Александр Рекемчук - Дочкина свадьба

• Название: Дочкина свадьба
• Автор: Александр Рекемчук
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1971
• ISBN: X-XXXX-XXXX-X

А. Рекемчук дебютировал в прозе как новеллист: в 1956–1958 гг. вышли сборники его рассказов «Стужа» и «Берега».

В дальнейшем Рекемчук надолго расстается с жанром рассказа, появляются его повести «Все впереди», «Время летних отпусков», «Молодо-зелено», «Товарищ Ганс», роман «Скудный материк».

И вот спустя десять лет новая встреча с жанром. В предлагаемый читателю сборник автор отобрал лишь немногое из сделанного в ту пору («Ожидания», «Арбузный рейс», «Без боли», «Останутся кедры», «Века, века…», «Короткие волны»). Книга открывается своеобразным рассказом-прологом «Исток и устье», повествующим о том, как рождались сюжеты и образы многих новелл. В 1968–1970 гг. написан и цикл рассказов, составляющий основу этого сборника.

---

И Таисья не торопилась: жди, больше ждала.

— Воинское. Без доплаты, — сказала Таисья и бросила на перегородку конверт с треугольным штемпелем.

Нежным облачком заволокло цыганские глаза звеньевой. Она взяла письмо, быстро разорвала конверт и пошла к двери, читая на ходу, ступая неверно и легко.

А в окошко Таисья видела, как Александра спускалась по ступенькам крыльца, потом шла по улице, потом по шаткому мостку — и все читала. Далеко виден белый листок в руках девушки…

Таисья дернула плечиком. Она по справедливости считала, что если пришло тебе такое письмо (знаем, что за письмо, и от кого — знаем!), то просто даже очень неприлично читать его на глазах у всей улицы. Иди домой и читай сколько хочешь. Хоть три раза.

А вообще о Шурке Собяниной один человек сказал: «Первая красавица на селе». Из нахальства добавил: «И единственная…» Так вот, если уж ты такая красавица и к тому же единственная, то веди себя как положено и письмами не хвастайся.

Что же касается ее, Таисьи, то она, конечно, не красавица (хотя, в общем, ничего), зато с характером. Она, Таисья, ни за что не стала бы читать письма на улице. Впрочем, получать писем ей еще пе доводилось: родных нет — детдомовская она, сирота. Окончила семилетку, подучилась на курсах связи, послали в Усть-Унью. Теперь работает на почте, но сама писем не получает.

Что ж, говорят, повара не очень-то охочи поесть, а сапожники, как известно, в старое время ходили без сапог.

Когда Таисья все это обдумала, заверещал телефон. Она сняла трубку:

— Да-а… Я — Усть-Унья… Телеграмма? Пишу… «Верхнепечорска, сорок семь двенадцать…»

Записывая на бланке текст телеграммы, Таисья слышала, как заскрипели ступеньки крыльца, а потом краешком глаза увидела: вошел человек и стал у перегородки. Не здешний человек. Среднего роста, в брезентовой куртке, клетчатая рубашка, а на голове — девчачий берет. Бородатый. Кудрявая такая, не особенно длинная бородка. Стоит, дожидается чего-то.

— Вам что, гражданин? — спросила Таисья, повесив трубку.

Гражданин с бородкой облокотился на перегородку и сказал негустым баском:

— Здравствуйте. Я Самсонов, Роберт Афанасьевич.

— Очень приятно познакомиться, — сказала Таисья.

— Мне должен быть денежный перевод. Из Верхнепечорска. Пожалуйста…

— Никакого перевода нет.

— Как… Вы уверены?

— Говорю вам: нет ни одного перевода.

Человек с бородкой тяжело потоптался на месте, снял берет, отер платком лоб.

— Будьте добры, посмотрите получше. Мне обязательно должен быть перевод… Самсонов моя фамилия.

Таисья подернула плечиком, но все-таки достала с полочки тонкую пачку оставшейся корреспонденции и принялась ее не спеша перелистывать. И тут она скорее почувствовала, чем увидела, как порывисто задышал человек, стоявший у перегородки, как приоткрыл он рот, как вглядывался в письма, которые перебирала Таисья.

— Вам нет перевода, — заключила она и строго взглянула на человека с бородкой.

А он все стоял у перегородки, только брезентовые плечи его как-то опустились и голова поникла.

— Извините, — сказала Таисья, — однако мне нужно газеты разносить, и почта закрывается.

Человек покорно вышел на крыльцо. А Таисья повесила на дощатую дверь пудовый замок и сбежала по скрипучим ступенькам.

День был яркий, хороший. Прямо в лицо били лучи солнца, процеженные пернатым облачком. Влажным холодком обдавал ветер с Печоры. На взгорье густая зелень кедров перемежалась светлой зеленью берез, и вся эта зелень была свежа, как первый снег.

Телеграмму Таисья доставила в сельсовет. Открытку с надписью «Привет из Кисловодска» — бабке Туркиной, у которой дедка — объездчик заповедника — на старости лет повадился ездить на курорты: хоть на грязи, хоть на кумыс, — лишь бы бесплатная путевка. Извещение от «Книги — почтой» Таисья вручила Ефиму Давыдовичу, фельдшеру, и он опять стал божиться, что давно бы уехал из Усть-Уньи куда-нибудь поближе к культурным центрам, если бы мог увезти книги, которых у него набралось больше, чем в районной библиотеке.

