министр грек Иоаннис Каподистрия (1776–1831). Не желая осложнять отношений с Турцией, правительство России факт своего вмешательства в греко-турецкий конфликт отрицало. Так или иначе, но в ходе восстания Каподистрия был избран президентом Греции.

В сознании тогдашнего европейца против турок поднялись не только современные греки — восстал сам дух древней Эллады, освященный ее великой историей, преданиями и мифами Античности. Отсюда следующая пушкинская строка:

Открылись грекам древни клады3 (5)

Первое усекновение: древни вместо древние, и новая ссылка: 3 Под словом клады должно разуметь правдивую ненависть нынешних Леонидов, Ахиллесов и Мильтиадов к жестоким чалмоносцам. Без такого примечания не понять, о каких кладах идет речь. Здесь ирония в том, что стих слишком закамуфлирован. Да, эта сноска необходима, но потому, что темен текст.

Трепещет в Стиксе лютый Пит4. (6)

Еще пояснение:4 Г. Питт, знаменитый английский министр и противник свободы.

Снова знаменитый, но оттого и поясняется… А мы добавим уже от себя, что премьер-министр Великобритании Уильям Питт Младший (1759–1806) был известен подавлением восстания в Ирландии и противостоянием Наполеону, когда тот олицетворял собой идею свободы, то есть в контексте пародии Питт как бы сливается с турецким султаном. Он такой же тиран. Тем более что, наблюдая противоборство Греции и Турции, Англия занимала выжидательную позицию и не желала ссориться с султаном — своим традиционным союзником и противовесом России. Естественно, что для русского патриота Хвостова английский патриот Питт никуда не годится. Вот почему, потеряв одно из двух «т» на конце фамилии, господин Пит(т) затрепетал в Стиксе — мифологической реке мертвых.

И се — летит продерзко судно (7)
И мещет громы обоюдно. (8)

Нагромождение архаизмов. Вместо «вот» се, вместо «предерзко» продерзко, не «мечет», а мещет, не «с двух сторон», а обоюдно.

Далее. Чье судно? Греков или сарацин, как называли тогда вообще всех мусульман? Где оно летит? Прежде была Эллада, только что Стикс.

Значит, по глади Стикса? На кого же мещет громы корабль? На чалмоносцев? Но ведь там, в Стиксе, одни мертвецы!.. Начинается с блеском сымитированная Пушкиным знаменитая хвостовская путаница. Султан ярится, кровь закипает, Пит(т) трепещет. Не поймешь, чье судно летит, не поймешь где, и обоюдно грохочет из всех орудий… Ода едва завязалась, а уже все в дыму, ничего не разобрать!

Се Бейрон, Феба образец… (9)

A-а… Вот оно в чем дело! Посудина, мещущая громы, это некто Бейрон. Точнее, Бейрон не само судно, а видимо, его капитан. Кто бы это мог быть?

Как легко догадаться, по аналогии с Гибертом Гильбертом, Невтоном Ньютоном, Бейрон, конечно, Байрон. Приблизительный перевод иноязычных фамилий характерен для Хвостова, как, впрочем, вообще для его времени, но, кроме замен в буквах, наш пиит умудряется сдвигать ударения. Используй пародист эту возможность, и строка (9) зазвучала бы еще пуще, еще хвостовианнее:

Бейрон се, Феба образец…

Солнечный сын Зевса, коему уподоблен Байрон,

Притек (10а),

как мы знаем из истории английской литературы, к берегам Эллады на свою (Феба) мифологическую родину. Он купил бриг, набрал и вооружил команду и в июле 1823 года явился в Греции. Этим поступком Байрон потряс воображение современников. В том числе Пушкина. В том числе Хвостова. Но поскольку все связанное с графом априори делалось смехотворным, Байрон в пушкинской оде превратился в пародийного героя. Сам Пушкин отнесся к поступку английского поэта со всей серьезностью, однако, перевоплотившись в Хвостова, он эту серьезность растерял. И «виноват» здесь не поэт, а пиит. Пародируя графа, шаля, Пушкин выявил замечательную двойственность, а в принципе, бесконечную многосложность любой жизненной ситуации. Даже верх героизма может быть воспринят как венец комизма — стоит только подать его под определенным соусом. В данном случае таким «соусом» послужил союз потешных «звуков, чувств и дум», объединенных лирою Хвостова. По их «вине» Байрон и пал жертвой напыщенной риторики, тех мыльных пузырей мысли, которыми пенится пародия.