Пачку газет Таисья отнесла в правление колхоза «Сила». В правлении, в самом углу, увенчанный снопами показательной ржи позапрошлогоднего урожая, сидел счетовод Бурмантов. Он первым делом схватился за районную газету, обследовал ее, пробежав взглядом столбцы, и сказал удовлетворенно:

— Порядок.

Это означало, что в данном номере газеты колхоз «Сила» никак не упоминался.

Налегке, чуть раскинув руки, сбегала Таисья по крутой тропе. Уродилась девушка длинноногая, с тонкими щиколотками, неширокими бедрами. Еще и красы — бронзовая прядка на лбу и короткий решительный нос.

Вот снова почта: стоит над берегом изба в три окошка. Крыша согласно печорскому уставу изогнута коромыслом. Крыльцо с петухами, резными столбами. А на ступеньке сидит все тот же человек, подоткнув кулаком бороду, растопырив сапоги. Видно, настырный товарищ.

— А вы ждете кого? — осведомилась Таисья. — Или просто так… загораете?

— Я денег жду, — глухо ответил человек. — Мне должен быть перевод из Верхнепечорска. Самсонову… Я в командировке, понимаете?

— Понимаю, — сказала Таисья. — Тут недавно тоже один командировочный, из райзага, что ли, неделю водку пил. А как вконец пропился, на последний трояк пришел телеграмму подавать: «Высылайте двести под отчет…» Только никаких ему денег не прислали. На барже уехал.

Человек решительно встал. И только теперь, на свету, лицом к лицу, Таисья поняла, что человеку с бородой от силы лет двадцать пять. Ни бороздки на обветренном лбу. Скулы румяные, а глаза чисты. Очень чисты и в данный момент очень холодны.

— Знаете, а мне наплевать на этого вашего из райзага. Я из другой организации. И вообще…

Скулы Самсонова заалели еще ярче, он махнул рукой и опять уселся на ступеньку.

Сочувствие тронуло Таисьино сердце. Отпирая замок, она очень вежливо сказала:

— Рублей десять могу вам одолжить из своих. Или молока кипяченого, хотите?

Но тут же гневно сдвинула брови: Самсонов, услышав ее слова, как-то странно квохтнул, повалился на ступеньки и стал умирать от смеха. Даже крыльцо затряслось от этого хохота, а глаза, когда их открыл Самсонов, были полны веселых слез.

— Спятили? — поинтересовалась Таисья.

И вошла в избу. Самсонов зашел следом. Теперь, когда между ними оказалась дощатая перегородка, Таисья опять приняла вид строгий, а Самсонов посерьезнел. Он сел на скамью, расстегнул полевую сумку, добыл из нее какие-то бумажки и стал объяснять:

— Понимаете, я из партии. Геологическая, на Унье… Я везу керны. Это — как бы вам объяснить? — столбики пробуренных пород. В общем, камни. Двенадцать ящиков. Полтораста километров везли на лодках. Теперь нужно грузить на пароход. И расплатиться нужно — за лодки, за погрузку. Люди на берегу ждут, им домой возвращаться… Из партии радировали в контору, чтобы перевели деньги сюда. Две тысячи. Телеграфом…

Таисья тихонечко присвистнула:

— Телеграфом? А где же он, телеграф, в Усть-Унье? Нету.

— То есть как? — заволновался парень. — Вы же при мне телеграмму принимали?

— Принимала. Так то телеграмма. От руки записать можно. А для телеграфного перевода нужен аппарат, который сам на ленту принимает. А его здесь нет.

— Значит…

— Значит, привезут ваш перевод пароходом, с почтой.

— А когда пароход?

— Ночью «Достоевский» вверх прошел, завтра утром здесь будет, сутки до Верхнепечорска, сутки с половиной обратно. Если на мель не сядет — спала вода…

Глаза Самсонова смотрели на Таисью с отчаянием, с укоризной, будто она, Таисья, была повинна в том, что нет в Усть-Унье телеграфного аппарата, а Печора рано обмелела.

— И ничего нельзя сделать? — спросил он тем тоном, которым спрашивают, когда ответ известен заранее.

— Ничего.

Самсонов встал и побрел к двери, забыв девчачий берет на скамейке.

Равнодушным взглядом проводила Таисья его ссутулившуюся, беспомощную спину. Но, увидев в окошке молодую физиономию, сердитую и хмурую, поросшую неюношеской бородой, Таисья второй раз прониклась сочувствием. Сердитых людей она предпочитала остальным и верила им больше, чем добрым.

— Алло! — забарабанила Таисья по стеклу. — Идите сюда! Сюда, говорю!..

Самсонов вернулся.

— Как фамилия начальника вашей конторы? — сдвинув брови, спросила Таисья.

— Солодов… А что?

— Ничего. Подождите.

Таисья крутнула ручку телефона и сняла трубку.

— Курья-а… Курья!.. Раечка? Здравствуй. Кедровка у тебя на линии? Соедини, пожалуйста… Ничего, все по-старому… Замуж? Ох, была нужда… Соединяешь? Алло, Кедровка… Кедровка-а!

По телефону Таисья разговаривала совсем иным голосом, чем обычно, — распевным, гнусавым. Вероятно, такой голос предписан всем телефонисткам специальной инструкцией. А сейчас, когда на линии должна была появиться Кедровка, в голосе Таисьи послышались зловещие нотки: вся Печора знает, что кедровская телефонистка — сущая язва.