Значит, летел он все-таки по Средиземному морю, а не по Стиксу.

но недуг быстропарный5 (10б)

Сноска:5 Горячка. Пожалуй, это изобретение пародиста. Он назвал горячку быстропарным недугом. То есть дающим быструю испарину. — Словообразование, достойное резвоскачущей крови. И даже похлеще. Это еще надо сообразить, что имеется в виду: быстрый пар (испарина) или какая-то быстрая пара (гнедых), в которую запряжен недуг…

Между тем недуг не только быстропарный.

Он

Строптивый и неблагодарный (11)

Сама по себе безупречная строка, совсем не хвостовская, чисто пушкинская, если бы не одно маленькое хвостовианство: неблагодарный недуг… Словно недуг может кому-то говорить или не говорить спасибо.

За что? Как будто больной сделал ему, недугу, какое-то благодеяние и жалуется на отсутствие благодарности…

И вот сей недуг, приблизившись к Бейрону,

Взнес смерти на него резец. (12)

Если князь Дашков некогда удачно «скосил» болезнь и спас графа Дмитрия Ивановича, то собрату Бейрону не повезло: Дашкова рядом не нашлось, и явилась Смерть, вооруженная, между прочим, вдохновенным резцом ваятеля вместо плоской крестьянской косы, чтобы не скосить Бейрона, а снести его. Дополнительный извив хвостовианства: у людей резец, высекая, увековечивает, а у Хвостова сносит.

Правда, под резцом пародист мог подразумевать и зуб… Но одно другого стоит.

Вторая строфа. НОВЫЙ ЛАВР

Певец бессмертный и маститый, (13)

Так начинает Пушкин вторую строфу, и это начало воспринимается как законное продолжение байроновской темы. Поэт умер, душа его бессмертна.

Тебя Эллада днесь зовет (14)

Именно днесь (архаизм), а не «сегодня».

На место тени знаменитой, (15)

Позвольте, на место какой тени?

Пред коей Цербер днесь ревет. (16)

Похоже, речь идет о тени Байрона, спустившейся в Аид, охраняемый днесь ревущим Цербером. Но тогда вместо Байрона Эллада днесь зовет кого-то другого… Кого же? Еще один сымитированный пародистом пример хвостовской неразберихи. Снова непонятно, кто «косит». Толи Бейрон, то ли сам Хвостов?

Как здесь, ты будешь там сенатор, (17)
Как здесь, почтенный литератор, (18)

Наконец-то очередной ребус разгадан. Теперь ясно, что Эллада зовет не Байрона, а Дмитрия Ивановича — сенатора, литератора.

Но новый лавр тебя ждет там, (19)

Любопытно, какой?

Где от крови земля промокла: (20)
Перикла лавр, лавр Фемистокла; (21)

По одушевлению, движению, богатству аллитераций, оригинальности и полнозвучности рифмы строки (20), (21) — настоящий Пушкин, а совсем не пародия. Это нечаянно вклинившийся в пародию фрагмент «совершенного» текста.

Кажется, что лев, забывшись на мгновение, выпустил когти, но тут же втянул их обратно:

Лети туда, Хвостов наш!сам. (22)

Вообще говоря, эта романтическая устремленность на помощь сражающимся грекам — черта поколения. Но пушкинского, а не хвостовского. Весной 1825 года, когда была написана «Ода», Хвостову минуло 68 лет. Приглашение старику-вельможе лететь сражаться за греков и снискать лавры древних героев — очередная пушкинская шалость.

Третья строфа. СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ

Помните, как подробно наш пиит уподоблял князя Дашкова Галену? В духе Хвостова сравнивать несравнимое, и пародист с наслаждением использует это свойство прототипа. Через всю оду проходит сопоставление пиита Хвостова с поэтом Байроном. Пушкин так умело их путает, что порой непонятно, о ком речь. Мы думали, что строка